Клятва Гарпократа (СИ)

На этот день их хорошо пожилые приятельницы, то бишь королева-мать Эстрелья, Билкис Безымянная и дочка самой Билкис — аббатиса Бельгарда уже наводнили Рутен плодами скрещения обеих главных вертдомских рас с рутенскими. Что и было подспудным результатом вышеупомянутой женской интриги. Внешне эти детки были неотличимы от простых «землян», однако в мирное время размножались туго и только при наличии прямой опасности для жизни. В преддверии или ожидании крупного катаклизма, но особенно после него эти дикие помеси должны были воплощать стратегию так называемого «выхода из бутылочного горлышка». То есть в ответ на конкретный вызов среды обитания начать множиться с особенным старанием.

И вот, как я говорил, едва наведя мосты между Вертом и Рутеном, мы их подняли — необходимая мера предосторожности. Чтобы тамошний хаос не нарушил тутошнего порядка.

Ну естественно, первым делом мы забрали подросшего и вполне освоившегося на Большой Земле Армана. Незачем ему быть заложником неведомо каких страстей, решила королева Фрейя. Мы уже знали, что все рутенцы легко у нас ассимилируются, находя горячо желанное хоть на суше, хоть на море.

Так что Рутен уже по одной этой причине почти не мог влиять на нас — а мы с недавних пор легко ходили туда-сюда и держали его под наблюдением. Будто между нами и им была некая мембрана, легко проницаемая для существ одного рода и лишь наполовину — для другого.

А что до книги-каллиграммы, что была подарена Рутену самими вертдомцами ради этого самого хождения взад-вперед, спросите вы. Она-то хоть сохранилась?

В конце концов, у нас же и оказалась. Король-рутенец Фрейри, который был известен Москве как девушка Юлиана, прихватил ее с собой во время одного из визитов на историческую родину. Мой папаша популярно растолковал ему, что творение старины Армана Шпинеля уже явило себя Рутену и больше являть не будет. Пусть теперь на Вертдом поработает.

Натурально, о роскошном подарочном издании Филиппова безумства, которым он обусловил существование нашего Верта, мы позаботились заранее. И наклепали с него великое множество электронных копий. Равно как и с других плодов нашего славного беллетристического гения.

Ах, вы не знаете, что у нас появились свои компьютеры? Да ладно, могли бы и догадаться. Где живой байк и высокоразумный шимп, там и высокоаналитичный комп, вестимо.

Ну, я решил больше не выставляться со своим первым лицом и четко вести разговор в третьем. Чтобы не прогибать под свою персону дальнейшее повествование. И чтобы мои ушки не слишком торчали из повести наружу. Уж кому меня не знать, как самому мне!

Итак, начнём, благословясь…

Разгар великолепного зелено-золотого лета. Вовсю цветут липы, наполняя округу мёдом и жужжанием пчёл. Двое сидят у широкого окна со стрельчатым сводом наверху — такие любят в Вестфольде, «серединной доле» Верта, в том ядре, что окружено плотной мякотью других земель, но особенно — в «Вольном Доме». Эта резиденция предков и потомков династии Хельмута в свое время была поставлена на века, будто крепость: фундамент и цоколь каменные, угрюмый нижний этаж поверх кирпича отделан мореным дубом, а светлый верх, где расположены жилые помещения, — весь из лиственницы. Там гостили дети рода и их матери, когда старой королеве Эстрелье хотелось увидеть своих птенцов. Грозная слава палаческого гнезда ушла, растворилась в водах безымянной реки, что протекает неподалеку, «старшие люди» ушли навсегда — не обязательно умерли в обычном смысле слова, в Вертдоме это понятие означает скорее невозможность легкого контакта.

Юноша и девушка, сходно одетые в мягкую рясу наподобие монашеской — светло-серого цвета, из лучшей мериносовой пряжи, с кручёным поясом. Бельгард и Бельгарда, после молодого короля Фрейри — старшие в наследовании короны. Не то что бы они принимали обет или хотели его принять — мама Зигрид четко сказала, что двоих затворников, ее самой и ее супруга Кьярта, в семье достаточно. Ну конечно, эта бывшая королевская пара, Кьяртан и Зигрид, до того поусердствовала в изготовлении царственных отпрысков, что у самих отпрысков начисто отсутствовал стимул. А у второй по старшинству пары детей еще и склонность натур такая: не выделяться ничем, помимо скромности, и не лишать себя никаких удобств во имя роскоши. Ибо ряса с её вольным покроем — самая лучшая одежда на свете.

Итак, оба склонились над огромной книгой, согнутой вперегиб и водруженной на стол.

— «Мои возлюбленные ба-нэсхин, созданные по особливому моему произволу, дабы закрыть пустое место в повествовании, внезапно стали камнем, ставшим в край угла…» — читает сестра.

— Что это покойный Филипп так странно у тебя заговорил? — спрашивает брат. — Он что, тренировался во владении старым рутенским?

— Список духовного завещания безусловно отредактирован, как все дорогие рукописи. Переводил на пергамен безымянный любитель словесного витийства, — отвечает Бельгарда. — Погоди, дальше стиль снова сбивается на оригинальный — видно, он писать устал.

— «Переменчивая Морская Кровь. Кровь Хельмута, в которой не было отвращения к отнятию жизни, взятому само по себе. Кровь Эстрельи и Моргэйна, не подозревающая о сакральном смысле родственных уз. Кровь Фрейра и Юлиана, что возвратила нас к древним смыслам любви. Кровь Армана и Элинара…»

— Про брата и мальчишек — явная приписка на полях.

— Нет, на полупустом листе после первой главы. Слушай!

«Преодолеть пороги беззакония. В Хельмутовом семени на глубинном, ядерном уровне преодолены основные запреты всех религий. Дело не в том, что эти запреты неправедны и несправедливы — но лишь в том, что и нарушение, и следование должны быть свободным выбором, а не заложенной извне холодной схемой. И в том, что никакой грех не должен ломать живую жизнь».

— Странно звучит. Будто современный язык взламывает старую чопорную стилистику. Нет-нет, это не сам старший Фил, скорее его младшенький тезка постарался. В качестве упражнения в эсперанто.

— «Быть может, ненасытная вертская жажда до всего рутенского и привела к истощению Большой Земли. Я спрашиваю себя — не повлияло ли на систему и не приблизило ли конечную точку отсчета то, что мы расхищали и припрятывали некие духовные ценности? Хотя бы и те, о которых не подозревали сами рутенцы?

Да, возможно, мы и нарушили равновесие обоих миров навязчивостью своего существования. Но это было необходимо, чтобы в конечном счете попытаться воплотить — не прежнюю жизнь, но былую память. Ибо единый и властный алгоритм бытия человека, равно как и его созданий, что воспроизводится им в изделиях ремесла, творениях искусства — тех, что поглощают кровь или душу, молоко и семя — сей алгоритм вечен и неистребим. И несёт его лишь плоть рутенских потомков ба-нэсхин, кровь вестфольдских королей. Все прочие рутенцы оказались недолговечны и пали, как лист осенний. Лишь ба-нэсхин были в состоянии преодолеть полуторавековой порог, пережив как последнее поколение чистых, беспримесных рутенцев, так и их печальных отпрысков».

— Вот видишь, явно наш человек пишет, а не сторонний. Фил-старший даже в своих последних дневниках не скатывался до того, чтобы объявить Вертдом своей второй отчизной — тем более первой.

— «Воистину сказано: прах еси и в прах обратишься… Произошла холодная кремация большого мира, и не знаешь теперь, плакать из-за этого или гневаться».

— Когда это написано? — спрашивает Бельгард. — С этим несовпадением здешнего и тамошнего времен легко совсем запутаться.

— Филипп переселился на Поля еще до рождения Арма с Эли.

— Я не про основной текст. Кто его дополнял, скажи мне?

— Уж только не его тезки. Малыши в принципе неспособны на философствование. Вот послушай далее:

«Древние знали, что для повторения и обновления бытия нужна календарная жертва. Чтобы по-прежнему вращалось колесо. Тот, Кто своей всевечной жертвой выпрямил круг и тем вывел человечество из бессмысленного существования, обрек мир на истощение, конец и Суд, а его „владыку“ — на необходимость в единый миг и с великим риском преодолевать то, что должно было растянуться на века и тысячелетия: центробежную силу Колеса, что его притягивала и заставляла повторять урок.