Убийца Гора

Им было достаточно того, что этот убийца с крохотным символом смерти на лбу ищет не их.

Куурус медленно потягивал пагу и, не выражая никаких эмоций, наблюдал за присутствующими.

Внезапно дверь таверны с треском распахнулась — и в зал по ступенькам с криком скатился какой-то уродец.

Стоя на четвереньках, он напоминал неуклюжее горбатое животное, а его непомерно крупная голова и всклокоченная шевелюра ещё больше увеличивали это впечатление. Даже выпрямившись, карлик едва ли доставал до груди человеку среднего роста.

— Не бейте Хула! — быстро перебирая руками по полу, кричал он. — Не бейте!

— А вот и наш Хул-дурачок пожаловал, — заметил один из посетителей.

Карлик поднялся на ноги и, с трудом неся свою несоразмерно большую голову, торопливо, как урт с переломанными ногами, заковылял к прилавку, за которым хозяин таверны протирал жирной тряпкой кружки для наги.

— Спрячь Хула! — запричитал карлик. — Пожалуйста, спрячь Хула!

— Проваливай отсюда, — отмахнулся от него хозяин.

— Нет! — пуще прежнего завопил уродец. — Они убьют Хула!

— В славном городе Аре нет места нищим и попрошайкам, — прорычал в ответ один из сидящих за столами.

Лохмотья Хула наводили на мысль о том, что некогда он мог принадлежать к касте гончаров, но с тех пор его одежда настолько поизносилась, что утверждать что либо по этому поводу было бы, пожалуй, сложно. Одна нога у него была заметно короче другой, а тонкие руки не скрывали несколько неправильно сросшихся переломов — он неловко прижимал узловатые пальцы к груди и беспомощно озирался по сторонам, стараясь найти укрытие. Он попытался было спрятаться за спинами сидящих за столиком людей, но те вытолкали его на середину зала, на засыпанную песком арену. Тогда он решил Забраться на четвереньках под ближайший столик, но расплескал стоявшую на нем в кружках пагу, и один из посетителей пинками вытолкал его из-под стола. Как затравленное животное, не переставая стонать и испуганно причитать, Хул заметался по залу. Не найдя другого убежища, он, несмотря на гневные окрики хозяина таверны, быстро вскарабкался на стойку и, тяжело перевалившись, скрылся под ней.

Все, за исключением Кууруса, рассмеялись.

Минутой позже в зал ворвались четыре крепких вооруженных охранника в туниках с перекрещенными на груди шелковыми голубыми лентами.

— Где Хул-дурачок? — гаркнул один из них — рослый парень с мощной челюстью, в которой недоставало нескольких зубов, и длинным, протянувшимся через всю правую щеку шрамом Его спутники принялись обыскивать зал. — Я спрашиваю, где Хул-дурачок? — настойчиво повторил предводитель четверки, обращаясь к хозяину таверны.

— Сейчас я его поищу, — ответил хозяин, подмигивая мрачно усмехнувшемуся парню со шрамом, и с нарочитым вниманием заглянул под прилавок.

— Нет, — печально ответил он, — кажется, Хула-дурачка здесь нет.

— Жаль, — разочарованно протянул предводитель четверки. — Придется поискать где-нибудь в другом месте.

— Придется, — с сожалением вздохнул хозяин и, выдержав короткую, особенно жестокую для беглеца паузу, внезапно воскликнул.

— Нет! Подождите, здесь, кажется, что-то копошится! — И, наклонившись к прижавшемуся к его ногам дрожащему от страха карлику, резким рывком поднял его над прилавком и швырнул парню со шрамом под ноги.

— Вот так сюрприз! — воскликнул рослый парень. — Да это же Хул-дурачок!

— Сжальтесь надо мной! Пощадите! — истошно завопил Хул, тщетно пытаясь вырваться из цепких рук.

Четверка охранников, вероятно некогда принадлежавших к касте воинов, веселилась, наблюдая за безуспешными, выглядящими комично усилиями тщедушного человечка.

Присутствующим тоже нравилось это зрелище.

Толстое тело маленького уродца Хула с худыми болтающимися руками и ногами напоминало скорее мешок с тряпьем, а грязные, прикрывающие его лохмотья только усиливали это впечатление. Одна нога у него была короче, правый глаз был наполовину закрыт, а массивная, слишком тяжелая для тонкой шеи голова безвольно свесилась набок.

— Вы и вправду собираетесь его убить? — поинтересовался один из посетителей.

— Да, на этот раз он умрет, — ответил один охранник. — Он осмелился назвать по имени Портуса и попросить у него монету.

Гориане по большей части не проявляли благосклонности к попрошайкам, а многие вообще считали, что занимающиеся этим делом оскорбляют не только почтенных граждан, но и сам город. Когда милосердие действительно считалось оправданным — к примеру, в случае потери кормильцем работы или его внезапной кончины, когда женщина после гибели мужа оставалась одна, — заботу о нуждавшихся брала на себя кастовая организация либо клан, членство в котором определялось не кастовой принадлежностью, а кровным родством. Если же человек по каким-либо причинам оказывался вне касты и не имел возможности вступить в клан, как в случае с этим безмозглым дурачком Хулом, при потере работы он обречен был влачить жалкое существование, а жизнь его, как правило, оказывалась весьма недолгой.

К тому же гориане с большой щепетильностью относились к своим именам, особенно к произнесению их вслух. Многие, особенно принадлежащие к низшим кастам, склонны были даже скрывать свое настоящее, данное при рождении имя и брать себе второе, поскольку опасались, что произнесенное врагом имя делало их беззащитными перед магическим воздействием, которое могло причинить им вред. Рабы также не смели обращаться к свободным гражданам по именам.

Куурус подозревал, что Портусу, несомненно занимающему среди горожан видное место, приходилось, вероятно, неоднократно выносить подобное обращение к себе этого маленького глупца Хула и в конце концов он решил с ним разделаться.

Парень, державший Хула за шиворот, нанес ему мощный удар кулаком и бросил его поникшее тело своим товарищам. Те под веселые возгласы зрителей немедленно последовали его примеру и принялись, словно мяч, перебрасывать друг другу тело сжавшегося беззащитного карлика, сопровождая каждый свой бросок увесистыми тумаками. Их жертва, окровавленная, согнувшаяся в неестественном положении, спрятав голову между коленями и закрыв её руками, напоминала скорее тряпичную куклу, нежели живого человека. Однако четверо громил, даже уронив Хула на пол, продолжали без устали пинать его ногами, пока карлик не оказался в центре зала лежащим на усыпанной песком арене.

Тогда предводитель со шрамом на щеке схватил Хула за волосы и, оттянув ему голову, выставил на всеобщее обозрение его тонкую худую шею. Затем он вытащил из-за пояса широкий кривой серп, каким в Аре обычно пользуются при сборе урожая, и неторопливо поднес его к горлу своей жертвы.

Хул лежал ни жив ни мертв, зажмурив глаза и дрожа всем телом, как урт, зажатый в зубах слина.

— Не пачкай мне здесь, — недовольно заметил хозяин таверны.

Парень со шрамом поднял на него глаза и с усмешкой оглядел собравшихся вокруг него зрителей, с нетерпением ожидавших его последнего удара.

И тут ухмылка сползла с лица парня: он заметил обращенный к нему взгляд холодных глаз человека с черной меткой на лбу.

Куурус резким движением отодвинул от себя кружку с пагой.

Хул, удивленный происшедшей заминкой, робко приоткрыл глаза.

Он тоже увидел сидящего в глубине зала у самой стены человека в черном, неподвижно глядящего на него.

— Ты — попрошайка? — спросил Куурус.

— Да, хозяин, — ответил Хул.

— День был удачным? — поинтересовался Куурус.

Хулу снова стало страшно.

— Да, хозяин, — торопливо пробормотал он. — Да!

— Значит, у тебя есть деньги, — сказал Куурус, поднимаясь из-за стола и обнажая свой короткий меч.

Непослушными, трясущимися руками Хул судорожно порылся в кармане, извлек из него мелкую медную монету и протянул её Куурусу, который, не глядя, сунул её в одно из отделений своего ремня.

— Лучше не вмешивайся, — сказал парень, державший у горла Хула нож.

— Нас здесь четверо, — добавил его товарищ, протягивая руку к своему мечу.