Волшебники в бегах. Часть 1

То, что он говорил, было удручающе логичным и правильным, но…

— Но как же война, отец? — тихо спросила она. — Разве вы хотите, чтобы она случилась?

Он раздраженно стукнул кулаком по стене:

— Да с чего ты вообще взяла, что эту проклятую войну развяжут именно эльфы?! Ты же сама говорила, что не можешь понять, из-за чего начался конфликт. Может, случится как раз наоборот, хотя я сомневаюсь, что Совету земель достанет на такое безрассудства. Нужного количества упертых и твердолобых вояк там нет и не предвидится, мы же не в Торванугриме, Нинна.

— Вы упускаете из виду одно, отец, — по-прежнему тихо, но твердо сказала Нинна. — Если бы инициатива исходила от графств, сражения шли бы в Озерном крае, за Дейной или на море. С чего бы военные действия должны были сместиться так далеко на запад? На этих каменистых пустошах ничего не растет, там почти нет воды, царит нищета и очень тяжело обороняться…

— Вот именно, — в упор глянул на нее отец. — Ты все правильно понимаешь, дочь. Ни один военачальник, если только у него ума больше, чем у таракана, не позволит оттеснить себя к западным пустошам. Это означает неминуемое поражение.

— Но тогда это может означать только то, что вторжение все-таки случилось и объединенное вражеское войско огнем и мечом прошло через все графства, вынудив отступить к самому Дикому полю.

— Чушь! — взорвался он. — Это может означать, что твои видения ошибочны или что мы их неверно истолковываем. По отдельности ни северные, ни южные эльфы не смогут справиться с нашим ополчением, они слишком малочисленны, а южным вдобавок вообще неведомо, что такое воинская дисциплина. Кроме того, Совет земель наверняка поднимет старые союзнические договоренности с Торванугримом, и на помощь нам придут поднаторевшие в междоусобных стычках кланы. Даже если эльфы вновь объединятся… но такое просто невозможно, запомни это, глупая девчонка! Запомни, если не желаешь понять.

— Я понимаю одно: то, что я видела, — истина, отец, — упрямо вскинула голову девушка. — Это должно случиться так или иначе, и это случится, если мы ничего не предпримем.

На этом спокойный разговор отца с дочерью закончился, поскольку они оба вышли из себя и принялись обмениваться взаимными упреками на повышенных тонах. В конце концов отец произнес ту самую фразу и ушел, взбешенный ее упорством. Нинна постояла немного, прижавшись щекой к каминным изразцам. «Ну и пусть, — глотая слезы, подумала она. — Я все равно сделаю то, что считаю нужным. Что смогу сделать. Я расскажу людям, что их ждет, и может быть, меня послушают. Не сразу, но послушают. И тогда, может быть, этого все-таки не случится».

С тех пор прошло уже много лет, и она давно поняла, какой наивной была, понадеявшись на свое красноречие. За ней облезлым индюшачьим хвостом тащилась слава сумасшедшей фанатички, ненавидящей всех, кто не принадлежал к человеческой расе; ее слушали, как слушают выступление комической труппы, но ей не верили. Вслед ей летели насмешки и оскорбления, хорошо хоть не камни и огрызки. Ее не трогали — жалели, как блаженную. Эпоха благополучия, длившаяся уже три столетия, настраивала народ на миролюбивый лад. Но Нинна не теряла надежды, не оставляла попыток достучаться хоть до кого-нибудь. С отцом они не виделись, и она отказывалась вернуться, хотя этому ничто не препятствовало. Она училась управляться со своим даром — в одиночку, однако небезуспешно, и теперь могла провоцировать у себя видения, не дожидаясь, когда они придут сами. Но все это тем не менее ни на шаг не приблизило ее к цели. А что вообще могло приблизить? Если бы знать…

Нинна заворочалась, устраиваясь поудобнее, и принялась обдумывать недавнее видение. Что-то в нем было не совсем обычное… Она всегда странным образом теряла память, оказываясь в пустыне, помнила только, что ей нужно что-то узнать. И всегда натыкалась на мертвых. Но сегодня один «мертвец» оказался жив и даже заговорил с ней… Вот оно! Впервые кто-то из живущих в этом будущем обратился к ней, словно она и впрямь там присутствовала. А может, так и было? Или, вернее, будет? Нинна передернулась. Пережить это еще раз, наяву, не хотелось… Но нечего отвлекаться. Итак, эльф заговорил с ней, очевидно, приняв за свою. Но она же совершенно не похожа на эльфийку, разве что южную, те тоже черноглазые и темноволосые. Хорошо, пусть, он все-таки был на пороге смерти, в таком состоянии и торванугримка сойдет за эльфа, но как тогда объяснить то, что она поняла его слова? Она знала несколько фраз на южноэльфийском диалекте, и этого явно не было довольно. Нинна беспокойно сжала пальцами виски. Какая же она глупая и беспамятная, он говорил с ней вовсе не по-эльфийски, а на языке графств! И что это значит в таком случае? Что у них будут союзники среди людей? Но откуда ему знать, что она — не враг? Почему он так уверенно послал ее к неведомому Ирвиллу, как будто для первой попавшейся в западных пустошах женщины это имя непременно должно что-то означать?

Вернулась Ирси с кувшином, принесла какое-то лекарство, носовой платок и чистое белье, да благословят ее боги. То, на котором лежала ясновидящая, годилось только в стирку. Пока Нинна, морщась, пила горький отвар от простуды, Ирси проворно перестелила простыни, свернув грязные в небрежный комок, зажгла новую свечу, шуганула нахальную мышь и приладила отошедший от рамы ставень, из-за которого в комнате так дуло. «Вы его просто посильнее захлопывайте», — пояснила она. Нинна поблагодарила девочку, потрепала ее по макушке и заверила, что больше никакая помощь ей не требуется, только отдых. Ирси снова сделала книксен, как заправская горничная, и убежала, зевая во весь рот. Женщина с наслаждением забралась в свежую постель. Жаль, что у нее нет запасной рубашки, эту — только выжимать… Попробовать снова ввести себя в транс или уж плюнуть и заснуть? Пожалуй, хватит с нее на сегодня пустынного мира. Однако сон тоже не спешил…

За пятнадцать лет бесплодных странствий она пришла к одной весьма неутешительной мысли — что, возможно, ей попросту не хватает таланта, чтобы «проломить» невидимый барьер и узнать наконец, что за ним. И искала она не только того, кто ее послушает, но и человека с аналогичным даром, в надежде, что другой увидит больше. И вот недавно, кажется, нашла. Все получилось очень странным образом, как будто ее занесло в чужое видение, в чужой мир, где с неба лился ослепительный свет и колыхались от невидимого ветра высокие серебристо-голубые стебли. И в этом мире, на который Нинна смотрела с высоты полета птицы, она была не одна. По дымчатому разнотравью размеренно и неторопливо шла женщина. У нее были светлые волосы и голубое платье, а больше Нинне разобрать не удалось. Не то почувствовав, что светловолосой под силу то, что не удается ей, не то просто в безумной надежде она воззвала сквозь пространство, а возможно, и время. Воззвала — и была услышана. И с тех пор каждый раз, когда в трансе Нинну переносило в странный мир серебристого света, она, со всем доступным ей умением, пыталась направить светловолосую провидицу на путь, который для нее самой был закрыт. А наяву — искала ее, хотя это было похуже пресловутой иголки в стоге сена, ведь она не могла быть уверена, что та, кого она видит, человек и даже — что она уже родилась. Но рано или поздно Нинна найдет светловолосую, и вместе у них, может быть, получится то, что не под силу ей одной.

Нинна зевнула и принялась разбирать пальцами слипшиеся черные пряди.

Завтра она почувствует себя лучше.

Завтра она попробует снова.

Глава 1

Вначале, как всегда, истаял свет.

Еще мгновение назад он видел очертания предметов, отразившиеся на внутренней поверхности век, и едва заметную пляску теней, порожденных пламенем единственной свечи. Теперь вокруг было бесцветное ничто. Звон в ушах растворил в себе шепот ветра и шелест колышущихся занавесей, но спустя миг затих и он. Последними ушли запахи — предрассветной свежести, нагретого воска, сирени и яблок. Все поглотила бесконечность мрака. Тот, кто сказал, будто тьма есть лишь отсутствие света, явно никогда не бывал в этом месте. Здесь, в пространстве, как его называли, не существовало понятий «где?» и «когда?», не было теней, цветов (темнота — черная? чепуха!..), звуков и запахов. Был только он сам, точнее, его сознание — крошечная искра, горевшая тем ярче, чем больше была его сила.