Самба

Жидкость кипела всё сильнее, разбрызгивая вокруг капли живого огня; они разлетались во все стороны, прожигая мантию и попадая на лицо. Котел раскалился и затрясся, как будто его лихорадило. Снейп, от невыносимой боли уже плохо соображая, что делает, левой рукой подхватил со стола брошенную палочку и успел накрыть куполом щита котел с жидкой смертью за секунду до того, как тот разлетелся на куски. Но обе его руки теперь безжалостно разъедало колдовское снадобье, которое не удавалось ни стереть, ни стряхнуть. Теряя сознание, профессор сделал пару шагов от стола и рухнул на пол, опрокинув подставку для котлов.

Потом колдомедики говорили, что ему повезло. Впрочем, удача всегда благоволила профессору весьма странным образом, сначала позволяя попадать в самые неприятные и опасные ситуации, а потом помогая выбраться из них, порой даже вопреки всем ожиданиям. Шум в лаборатории привлек внимание Кровавого Барона, который проводил этот вечер в подземельях, а не звенел цепями на Астрономической башне. Привидение позвало мадам Помфри, и та, с порога увидев, что дело плохо, не теряя времени, отправила Снейпа в больницу св. Мунго прямо через камин. Сам он всё это помнил очень смутно, а оказавшись в больнице, отключился полностью.

Это было ужасно: очнувшись, снова увидеть отвратительные больничные стены! Снейп и раньше ненавидел больницу, но на этот раз всё было гораздо хуже. Пять лет назад он провёл здесь много времени: после финальной битвы его, едва живого, нашли в Визжащей хижине и тоже притащили сюда. В тот раз профессор долгое время пролежал в беспамятстве и, придя в себя, был настолько истощен физически, а главное — душевно, что ему было абсолютно безразлично, что ждет его впереди: выживет он или умрет, попадет ли в тюрьму или останется на свободе.

Теперь всё было иначе, и боль в руках была пустяками по сравнению с грызущим его отчаянием. Всё только начало налаживаться! Война закончилась, Снейп немного привык к мирной жизни и уже не просто существовал, подчиняя все свои действия необходимости, а ощущал себя действительно живым и даже получал от этого некоторое удовольствие. Он наконец‑то, чуть ли не впервые в жизни, принадлежал себе и мог без оглядки на кого‑либо распоряжаться своим временем, строить собственные планы, спокойно работать… Он даже стал меньше огрызаться на учеников: сказывалось отсутствие постоянного нервного перенапряжения.

И вот теперь это шаткое равновесие снова нарушено; его жизнь снова полетела под откос. Кому нужен зельевар без рук? Даже если колдомедики смогут восстановить поврежденные ткани и нервы, ему никогда не вернуть наработанную многолетней практикой ювелирную точность движений. Пальцы, раньше сами знавшие, что делать, никогда не обретут былую чувствительность. Руки — это всё, что у него было, основа его мастерства, и теперь он лишился своей главной драгоценности!

Проклятая ведьма Беллатриса! Она знала, куда ударить, чтобы причинить самую сильную боль, чтобы разрушить всю его жизнь, и смогла достать его даже с того света. Снейп не сомневался, что зелье было зачаровано именно на него и, скорее всего, именно на его руки.

В лучшем случае он сможет преподавать. Возможно, он всё‑таки не потеряет способность держать палочку… С её помощью можно писать на доске рецепты и проверять образцы. Были ещё кое–какие неопубликованные разработки, все необходимые эксперименты для которых он уже провел. Но всё это казалось сейчас профессору таким слабым утешением… Серая стена больничной палаты перед глазами, серая стена безысходности в его дальнейшем существовании… Раньше он был уверен в своей несгибаемости, в готовности бороться в любых обстоятельствах. Но, видимо, всему есть предел. И его способности сопротивляться ударам судьбы — тоже…

В коридоре раздался стук каблуков, и в открывшуюся дверь палаты вошла молодая медиковедьма — высокая красавица: точеное лицо, длинные ресницы, стройные ноги. Он наверняка учил её, но тогда она, видимо, выглядела совершенно иначе, как какая‑нибудь растрепанная девчонка… Снейпа всегда раздражали красивые женщины: из‑за их абсолютной недоступности, из‑за болезненного напоминания о его собственной непривлекательности. А у этой к тому же было надменное и самодовольное лицо. Да ещё этот стук каблуков, эхом отдающийся в голове…

«Как таких вообще берут работать в больницу?» — раздраженно подумал он. В общем, девушка была идеальной кандидатурой для того, чтобы сорвать на ней свою злость и выплеснуть накопившиеся боль и отчаяние. Барышня, делавшая ему перевязку вчера, убежала из палаты в слезах. Нельзя сказать, что профессору от этого стало намного легче, но всё же…

Сегодняшнюю красотку до слёз довести не удалось, зато своими язвительными замечаниями он разозлил её до такой степени, что она ушла, так и не приступив к выполнению своих обязанностей и пообещав, что добьется от заведующего отделением разрешения на применение против невыносимого пациента парализующего или оглушающего проклятья.

Злой на весь мир, профессор закрыл глаза. Он неподвижно лежал на постели и гадал, когда закончится действие обезболивающих чар и обожженные руки снова напомнят о себе. Помимо всех душевных мук, его терзал ещё и банальный голод. Медиковедьмы исправно приносили ему нехитрую, но вполне добротную больничную еду, однако удержать ложку в негнущихся перебинтованных пальцах было почти неразрешимой задачей. А о том, чтобы попросить кого‑то покормить его, Снейп даже не думал.

Через некоторое время дверь скрипнула, и в палату кто‑то вошел. Снейп не двигался, надеясь на то, что его сочтут спящим. Вошедшая –судя по легким шагам, это была женщина — осторожно подвинула стул к его кровати и села.

«Эта, по крайней мере, не гремит каблуками», — подумал профессор, по–прежнему никак не реагируя на постороннее присутствие.

— Можете не открывать глаз, смотреть здесь не на что, — произнес смутно знакомый голос, и Снейп, естественно, тут же посмотрел на его обладательницу.

Рядом с ним сидела Джинни Уизли. Она осторожно взяла его руку и принялась разматывать пропитанные сукровицей бинты.

— Рот уж точно держите закрытым, — посоветовала она. — У меня есть разрешение применить к вам Silencio или обездвижить. Впрочем, если вы помните, на меня ваши словоизлияния не действуют.

Да, это он помнил. Доводить младшую Уизли ещё в школе было решительно неинтересно. То ли дело Поттер, которого всегда трясло от выпадов зельевара, или его рыжий дружок, немедленно начинавший покрываться багровыми пятнами от гнева. Из мисс Грейнджер при желании можно было даже выжать слезу, а близнецов Уизли стоило лишний раз задеть хотя бы для того, чтобы посмотреть, какой фокус они выкинут в ответ. Но Джинни всегда была равнодушна к высказываниям слизеринского декана, принимая их как неизбежное зло. Видимо, такую манеру поведения она позаимствовала у своей подружки мисс Лавгуд, девушки со странностями. В ответ на его замечания всегда следовало абсолютно равнодушное «Простите, профессор», без тени раскаяния или раздражения.

Так что практиковаться на мисс Уизли в острословии было бессмысленно. Или она уже миссис Поттер?..

Снейп взглянул на руки, делающие ему перевязку, но кольца не обнаружил. Потом перевел взгляд на собственные кисти, которые Джинни очень осторожно мазала заживляющим составом, добавляя к этому заклинания. Удручающее зрелище… Правда, работавший с ним колдомедик сделал практически невозможное: из‑под вытравленных тканей уже не просвечивали голые кости — мышцы были практически воссозданы заново. Правда, кожа ещё не наросла, и Снейп слегка вздрогнул, представив, что бы он чувствовал, если бы не исключительной силы обезболивающие заклинания.

— Вы ведете себя просто отвратительно, — заметила Джинни. — Марта вчера после общения с вами проплакала почти час. А ведь она чудесная девушка и хороший специалист: это именно она делала вам анестезию. И совершенно не важно, что она несколько полновата. Но вы наверняка поняли, что это её больное место, и не замедлили по нему пройтись. Про Викторию я вообще молчу. Просто не могу понять, чем она вам не угодила. Так что теперь вам, видимо, придется общаться только со мной.