Школяр

Ян придержал Филя, давая пройти румяной ученице с разноцветными лентами в волосах. Габриэль — это была она — громко жаловалась своей подруге:

— Так рано приходится вставать, просто каторга, даже морщинка появилась на лбу! Эх, сдала я молодость в архив!

Проходя мимо, она наградила Яна неприязненным взглядом. Филь видел, что Габриэль, как обычно, рисуется, ведь такой гривы волнистых черных волос и ясных глазищ здесь не было ни у кого. Ровесница Филя, она, как и он, не могла долго усидеть на одном месте, а если её вынуждали, становилась раздраженной. Профессор Иллуги, подметив это, заставил свою группу принять Габриэль в игровую команду, чем вызвал бурю возмущений среди её абсолютно мужского состава. А потом бурю восторгов, когда Габриэль показала, насколько она быстрая и ловкая.

— Когда имеешь дело с жалящим насекомым, двигайся медленно, — сказал Ян, глядя ей в спину.

Филь знал, что Габриэль и его новые друзья не переваривают друг друга, но сравнение с насекомым было для него чересчур.

— Чем она тебе досадила? — спросил он.

— Поинтересуйся у Анны, — скупо ответил Ян.

Зима быстро надвигалась на Алексу. В Хальмстеме еще можно было купаться в море при большом желании, а тут под ногами уже поскрипывал тонкий снежок. После ужина тоже было некуда выйти, потому что начинало рано темнеть, а находиться на улице после наступления темноты запрещалось правилами. В наказание заставляли мыть кухонную посуду. Раз попавшись, Филь теперь всеми силами избегал этого.

Единственное место, куда можно было ходить, это трапезная, в которой на ночь водружали на столы котлы с мочеными яблоками и хлебом для внезапно проголодавшихся учеников. Трапезная находилась у Башенной площади и от дормиториев её отделяли две минуты ходьбы. В Алексе была еще одна площадь, на въезде, называвшаяся площадь Обреченных.

— Мои сестры знают о твоем деле? — спросил Ян, едва друзья оказались на улице.

Еще не было случая, чтобы он прямо спросил, что Филь задумал.

— Мета знает, — ответил Филь и в двух словах поведал, на что они наткнулись.

Ян сложил губы, словно собирался свистнуть, но передумал. Привлекать внимание было неразумно: пока они ужинали, наступили сумерки, на дверях дормиториев уже горели масляные лампы. Ян с Филем еще могли сойти за увлекшихся разговором, хотя действовать нужно было быстро, учитывая, что Первая Медицинская лаборатория находилась далеко в переулке Висельников. Дрожа от холода, друзья поспешили в сгущающуюся темноту.

Общие правила Лаборатории «Алекса», её распорядок дня и расположение корпусов составил император Флав, который, судя по всему, не очень хорошо знал бывшую тюрьму. Он поместил лаборатории в противоположной стороне от лекционных залов, а короткий путь от них до дормиториев оказался отрезан профессорским жильем. Как результат, школярам Алексы приходилось каждый день «наматывать» мили на ногах. А вечная нехватка времени вынуждала их заменять ходьбу бегом.

— Значит, вы посчитали, что профессора обуял демон? — вдумчиво проговорил Ян, когда они свернули с широкой улицы в совсем темный переулок. — Непонятно, где он его подцепил, здесь они не водятся. Демоны — не большие любители холода!

— Зато Схизматик единственный, кто опоздал к началу учебного года, — напомнил Филь.

В следующую секунду они вжались в стену лаборатории естествознания, заслышав неподалеку стук колотушки обходчика, которых нанимали на службу в соседней деревне. Стук медленно удалялся.

— Да, но тогда которого из них? — спросил Ян, когда они тронулись дальше. — Единственный вид, способный на такое, это велара, но Арпонис не реагирует на неё, пока она в человеке. Сомнительно мне это!

Велара являлась отродьем, способным поработить человека, если дать ей шанс забраться в него. Выглядела она как тень со щупальцами, но легко отгонялась, если её не бояться. В Новом Свете её сравнивали с проказой, смертельной болезнью, которую, однако, было нелегко подцепить.

Дверь во Вторую Медицинскую была не заперта. Все «вторые» лаборатории Алексы были отданы во власть учеников и никогда не закрывались. Любой, кому требовалось освежить что-нибудь в знаниях, мог в течение дня заскочить туда. А вот в «первые» лаборатории ученики имели право совать нос только в сопровождении преподавателя.

Филь, однако, знал как проникнуть из Второй в Первую Медицинскую. В конце сентября, когда он уронил на себя полку с заспиртованными экспонатами, Схизматик оставил его во Второй на всю ночь наводить порядок. Это могла оказаться скучная ночь, если бы Филь, закончив восстанавливать урон и умирая от безделья, не решил обследовать стены. И за огромным пергаментным плакатом с названиями на латыни органов человека он обнаружил потайную дверь. Эта дверь закрывалась изнутри Первой лаборатории на крючок, откинуть который ничего не стоило изнутри Второй сложенным листом бумаги.

В помещении Второй было темно как в могиле. Споткнувшись об один из многочисленных табуретов, Филь очистил себе дорогу и нащупал на подоконнике кусок гамура, особой смолы, которую стоило помять, и она начинала светиться. В её неверном свете Филь достал из кармана Арпонис и направил жезл на стену, за которой находилась Первая лаборатория. Рубиновые глаза на набалдашнике жезла засветились.

Ян поразился:

— Яри-яро, я не верю глазам! Он что, укрывает там живых демонов?

«Яри-яро» являлось распространенным среди Хозеков ругательством, обозначавшим «чтоб тебя!».

Входная дверь скрипнула, и в комнату шагнули Мета с Анной. Откинув запорошенные снегом капюшоны, они с интересом огляделись.

— Давайте побыстрее, пока Гарпия проведывает мужа, — сказала Мета. — А то нам опять потом взбираться по простыне!

Мадам Гарпия считала своим долгом устраивать себе ночное ложе у порога в девичий дормиторий. Филь поспешно отодвинул плакат в сторону.

— Эта часть меня нисколько не пугает, — проговорила Анна рассеянно. — Куда страшнее, если сестра Филя будет спать и проснется… Тогда мы к утру обе станем синими как прошлогодние куры.

В Алексе мальчиков селили в комнатах по двое, а девиц по четыре, и Габриэль посчастливилось оказаться в одной комнате с Метой и Анной. Четвертой была Палетта Кассини, подруга Габриэль.

Распахнув потайную дверь, Филь обернулся:

— Чем она вам всё же досадила?

— Разговаривает без умолку, — сказала Мета. — У меня голова от неё болит.

Они вошли в святая святых Схизматика. Ничего нового здесь не появилось с момента их последних занятий, кроме потрепанной книги с выпадающими листами, приютившейся на краю просторного стола, уставленного химической посудой. Стол окружали обшарпанные табуреты, такие же, как в соседней комнате.

В стоявшем в углу корыте валялись вспоротые школярами крысы. Крыс поставляло кошачье семейство, проживавшее на конюшне. Пять тамошних кошек отличались злобным нравом, не подпуская к себе никого. Зато их не требовалось кормить, пока в Алексе водились мыши. От такой диеты шерсть у кошек была невиданной густоты, переливаясь искрами на свету. Крыс кошки не ели, а оставляли лежать на видном месте со свернутой головой.

Ян забрал у Филя гамур, заинтересовавшись распадающимся фолиантом. Филь с Метой и Анной пошли по лаборатории, заглядывая в шкафы. Собачьи глаза на жезле сделались ярче, и, умирая от любопытства разгадать, что Схизматик тут прячет, Филь стал тыкать Арпонисом во внутренности каждого шкафа, который Мета открывала перед ним. Только Анну здесь ничего, казалось, не интересовало.

— Если бы Габриэль не болтала сутками будто боится, что у неё во рту завоняет, — не унималась она, — ей не пришлось бы подскакивать ни свет ни заря, чтобы успеть доделать задания. Которые, хочу заметить, она также учит вслух.

— А ты ей говорила об этом? — спросил Филь.

Они нашли, что искали: у очередного шкафа собачьи глаза стали ярче.

— Именно это я и сказала, — хмуро произнесла Анна. — Слово в слово.

— А она?

— А она треснула меня и зверски ущипнула!