Пробирная палата

– Ну, – ответил Лордан, – в любом случае ты знаешь об этом больше, чем я.

Голос вздохнул. Это был не настоящий голос, а выдуманный, рожденный фантазией, как те голоса, которые часто слышат дети.

– Думаю, это один из тех моментов, — повторил он. – Судьбоносный выбор, момент истины… это правильное выражение? На протяжении тридцати лет я говорил о таких вот моментах истины и до сих пор не знаю, что это означает. Пик судьбы? Перекресток? Развилка? Очевидно, Закон просто не может функционировать без таких вот моментов.

– Ладно, – пробормотал Лордан, протискиваясь в узкий лаз из-под отодравшейся доски, – пусть будет момент истины. Делай что хочешь. И если не возражаешь, я буду делать то, что уже делаю.

– Ты всегда был скептиком, – заметил голос. – Не могу сказать, что виню тебя за это. Я и сам многому верил и даже написал книгу.

Лордан вздохнул:

– Когда ты был настоящим, то не был таким занудой.

– Извини.

Рано или поздно все слышат воображаемые голоса. Некоторые слышат голоса карликов и гномов, доброжелательных существ, предупреждающих о проседаниях, обвалах и скоплениях горючих паров. Другие слышат голоса умерших родных и друзей. Кое-кто слышит голоса жертв: убитых, изнасилованных, искалеченных. Одни выставляют им блюдца с молоком и хлебом, как делают для ежей дети. Другие начинают петь, чтобы заглушить голоса, или кричать на них и ругаться, пока они не уходят. Некоторые проводят в беседах с голосами долгие часы, находя, что это помогает скоротать время.

Все знают, что они нереальны, что на самом деле их нет, но в шахтах, где всегда темно и где каждый, реальный он или нет, представляет собой только голос, люди быстро расстаются с догмами насчет того, что существует, а чего не бывает. Так или иначе, Бардас Лордан слышал голос Алексия, бывшего Патриарха Перимадеи, с которым был знаком когда-то давно и который, по всей вероятности, сейчас уже числился в мертвых. Впрочем, о чем говорить, если здесь живые погребены под землей, а мертвые кормятся хлебом и молоком, как инвалиды.

– На твоем месте, — сказал Алексий, – я пошел бы налево.

– Я туда и собирался.

– О, что ж, правильно.

Он пошел налево. Галерея здесь сделалась уже, доски на полу были грубее, их отполировали руки в рукавицах и колени. И еще было жарко, что предполагало наличие газа.

– Хотя я и не уверен, – сказал Алексий.

– Хорошо. Но я согласен с тем, что есть.

– Если только я не ошибаюсь, – продолжал патриарх, – там, впереди, ярдах в семидесяти пяти – извини, точнее сказать не могу, – кто-то есть. Жаль, но ничего не видно. Думаю, он остановился и чинит что-то, может быть, прибивает оторвавшуюся доску.

– Ладно, спасибо. Куда он смотрит?

– Боюсь, не знаю.

– Не беспокойся. Это тоже судьбоносный выбор?

– Не могу сказать. Может быть, его прислала Судьба, а может, он оказался здесь совершенно случайно.

– Верно.

Бардас сбавил ход, осторожно перенося вес с колена на руку, чтобы не выдать себя ни единым звуком. Конечно, от него несло кровью и, вероятно, потом. От того, другого, шел запах перца и кориандра.

– Есть, давай! Только будь осторожен.

Бардас не стал отвечать. Где ты был совсем недавно, когда я мог бы поболтать с кем угодно? Он уже слышал дыхание врага и поскрипывание кожаных заплаток на его коленях.

– Он повернулся спиной к тебе. Знаю. И, пожалуйста, уходи. Я занят.

Он приблизился к работающему в темноте мужчине (теперь их разделяло не больше ярда) и потянулся за ножом. Иногда лезвие издает легкий свистящий звук, скользя по потертой ткани штанов. К счастью, не в этот раз.

Сделав дело, он поблагодарил убитого…

– Зачем ты благодаришь его?— удивился Алексий. – Скажу прямо, мне это кажется отвратительным.

– Вот как? – Лордан пожал плечами – бесполезный жест в темноте, где тебя не увидят даже люди, которых там на самом деле и нет. – Ну а я считаю, что это милая, приятная традиция.

– Приятная традиция, – повторил Алексий. – Вроде сбора ежевики и вывешивания веток примулы над дверью в Праздник Весны.

– Да, – твердо сказал Лордан. – Или вроде блюдечка с молоком и хлебом для таких, как ты.

– Пожалуйста, обо мне не беспокойся. Уж чего я не переношу, так это размякшего хлеба в скисшем молоке.

– Да, ты бы не потерпел такое бессмысленное растранжиривание продуктов, верно?

Бардас перелез через мертвеца, по-прежнему не представляя, что он здесь делает. К чему старания, расчетливость? Это все не имело никакого значения, если впереди его ждет глухая стена.

– Но тогда как получается, – спросил он, – что ты, воображаемый и нереальный, говоришь мне о вещах, о которых я ничего не знаю, например, о том, что впереди враг или газовый карман? И ведь ты почти всегда прав. Алексий ненадолго задумался.

– Возможно, – сказал он, – ты подсознательно подмечаешь детали, настолько мелкие, что твой мозг не способен обратить на них внимание обычным образом, например, звуки, которые вроде бы не слышны, слабую примесь запаха, и тогда он изобретает меня как способ передать нужную информацию.

– Что ж, может быть, и так, – ответил Лордан. – Но не легче ли просто признать, что ты существуешь?

– Возможно, — согласился Алексий. – Но более вероятное не обязательно более верное.

Иногда он пытался мысленно представить всю картину: место, где находился в реальности, его расположение относительно города, лагеря великого вождя, реки и ее устья. Ему хотелось верить, что все так и есть, но временами его вера подвергалась мучительным испытаниям. Наверное, стоило все же выставлять иногда за дверь блюдечко с молоком.

Потом Бардас снова услышал звуки. На этот раз вполне реальные. Источников звуков было четыре или пять. Люди работали. Он принюхался. Пахло кориандром, потом, сталью, свежей глиной, горючим газом – запах был слабым, слишком слабым, чтобы опасаться, – кожей, сырой одеждой, мочой и кровью, уже застывшей на его руках и коленях. Что-то мешало определить расстояние – возможно, близость пласта, поглощавшего звуки, а может быть, необычно высокий потолок, создававший легкое эхо. Копали пять человек, значит, возле каждого имеется метельщик, а за ними по меньшей мере два плотника, но Лордан не слышал ни шороха багров, ни взвизгов пилы. Оставалось предположить, что смена только началась, и в таком случае в галерее вот-вот появится человек с тележкой для мусора.

Он прислушался, но Алексий исчез – типичный пример в подтверждение общего мнения о том, что на голоса нельзя полагаться. Стараясь не паниковать, Бардас осторожно ощупал стены, надеясь обнаружить ответвление, переход, что угодно, где можно было бы спрятаться, убраться с дороги, пропустить человека с тележкой или – в крайнем случае – развернуться и отступить. Если уж случится самое худшее, можно просто поползти назад, но это последнее средство, потому что тогда возрастет риск наткнуться на двигающегося тебе навстречу врага.

Удача улыбнулась ему, подбросив достаточно широкое место, где рабочим пришлось, должно быть, прорубаться через камень, прокладывая галерею. Плотники не удосужились заделать проем досками, а в камне, после того как его раскололи огнем и уксусом, образовалась вполне широкая трещина, в которую и втиснулся Бардас. Места хватало, если не дышать.

Долго ждать не пришлось: Бардас слышал шорох волочащейся за человеком веревки, а потом и уловил его запах. Он дал ему немного пройти, а затем поблагодарил, зная, что если сейчас кто-то пойдет по галерее, то обязательно споткнется об убитого и поднимет неминуемый шум. Благодарность мертвецу – дружеский жест, а в шахтах друзей не выбирают.

Итак, четверо землекопов, два метельщика и один плотник – теперь Лордан ясно слышал и крючья, и пилу. Наверное, рабочих рук не хватает, как не хватает и вообще опытных людей. Общая проблема и для кориандра, и для чеснока. Ближе всех к Бардасу плотник – он предупредит остальных, когда смолкнет его пила, но метельщики не смогут обернуться, так что с ними разделаться будет несложно. Главная проблема – землекопы с их тяжелыми столбами.