Ледяной Ирис (СИ)

- Деревня здесь неподалёку: я сам туда направляюсь, и, если желаете, я мог бы вас проводить, - конечно, не любил просто так быть доброжелательным Сибори, но стариков он всё же уважал. Тем более что всё равно ему предстоит обратный путь до окраины деревни.

Улыбнулся старик:

- Благодарю за помощь, добрый господин. Не могли бы вы подойти? Стар я, и тяжко мне идти. Да и устал я, признаться.

Сибори приблизился, но не спешил старик опираться на его плечо. Лишь улыбнулся вновь, указывая отчего-то рукой на камень:

- Во многое люди верят среди хаоса, но в чудеса почему-то не верят. А между тем – взгляни, какое чудо.

Лишь сейчас обратил внимание Сибори на то, что с другой стороны камня, упрямо проталкивая прямо сквозь твердь свои зелёные ростки, распустился прекрасный, фиолетово-синий цветок с полупрозрачными лепестками. Почти затопленный речными водами, придавленный камнем, упорно этот цветок стремился ввысь, к солнечным лучам, что ныне незримы. Интересно, отчего он раскрыт ночью?

- Сильный цветок, что пробивается сквозь камень куда-то ввысь… разве не чудесно это? – не покидала улыбка уст старика, и Сибори на какое-то мгновение вновь показалось, что перед ним не живое существо, а некий дух, и не о цветке сейчас он говорит, а о его собственном будущем. Но тут старик опёрся о плечо юноши, и спало наваждение: старческая рука, тяжёлая и тёплая, явно живому человеку принадлежала.

- Я бы предложил вам ночлег в своём доме, - заговорил Сибори, когда они со старцем медленно побрели в сторону деревни, - Но, боюсь, у нас не найдётся места: дом наш слишком мал.

- У нас? – заинтересовался старик, - Никак, у вас большая семья, добрый господин?

Решив, что незачем старику знать правду о нём и Шигэру, отрицательно покачал головой юноша:

- Нет, у меня нет семьи. В том доме живу я и мой товарищ: мы оба лекари здесь. К тому же, в доме сейчас спит пациент, и вряд ли вам будет приятно ночевать рядом с больным.

- Не стоит вам беспокоиться, добрый господин: я направляюсь к своей родне, и мне есть, где ночь провести.

Молчал Сибори, понимая, что не о чем им со стариком более говорить. Вот и показался впереди ставший родным дом, и старик с улыбкой простился с юношей:

- До встречи, добрый господин. Быть может, свидимся ещё.

- Не говорите таких слов врачу, - в шутку сказал Сибори, отчего-то чувствуя прилив сил, - А то случится так, что вы станете моим пациентом.

Старик рассмеялся:

- Ну уж нет, спасибо! Я пока ещё достаточно крепок, чтобы не нуждаться в услугах лекаря. И всё же надеюсь, что встретимся мы ещё, добрый господин.

Долго смотрел Сибори вслед уходящему старику, и не покидало его ощущение некой нереальности происходящего. Словно не наяву всё происходило, а во сне, но проснуться не получалось. Да и как проснуться, ежели всё происходящее реально?

На пару секунд отвлёкся юноша, когда же вновь посмотрел на дорогу, то старика уже не было видно, словно он сквозь землю провалился. И почему-то вновь вспомнилось то, что назвал чудом старик: цветок, пробивавшийся ввысь сквозь камни…

Старался Сибори не ограничивать себя суевериями. Но сейчас он был почти уверен, что у реки повстречал духа. А значит, пожелал дух, чтобы он, подобно тому цветку, не оставался под камнем, а нашёл путь в жизни, который принесёт ему почёт и славу? Что же, так тому и быть!

Приняв решение, враз почувствовал себя спокойнее Сибори. И раньше он желал покинуть эти края, но сейчас невыносимым стало это желание. Решив, что завтра стоит поговорить с Шигэру, он направился в дом.

========== Глава III: Непонимание. ==========

Наутро, как и всегда, приходится просыпаться рассветом, не тёплым пока ещё, а несколько прохладным: успевает земля за ночь остыть, и лишь к полудню она вновь согревается в тёплых лучах. Но спать до полудня ни Сибори, ни Шигэру не удаётся почти никогда: с самого раннего утра тянутся к ним пациенты, порой с серьёзными болезнями, но чаще – с ерундовыми болячками, которые и сами могли бы залечить, если бы не привыкли надеяться на местных медиков.

Но сегодня Сибори проснулся даже ранее обычного, верно, потому, что не терпелось ему сообщить о своём решении любимому. Но будить Шигэру не очень хотелось, да и устал он слишком. Пусть поспит, а как только проснётся…

Так привычна эта комната, где за перегородкой, в крохотной комнатушке, обыкновенно ночуют те пациенты, что не могут сразу же по завершении лечения на своих ногах уйти домой. Но эти стены, пусть и близкие, и родные – это камень, что пытается задавить своей массой упрямо рвущийся ввысь цветок: они давят, приковывают к себе и не дают уйти прочь, как бы сильно ни хотелось… Но от этой цепи Сибори уже решился освободиться. И вряд ли стал бы он отказываться, однажды решение приняв. Вокруг талии обвились чужие руки, и Сибори запоздало сообразил, что Шигэру пробудился ото сна. Придвинувшись совсем близко к возлюбленному, темноволосый лекарь прижал к себе любовника. Одна рука всё ещё лежит на талии, а другая скользит вверх по животу, рёбрам, чуть выступающим от недоедания и изматывающей работы, шее, к самому лицу. От рук Шигэру, как и всегда, пахнет лекарственными травами, и этот запах мог бы показаться даже приятным, если бы не знал Сибори назначения трав этих. Всё чаще пользуются спросом среди больных обезболивающие отвары и мази, что заставляют всё тело или часть его онеметь, так, чтобы облегчить страдания раненого или страждущего от пожирающей изнутри хвори. И запах этих ласковых рук скован в сознании с чужой болью, той, от которой призваны приготовленные этими руками лекарства…

- Как же хорошо, что ты рядом, - прошептал Шигэру, слегка касаясь своей мягкой ладонью чуть приоткрытых губ возлюбленного, - Мне сегодня дурной сон приснился: словно какой-то демон увёл тебя прочь, и ты исчез, будто и не встречался ты мне никогда, и не было тебя в моей жизни.

Промолчал Сибори, чувствуя, что тяжело ему будет после этих слов разговор начать. Да и как говорить с человеком, что так боится потерять тебя, о том, что желаешь покинуть его?.. И всё же понимал рыжеволосый юноша, что не сможет позже сказать и слова, и потому торопливо проговорил:

- Шигэру, я хочу отправиться воевать.

Неловко и как-то глупо, по-детски прозвучали эти слова, повисшие в тишине комнаты. Шигэру недоумённо моргнул, чуть ослабляя хватку и позволяя Сибори повернуться к нему лицом. А тот продолжал говорить, и рассказ его звучал почти восторженно, особенно тогда, когда начал он рассказывать о старике, что повстречал у реки… Шигэру молчал, слушая любимого, но видел Сибори в его глазах тень обиды и непонимания.

- Ты совсем ещё молод, Сибори, и думаю я, что ты погибнешь на войне быстрее, чем успеешь взять в руки оружие. А твоя смерть – последнее, о чём я желаю узнать в этой жизни.

Несколько уязвлённый подобными словами, рыжеволосый юноша умолк. А Шигэру, отпустив его, сел на циновке, словно пытаясь показаться выше и солиднее, чтобы прислушались к нему:

- Пойми уже: война – это не игра. И вряд ли ты вернёшься живым и не искалеченным. Ладно бы я объяснял это мальчишке, из которого весь ум вышибли родительские затрещины, из тех, что колотят друг друга деревянными палками, точно мечами! Но ты, ты ведь, как и я, видишь тех людей, что возвращаются с войны искалеченными, едва живыми, не добившимися ничего, кроме отрезанных конечностей и кучи болезней!

Впервые видел Сибори, чтобы Шигэру повышал голос. Пусть тот и старался говорить потише, памятуя о пациенте за стеной, но всё же никаких сил не было у мужчины на то, чтобы удерживаться от резких слов:

- Может, ты и сильный, и умный, и так далее, но на войне никому не будет интересно, сколько книг ты прочитал в юности! Если уж так сильно желаешь известности и славы, то мог бы попытать счастья как придворный лекарь кого-то из правителей: врачей нынче недостаёт, а с твоими знаниями тебя многие приняли бы к себе.

- И что бы изменилось для меня?! – Фыркнул Сибори, рывком поднимаясь: его разозлило то, что даже Шигэру сомневается в нём. - Я бы стал точно так же, как сейчас, возиться с чужими гнойниками и нарывами, и объяснять, что неплохо бы хотя бы изредка не сидеть по уши в воде, чтобы не заработать после простуду?! К тому же, я был бы не равным среди правителей: нет, я был бы слугой, из тех, что не способны и слово поперёк сказать своим господам. А потом кто-нибудь из господ умрёт, и его родня возомнит, что это была моя вина, и либо принудят меня к самоубийству, либо сами отсекут голову. Так что, достойная судьба, не правда ли?!