Сборник "Чистая фэнтези"

Швеллер-младший оказался излишне сообразительным.

— Знаю. Но хочу услышать от тебя.

— Мы в кустиках играли, — к счастью, мальчишка удовлетворился такой постановкой вопроса. — В колючих. Где ягоды растут. Мы туда раньше с мамкой ходили…

— Это, небось, на Ежовой Варежке! — торопливо встряла Фержерита.

— Да, я там ежика видел!

— Дрянное место. Проклятое… — бормотнули в толпе.

— А как ты туда попал, Тиль? Тебя кто-то привел?

Мальчик растерянно уставился на малефика, наморщил лоб.

— Я гулял… Мы играли… С девочкой. А потом я пошел домой.

— Тебя кто-то отвел? К девочке?

— Нет. Не помню. А домой меня тетя ведьма отвела! — малыш с гордостью указал на Мэлис.

Дальнейшие расспросы бесполезны, понял Андреа. Тиль был единодушен с Искрой Гонзалкой: дети ничего не помнили. Малефик слегка приоткрыл «вороний баньши» — удостовериться в том, что знал и так. Вот они, клочья гари. Тают, рассеиваются. В эту ночь Тиль Швеллер должен был умереть. Сгореть при пожаре. И если остался жив, то никак не благодаря «святому» Андреа Мускулюсу!

Малыш тихо ждал, когда дядя-колдун закончит ворожить. Мускулюс улыбнулся Тилю, встал и с хрустом потянулся, расправляя затекшие плечи.

— Забирайте парня домой. До ста лет жить будет. Мэлис, вы не проводите меня?

Ведьма с откровенным вздохом кивнула. Бок о бок, словно добропорядочная семья, они двинулись по улице. Светало. Утренний румянец опалил небо на востоке, на этот раз в положенном месте. Малефик хотел спать. Сволочная привычка доводить дело до конца! Угораздило ввязаться…

— Извините за нескромный вопрос, милочка… Пару дней назад я видел с вами другого мальчика. Постарше. Признаться, я решил, что он — ваш сын…

— Сын? — натянуто улыбнулась ведьма. — Нет, он не мой сын. И этот тоже. Дальние родичи, погорельцы, вроде Швеллеров. Давненько у меня гостят. Старшие по заработкам мотаются, отстроиться хотят, а малышню к тете Мэлис подбрасывают. Семья-то большая… Правду сказать, надоели хуже горькой редьки. А выгнать — жалко…

Белобрысый пострел дернул ведьму за руку, обращая на себя внимание. А когда добился желаемого результата, состроил такую рожу, что женщина невольно вскрикнула. Сорванец залился смехом, не забыв показать колдуну язык. Точь-в-точь его старший братец возле аустерии.

— Боюсь показаться назойливым, но… Вы не укажете мне дорогу на Ежовую Варежку?

Мэлис замялась, покосилась на мальчишку, будто спрашивала совета.

— Давайте завтра, а? Завтра, сударь?

Мальчишка клещом вцепился в ее руку.

— Лучше сейчас, любезная Мэлис. Гораздо лучше.

Туман крался за людьми по пятам, обдираясь о складки коры и острые сучки. Делал вид, что он — хищник на охоте. Страшный, опасный хищник. Судьбой контуженный или судьбу контузивший — это как получится. Короче, где войдете в ваш узел дескрипции, господа хорошие, там и выйдете. Солнце, гуляя на мосту через Ляпунь, добавляло в туман брусничного сиропа и хорошенько взбивало веничком. На ветках кустарника, каплями свежей крови, сверкали ягоды кислой дружины. Утонув в желто-багряной листве, они казались драгоценными камнями.

— Хороши от поноса, — мрачно сказала ведьма, убивая романтику наповал.

Мускулюс тоже решил не ударить в грязь лицом:

— Если нанизать по шестнадцать штук, отпугивают ламий. Дружинник, высушенный и растертый в порошок… — он подумал, — абсолютно бесполезен. Если в порошок. Это я так, к слову…

Рядом, с неприятно знакомым ехидством, корчил рожи малыш ведьмы. Впрочем, ребенок вел себя на удивление прилично, разве что волком зыркал по сторонам и сморкался в траву.

Туман редел. До Ежовой Варежки, по словам Мэлис, было рукой подать. Под ногами пружинила земля, усыпанная палыми ладошками деревьев: охра, сурик, жухлая зелень. До слякоти, когда ни пешком не пройти, ни верхом не проехать, еще долго. Хлюздень-месяц придет в свой черед, а пока — шагай-радуйся. В чахлом ельнике колдун задержался, дыша полной грудью. Ароматы здесь царили — собирай, братец, в горсть, закупоривай во флакон. Потом столичным модницам за большие деньги продашь.

— Чего стоим? — осведомилась ведьма. — Лес как лес, зря только время тратим…

Чувствовалось: грубость ведьмы нарочитая. Даже самой Мэлис было неприятно изъясняться таким тоном. Торопишься, рыжая? Или… Малыш вприпрыжку отбежал за матерую ель, спустил штанишки; вскоре зажурчало. Деликатно отвернувшись, малефик вздрогнул. Ноздри щекотнул едко-кислый запашок, к которому осень в Филькином бору и малая нужда чада не имели никакого отношения. Делая вид, будто скучает, колдун стал оглядываться.

Есть.

«Флажок» обнаружился у корней той самой ели, возле которой мочился ребенок. Умелый такой «флажок», сразу и не приметишь. Малефики разбрасывают похожие маячки на пути жертвы, если сглаз требует особой точности местоположения. Но в малефициуме «флажки» гибкие, упругие, с усиками. Этот же был чужаком: жесткий, на каркасе, сработанный топорно, но лет на десять, не меньше. Лишь пройдя дальше по тропе и обнаружив украдкой еще три маячка, Андреа догадался: не на человека ставлено. На иггиса? Хомолюпуса? На демона?! Похоже, хотя здесь колдун мог дать промаху. Сюда бы Просперо… Тучки небесные, какого еще инфернала требуется выслеживать в здешних дебрях?! Глушь, скука… Свободные демоны в наших краях встречаются крайне редко — обычно они обитают на шести ярусах княжества Нижней Мамы, где блаженствуют в пороках и сварах. Сюда их разве что силой затащишь…

Но, случается, затаскивают.

И понуждают выполнять прихоти.

Если, конечно, добыча не освободится из мертвой хватки умельца.

Демон-беглец, знал Андреа, дело государственной важности. Добра-то он точно творить не станет. Значит, охотники за ихним братом-инферналом станут пуп рвать, пока не отловят гада и не прижмут к ногтю, за казенное вознаграждение. Просперо Кольраун, в бытность свою боевым магом по найму, на безденежье брал халтурку…

Колдун с уважением покосился на Мэлис. Решила подработать? Рискнула? Ну да, что нам ловля демонов, мы головоломки Шеффена, словно семечки, щелкаем! Подсказать дурехе, что, если в невод угодит нужная рыбка, милой рыбачке мало не покажется? Нет, не стоит. Вряд ли в Филькином бору сыщется беглец из детишек Нижней Мамы. Иначе уже бы в набат по всей Реттии били.

— Пришли. Ежовая Варежка, вылезай из кареты.

Ведьма по-прежнему оставалась неприветлива.

Продравшись сквозь ежевельник, Мускулюс стал без цели бродить по поляне. В сущности, он не надеялся обнаружить что-то важное. Со времени покушения на Его Величество минуло пять лет, любые остаточные эманации давно скисли, развеялись. Девочка-одуванчик в желтом платьице? Гибкая кукла с лакированным личиком? Ну конечно, она днем и ночью сидит, тужится… в смысле тужит: «Где мой дражайший Андреа? Где мой суженый-ряженый? Отчего не идет?!» Кем бы ни был одуванчик, он вряд ли выйдет навстречу. Да и приписывать лесной девочке непременно злые побуждения — глупо. Сведенные дети возвращаются домой, целые-невредимые. Цирк? Беда с лилипуткой? Морок на трибуне?! «Флажки»-маячки?! Ну, допустим. Верней, демона мы как раз и не допустим. Учитель Просперо сказал: «Если демон имел место, он освободился, — добавив с однозначностью профессионала: — Ответа не последовало, демон никак себя не проявил…» Если тогда не проявил и за пять лет не проявил, значит, ну его.

Лучше допустим иное: лесная фея-одиночка от тоски, от скуки чащобной заделалась большой поклонницей циркового искусства. В частности, акробатки Зизи, милой гуттаперчинки. Приняла, значит, феечка облик кумира, проложила «лестничку» в шапито, на представление… очень переволновалась за любимицу, аж с лица спала…

Ни одной зацепки.

Цепляйся, умник, как хочешь. Хоть повесься.

«Стыдно признаться, государь, — всплыла в памяти еще одна реплика из рассказа учителя во время сеанса связи на площади Возвышения, — но у меня есть лишь слабое объяснение моих действий: интуиция». Ага, интуиция. Только матерью Просперо Кольрауна была Хусская Сивилла, а мамашей Андреа Мускулюса была неизвестная особа, сдавшая любимое дитя в приют. Впрочем, с интуицией, равно как с доходом, у «блудной мамашки» тоже все было в порядке: приют оказался из дорогих, оплачен на восемь лет вперед… В детстве колдун тешил себя, придумывая таинственную и высокопоставленную биографию с уклоном в балладный штиль; потом отпустило.