Дети выживших (СИ)

Повозка прогрохотала под покрытой копотью аркой и выехала на площадь. Здесь их встречали. Наместник Хатабатмы, жрецы-настоятели, самые знатные жители. Стража оцепила площадь, и за их спинами была видна многочисленная толпа.

Верная Собака, открыв дверцу повозки, сказал негромко:

— Вот как встречают тебя, Айгуз.

Домелла не успела ответить: толпа пришла в движение, пытаясь прорвать оцепление; многоголосый вопль раскатился по древней площади:

— Домелла!

Наместник повернулся к стражникам, лицо его стало красным от гнева:

— Немедленно разогнать зевак!.. Самых отчаянных — задержать!..

Но стражники едва сдерживали напор. Наместник вызвал подкрепление, а Верная Собака, оскалив желтые клыки, рявкнул:

— Садись в повозку, госпожа!

Охранная полусотня, приехавшая с царицей, сомкнулась вокруг повозки. Собака подозвал наместника:

— Ты еще ответишь за эту встречу!..

И вскочил на коня.

— Где твой дворец? Показывай дорогу!

Всадники перестроились, и клином врезались в толпу. Раздались вопли задавленных, стражники заработали тупыми пиками, а хуссарабские всадники пустили в ход настоящее оружие. Толпа отхлынула в разные стороны, оставляя окровавленные тела на древней мостовой.

Возница хлестнул лошадей, повозка снялась с места рывком и понеслась вслед за всадниками.

Дворец тоже был полуразрушен. Хотя для царицы отстроили несколько жилых помещений, но всё вокруг носило следы ожесточенного штурма.

Не было уже башенки со знаменитым балкончиком, с которого прежний наместник, Уггам, бывало, подглядывал за горожанами. Разваленные стены окружали руины дворца.

Воды во дворце тоже не было: колодец оказался отравленным; где-то в засыпанном подземелье еще гнили трупы защитников.

— Айгуз не будет ночевать здесь, — сказал Верная Собака. — Где Камда?

— Ставка Камды не здесь, — пролепетал наместник. — Он остановился далеко к югу, у озера Цао. Там в прежние времена отдыхали высшие чиновники империи.

— Империи больше нет! — Верная Собака исподлобья посмотрел на наместника, что-то соображая. — Вот что. Ночью мы выедем из города, а заночуем где-нибудь на постоялом дворе. Есть же здесь постоялые дворы?

— Есть, конечно есть, — закивал сановник, заискивающе заглядывая в лицо Собаке. — Тут раньше бывало множество паломников, и дворы не пустовали… — Он сделал паузу и испуганно прошептал:

— Только сейчас они все разрушены…

Зря он это сказал.

Верная Собака одним ударом кулака в железной перчатке выбил его из седла, спрыгнул с коня, и принялся топтать поверженное тело, рыча и плюясь. Он бил и топтал, перекатывал его, покуда тело наместника не превратилось в окровавленную куклу с переломанными руками. И только тогда, вытерев пот, огляделся.

В дальнем углу двора, возле повозки, стояла Домелла. Смотрела молча.

Верная Собака плюнул еще раз, и крикнул:

— Всем по коням! Мы выезжаем в Хатуару!..

Хатуара

Церемония растянулась на несколько дней. Хатуара казалась очень оживленным городом после полуразрушенной Хатабатмы. К началу Священного месяца пришли, как обычно, паломники, хотя среди них почти не было мужчин, а только старики, женщины и дети.

Кто станет главным жрецом Храма Краеугольного камня, давно было известно. Коллегия жрецов избрала Харрума. Для Домеллы и ее свиты приготовили дворец Верховного жреца, хуссарабы разместились несколькими отрядами в постоялых дворах при храмах.

Церемония шла день и ночь. Процессия жрецов обходила все храмы, останавливаясь в каждом, чтобы совершить молебен и принести жертвы, объясняя богам, кто будет теперь исполнять обязанности посредника между небом и людьми. Харрум ходил вместе со всеми, и в Верхнем городе подолгу звенели бубенчики.

Верная Собака, посмотрев на шествия жрецов, быстро прискучился зрелищем и устроил за городскими стенами собственный праздник — скачки.

Гиканье и свист доносились оттуда, и клубы пыли поднимались выше стен.

Хуссарабы возвращались на закате, разгоряченные борьбой; проносились по узким улочкам Нижнего города, с улюлюканьем влетали в ворота и хохотали, когда от конских копыт уворачивались перепуганные паломники и нищие.

Наконец, наступил день посвящения.

С утра Верная Собака неотлучно находился возле Домеллы. Прислушивался к крикам за стенами дворца и недовольно морщился. Подзывал Пахара и снова заставлял его объяснять, как должна проходить церемония.

— Жрецы идут вокруг Верхнего города, потом вокруг Нижнего… — начинал Пахар на языке Гор.

— Знаю! Что должна делать она? — Собака показывал пальцем в комнату Домеллы.

— Царица…

— Не называй ее царица!

— Госпожа…

Собака устало мотал круглой головой. Он ломал голову, где надо усилить стражу, а где можно ослабить оцепление. Войск хватало только на Верхний город, но тогда Нижний останется без присмотра.

В Хатуаре не было наместника. Это был религиозный центр, и в нем испокон веку всеми гражданскими делами заведовал верховный жрец.

Пока жреца не было, в городе стоял отряд хуссарабов. Он просто поддерживал порядок, а жизнь в городе монахов текла сама по себе: служила храмовая стража, храмовые суды рассматривали тяжбы, поступавшие со всей Зеркальной долины, и только храмовая тюрьма пустовала. Хуссарабы сначала пользовались ею, но тюрьма была расположена неудобно, чуть ли не в центре Верхнего города, и чтобы вывести преступника, надо было пройти мимо толп паломников.

— Нам нужен верховный жрец, — решил когда-то еще Ар-Угай. — Мы дадим ему ярлык на владение городом. Он будет собирать десятину и отправлять в Арманатту. Так будет удобно всем. Пусть знают, что мы уважаем их веру.

Верная Собака уже ненавидел этот город больше, чем мятежную Хатабатму. Он удивлялся, как можно жить в таком тесном многоярусном скоплении домов и домишек, где каждый второй — монах, а каждый первый — паломник. Он крутил головой, недовольно цокал языком, и желал лишь, чтобы церемония как можно скорее закончилась.

Главное он уяснил — царица должна подъехать к Верхнему городу, войти в него пешком, мимо коленопреклоненных монахов и толп зевак, и перед храмом, на открытом алтаре, вручить Харруму жезл и пояс, а также другие символы верховной жреческой власти. Уяснив, что требуется от Домеллы, он сказал ей, что церемонию можно сократить. Вовсе не обязательно надевать жрецу на голову шапку, а на плечи — белую накидку с каймой. Не маленький, оденется сам.

Кроме того, он, Верная Собака, сам будет охранять госпожу, а верные люди всегда будут рядом.

Однако сценарий сломался с самого начала. Еще до того, как Домелла села в золоченое седло белой кобылы, вокруг дворца собралась толпа. А когда Домелла выехала на улицу, которая вела к Храмовой горе, толпа хлынула к ней. Улица была слишком узка, и стражники, выставленные вдоль дороги, не могли даже размахнуться. Толпа сбилась в плотный поток, смешавшись со стражниками, и потекла вслед за Домеллой, причем из переулков все время норовили выплеснуться новые толпы.

Верная Собака, вплотную приблизившись к Домелле, вокруг которой образовалась пустота, сказал:

— Вскачь, госпожа! Иначе тебя задавят здесь!

Он хлестнул кобылу камчой, кобыла заржала и рванулась вбок. Раздались вопли: кто-то попал под копыта.

Верная Собака обернулся, посмотрел на конных телохранителей, затертых и разделенных толпой. Помахал камчой и стегнул своего жеребца.

Толпа, забившая проход, каким-то чудом отступила, прижавшись к стенам, втянувшись в проулки. Домелла и Верная Собака галопом промчались вверх, остановившись у входа в Верхний город.

Здесь стоял основной отряд хуссарабов. Они охраняли вход, держа его свободным.

Перед входом царица спешилась, Собака тоже. Они вошли в Верхний город и двинулись по проходу между несколькими рядами коленопреклоненных монахов.

— Куча бездельников и дармоедов! — проворчал Собака.