Пенталогия «Хвак»

— Короче говоря: я спорол глупость. Меня лишь в некоторой — довольно небольшой — степени извиняет то обстоятельство, что отвечал я совершенно искренне. Но отвечал я не подумав. Нельзя для забавы убивать ни человека, ни зверя, ни на дуэли, ни на охоте. Разве что демонов… Да и демонов, по большому счету, не стоило бы. Но… человечество делает это испокон веков и будет делать дальше — зная, что нельзя. Эта противоречивость позволяет человеку числиться самым опасным демоном из всех… И выживать, убивая других. Вот, например, я: презираю дуэли и набор тухлых и преглупейших поводов для оных, но никогда не откажусь от поединка, если отказ может уронить тень на мою так называемую честь и на честь моего рыцарского сословия. Или еще. Высокородная сударыня может весело смеяться, видя, как сокол ее на птеровой охоте в клочья терзает птеров послабее, и смеяться отнюдь не оттого, что голод ее вот-вот будет утолен окровавленными тушками добытого… А я, понимая, что птеры убиты сугубо для ее забавы, и не подумаю отрицать в этой фрейли… в этой сударыне чистоту, нежность, мягкость, доброту и способность… любить… Такие вот непоследовательности человеческого сознания.

Убивая на дуэли и на охоте — знай: забава сия чернит твою душу, так, что потом никогда ее будет не отмыть до первозданной чистоты… Врага убил — это уже не твоя забота: пусть потом боги на том свете сами разбираются — где белое, где черное, а где запачканное, но если заведомо не от необходимости убиваешь — даже боги не очистят от коросты душу твою. Воюй, руби, веселись — но помни: душа — главнейшая драгоценность в жизни, которая еще и подороже самой жизни, она у тебя одна, другой не будет. И принадлежит тебе, а не богам, какой сохранишь — такой и останется в вечности.

— А у вас она… ну… какая?

— Чернее ночи, грязнее грязи. Потому и ушел из света, дабы… если уж не очистить, то хотя бы долее в грехах не купать. Эх, убежать бы от себя — да мир этот слишком мал… Повторю итог, в ответ на твой вопрос: все так делают, но это неправильно. Или, если тебя больше устраивает: сие неправильно — да все так делают. Еще вопросы?

— Вот еще хочу узнать. Вы… когда я подошел… такая штука в руках… это чтобы читать, да?

— А, свиток. Да, я читал книгу, некий трактат о сущем. А что?

— Как это делается? Ну… чтобы читать?

— Полагаю, ты полностью неграмотен?

— Угу. — Хвак смотрел на собеседника с такой надеждой, что у того дрогнуло сердце и он решил попытаться хоть что-нибудь объяснить.

— Погоди, свиток достану… Прежде чем читать, надобно счету научиться.

— А я умею считать: два и три — будет пять. Пять и пять будет… дев… нет, десять! Во — десять! — Хвак протянул вперед ручищи с растопыренными пальцами.

— Правильно, десять пальцев на обеих руках. Ну, тогда смотри. Вот я начертил одну полоску поперек — это означает один. А две полоски — два. Две полоски — почти то же, что два пальца. Три полоски — три пальца, то есть — три. Три может быть чего угодно: три пальца, три золотых, три дерева…

— Точно! Я так и понял, сам понял!

— Молодец. Только что я начертил пред тобою скромнейший образчик письма, так называемые счетные руны. Далее, четверку уже не четырьмя линиями отображают, а вот эдак вот. Запомнил?

Хвак вгляделся и толстым пальцем неуверенно черкнул по остывшей золе.

— Так?

— Примерно. Со словами несколько сложнее. Вот видишь эти руны? Различаешь, или света недостаточно?

— Да.

— Одна из них обозначает солнце. Другая, рядом с нею, обозначает груз, тяжесть. Если расположить вначале руну солнце, то получится закат. А если наоборот — конец света, сиречь Морево. Слыхал про Морево?

— Так, сказки, небось? Да, я слыхал.

— Если и сказки — то мрачные и весьма похожие на правду. Все предзнаменования последних лет об этом Мореве криком кричат. Так что, лет через пять, или пятьдесят… но мы отвлеклись. И таких рун много, гораздо больше, чем на руках и ногах у нас с тобой и, вдобавок, у дюжины других таких же как мы людей, у всех вместе. Впрочем, основных, самых главных, немногим более полусотни. Все эти основные руны следует помнить наизусть и уметь их собирать в сочетания. Как ты понимаешь, здесь у костра всего этого не запомнить, времени мало. Но любой желающий может этим заняться, усваивая постепенно. Тогда человек становится грамотным, он приобретает очень важное умение: читать — то есть, воспроизводить без смысловых потерь послания других людей, причем, не слыша их, и не видя, и даже через сотни лет. А также и другим отправлять послания, которые они поймут однозначно, ровно так, как они были задуманы. Здесь, в этом свитке, говорится, что однажды небесный огнь, вызвав и пожрав огнь земной, промчится с востока на запад, дабы положить начало конца всему сущему… Впрочем, не важно, о чем тут говорится, а важно то, что изречения древних дошли до меня из глубины времен и дошли с помощью вот этих рун. Понял ли?

Хвак утвердительно затряс головой:

— Ух, здорово! Я теперь понял, что к чему, и непременно когда-нибудь выучусь читать!

— Ты умница. У-у… х-ха-хаа… Давай-ка на ночлег укладываться. И за черту не вздумай забираться, если вдруг ночью проснешься — ни сам, ни даже брызгами… Понял?

— Угу. Я еще подкину дровишек на ночь?

— Подкинь.

Хвак растянулся вдоль продолговатого костра, обернув бока и седалище куском дерюги, что нашлась в мешках у запасливого Снега, закрыл глаза и мгновенно захрапел, чтобы проснуться уже с рассветом. А Снегу пришлось прибегнуть к легчайшим заклинаниям, дабы сначала успокоить ум, взбудораженный наивными… и неудобными вопросами Хвака, потом, чтобы отвлечься, не слышать этого булькающего, хрюкающего, хрипящего, рычащего и свистящего молодца, потом… потом и Снег уснул… и очнулся в заданное время: на мгновение раньше своего случайного ученика-собеседника.

Сон, как всегда, освежил Снега, вернул ему силы и ясность ума, Хвак — тоже, вроде бы, выспался, вон какая рожа довольная!

И действительно, Хваку спалось чудесно, тем более, что на сытый желудок, и, вдобавок, с таким человеком познакомился! Воистину жизнь полна чудес и счастья!

— Хватит, хватит потягиваться! Сейчас нафы с цуцырями прибегут любопытствовать на твои завывания!

Хвак тут же вскочил и с виноватым видом взялся вытряхивать сор и пыль из грубого своего одеяла… откуда столько набилось…

— Тут это… зола… Я нечаянно…

— Не беда, на ближайшем постое отстирают. Ты сам-то хоть умывался? Нет? Тогда тебе повезло: пока наберешь сушняка для костра — опять в пыли изваляешься, опять чиститься бы пришлось. Понял намек? Стой! Дров самую малость неси, одну охапку. Руки и лицо ополоснешь там, где я ополаскивал, отнюдь не там, где мы воду черпали, понял?

— Да.

— Вперед, а я пока утреннюю трапезу сварганю.

Если Хвак и рассчитывал на обильный завтрак, под стать вчерашнему обеду, то внешне он ничем не выдал своего разочарования, ибо понимал: невежливо и неблагодарно будет даже взглядом упрекать человека, сделавшего для него столько хорошего, причем безо всякой корысти… И ящерки упитанные ему попались… жаль, что хлеб они еще вчера подъели весь, до последней крошки. Ладно, под густой отвар и без хлеба очень даже душевно… вкусные ящерки… Две и одна — три. Да вчера три — всего… шесть!..

— Чего? Отвар как отвар. То есть это… ну… вкусный! Я бы еще немножко… Можно?

Снег даже прищурился, простым и магическим зрением силясь различить в Хваковых словах ложь и насмешку… Да нет же! Простец, хотя и не дурак, что думает, то и вслух говорит!

— Можно, лей еще. Понимаешь, считанные разы в моей жизни попадались люди, кто не кривя душой хвалил бы мой отвар. То, что он полезный — за это я ручаюсь, ибо лет тридцать выстраивал его состав, травинка к травинке, но вот насчет вкуса… Ты после меня третий, кто пьет и рожу не кривит. Хотя и он однажды не выдержал…

— Вкусный отвар. Такой… веселенький у него вкус. Аж вдоль спины пробирает! А второй кто?

— А… не важно, бородач один. Вот он запросто пьет, хоть уксус ему лей. Тот же самый, кто перец только в церапках любит… Но по нему даже я не в силах разобрать, когда он лжет, когда правду говорит. На всякий случай, я считаю, что он всегда врет. Сам не знаю — с чего я о нем завспоминал… Может, потому, что опять прикоснулся — благодаря тебе, между прочим — к вещам, которые вне моего осознания… Ему любой образ по плечу… Но ты — не он, за это я ручаюсь головою перед любыми богами. Уж это бы я почуял, прокляни меня демоны! Ну, чего глазами хлопаешь, как будто что-то понимаешь? Еще налить?