На суше и на море. 1962. Выпуск 3

Со старых пихт и елей длинными прозрачными прядями свисали вниз волокна древесного лишайника (Usuca barbata). Облепленные свежим снегом, они превратились в какие-то волшебные украшения, придававшие тайге торжественный и сказочный облик.

Федор шел теперь совсем медленно, и к концу дня он был все еще на дальнем хребте. Уже начинался склон, где-то впереди должен быть распадок между хребтами, но в сумерках и мгле ничего нельзя было разглядеть, и Федор решил заночевать здесь.

И снова приютил его кедровый выворотень, и опять всю ночь шел снег, но на этот раз Федор нашел дрова, положил в костер большие поленья и спал крепко. Лишь один раз он встал поправить огонь и переместился ближе к костру, высунув ноги из-под выворотил, так что к утру их совсем засыпало снегом. От усталости он проспал на редкость долго и, когда проснулся, было совсем светло. Костер погас, и даже угли дотлевали. Снег перестал под утро, но за ночь его опять навалило так много, что выворотень и весь завал казался теперь большим сугробом. Старого следа уже нигде не видно. Невозможно ориентироваться и по очертаниям хребтов — они совершенно исчезли из виду.

Федор начертил на снегу грубый план местности, проверил на нем свой путь и местонахождение и выбрал кратчайшее направление к Киренге. Повторив свой расчет еще раз, он двинулся вниз по склону в распадок. Снова закрутила метель.

Начав подъем по склону противоположного хребта, он с радостью увидел, что пришел к знакомому завалу. Но преодолеть его теперь, вверх по склону, когда все покрыто снежной толщей, оказалось невозможным. Пришлось обходить, отклоняясь влево от основного направления.

Вдобавок ко всем бедам разошелся ветер, да и снегопад не прекращался. Порывы ветра то и дело сотрясали вершины кедров, и, словно обвал, рушился с них снег, окутывая все дерево снежной пылью, медленно оседавшей вниз на землю. Днем стало теплее, было не больше пяти градусов мороза, и одежда Федора, который шел весь засыпанный снегом, все более и более намокала. В одном месте Федору удалось сбить кедровку, что придало ему бодрости.

К вечеру Федор одолел второй хребет и вышел на его западный склон. Но это был совсем не тот пологий склон, по которому он поднялся, перейдя Киренгу, а совсем другой — очень крутой, почти обрывистый, и спускаться по нему было трудно. Если он идет правильно, уже недалеко должна быть Киренга, хотя в снежной пелене он не мог видеть хребтов на другой ее стороне.

После спуска с хребта пришлось идти кочковатым ельником. Здесь каждый шаг давался с большим напряжением сил, кочек совершенно не было видно под снегом, и иногда Федор проваливался чуть не по пояс.

Начинало смеркаться, надо было вновь подумать о ночлеге Вся одежда была насквозь мокрой, а в этом ельнике нет хороших дров и негде развести костер.

От усталости в сознание Федора начало прокрадываться сомнение: а вдруг он неправильно выбрал направление и эта долина вовсе не Киренги… Он уже подумал, не повернуть ли обратно, как неожиданно вышел на берег реки. Киренга возникла перед ним внезапно, потому что на другой ее стороне был такой же мелкий ельник, как и здесь.

По расчетам Федора, переход через реку должен быть ниже по течению, ведь он, стремясь быстрее вернуться к Киренге, всю обратную дорогу забирал влево.

Пройдя вниз по течению, Федор увидел впереди высокий хребет, круто спускающийся к реке, и решил заночевать здесь.

Ночевку на этот раз выбрал под большим кедром. Несколько прислоненных к его стволу пихтушек составили подобие юрты. Расчистив снег под кедром, Федор настлал здесь хвою, а костер решил развести чуть нише по склону. Оборудовав ночевку, он принес воды из Киренги и повесил котелок, чтобы сварить кедровку.

Хотя он ничего не ел последние два дня и очень устал, почему-то есть совершенно не хотелось, и он через силу съел суп и мясо птицы, зато с наслаждением выпил несколько кружек горячего чая.

Вслушиваясь в непрестанный рокот реки, он думал о том, что подводит своих спутников — раз начал валить снег, надо всем уходить, а его пет. Пожалуй, если еще сутки не придет, то, наверно, отправятся его искать.

Федор хотел подсушить свою насквозь мокрую одежду и развел большой костер, но тут же пожалел об этом. С огромного кедра, под которым он обосновался, закапала вода, и вместо того, чтобы обсушиться, Федор лишь еще больше промок. Ведь слышал же он, что нельзя разводить костер под деревом, но в тайге все познается на собственном опыте.

С трудом примостившись у самого костра, он улегся, положив голову на выступ кедрового корня. За ночь много раз просыпался и придвигался ближе к огню. Заснул последний раз, когда уже начинало светать, и проснулся поздно. Разведя заново костер, Федор принялся отогревать закоченевшие ноги. Ночью мороз был не больше десяти градусов, но вся одежда превратилась в ледяной панцирь.

В это утро ему очень не хотелось расставаться с костром я вновь мять снег по берегам Киренги. Был уже десятый час, когда он сложил пожитки и двинулся вдоль реки, вниз по течению.

Погода вроде бы прояснилась немного: снегопад перестал и сквозь мутную пелену можно было даже угадать то место на горизонте, где, едва выступая из-за края хребта, висело солнце.

Федор надеялся, что переход где-то близко, и поначалу шел довольно быстро. Но вскоре начал уставать. Кочковатому прибрежному ельнику не было конца, один поворот реки сменялся другим.

«Ничего, — утешал он себя, — вот только дойти до той большой ели, до того поворота, до конца этого хребта…»

Он брел уже более пяти часов. Какой-то большой хребет на той стороне реки остался у него за спиною, низкорослый ельник сменился старым, тот — каким-то березняком и снова ельником, извилистая река делала десятки поворотов, и за каждым из них Федор ожидал увидеть знакомую листвень, но ее все не было.

Время шло. Небо то прояснялось, то как-то сразу становилось мутным, и начинал сыпать частый мелкий снег. Сегодня ему ни разу не встречалось ничего живого, лишь на верху крутого склона кричали кукши, но у Федора не было сил лезть за ними.

Он взглянул на часы. Было уже три часа, близится новая ночь… Федор остановился и присел на поваленное дерево. Может быть, пришла ему в голову мысль, он давно прошел эту листвень по какой-нибудь протоке и теперь уходит вниз по течению? Федор с тоской вглядывался в широкую долину за Киренгой. Там виднелся сплошной ерник, видимо, здесь в Киренгу впадала какая-то речушка, но может быть, это уже Чемборчан?

Внезапно он отчетливо услыхал какой-то звук. Когда этот звук повторился, Федору показалось, что он слышит отдаленный собачий лай. Федор застыл на месте, но тут же понял, что это летит ворон. Птица пролетела недалеко от него и начала кружить. Федор не шевелясь смотрел, как ворон, делая один круг за другим, спускался ниже и наконец пролетел так низко, что было отчетливо видно, как птица почесала на лету свой клюв рубчатой черной лапой.

«Ну, погоди же ты у меня», — прошептал Федор. Но как только он потянулся за ружьем, ворон взмыл вверх, и быстрый выстрел не достиг своей цели. Однако ворон не улетел, мало того, появился другой, а за ним еще пара. За все время кочевья Федор не встречал этих птиц, а тут они откуда-то взялись на его голову.

Он поднялся и снова пошел вперед, спотыкаясь на кочках.

Из последних сил дотащился до склона нового хребта и стал готовить ночлег.

Утром он продолжал свой путь вниз по течению, по уверенности в правильности пути у него уже не осталось, и он все чаще думал, не пойти ли обратно, хотя и понимал, что нет ничего хуже, чем ходить взад и вперед.

Выйдя к берегу, Федор вновь и вновь думал, что надо перейти реку и продолжать движение к лагерю. Но как это сделать? Он смотрел на бурное течение, на зеленоватый лед, покрывавший камни, на шугу, которая терлась о прибрежный лед. На другой стороне сплошной ерник, нет дров, так что даже не обсушишься. Переходить нельзя — собьет, на льду и замерзнешь.