Конан в Венариуме

— Я… — начал Конан и осекся.

— …Люблю хорошенький носик Тарлы, ее тонкие лодыжки, и таким образом считаю, что именно мне, а не ее отцу следует защищать девушку, — со смехом закончил за сына Мордек.

Конан молча пошел вперед, чувствуя, что у него начинают гореть щеки и уши. Он, как и большинство его сверстников, впервые положивших глаз на понравившуюся девушку, сильно стеснялся и боялся выставить себя в глупом свете перед объектом своей симпатии. В силу своего возраста, он также полагал, что его страсть незаметна для окружающих. Признание ошибочности такого мнения стало для него серьезным испытанием.

— Не раскисай, парень, — сказал Мордек благодушно. — Возможно, получится союз между вами, а может, и нет. Если смотреть на наши с Баларгом позиции в деревне, то объединение двух домов может оказаться мудрым ходом. Кстати, мы с ним несколько раз обсуждали эту тему. Но все же, я тебе так скажу: сложится у вас или не сложится — мир все равно не перевернется. Понял меня?

У Конана по-прежнему не было желания разговаривать, и он просто кивнул. Его отец продолжил наставления:

— Еще я хочу донести до тебя одну вещь, независимо от того, понравится тебе это или нет. Так вот, никто пока не умер от разбитого сердца, даже если б сам того захотел иной раз. Усек?

Слова отца казались Конану каким-то бредом, и ему не хотелось утвердительно кивать еще раз. А просто мотнуть головой, означало бы, что он не согласен с нравоучениями Мордека. В любом случае — выходило неважно, поэтому юноша сделал вид, что не расслышал. Язвительный смешок сзади показал всю неубедительность такой попытки. Конан вновь покраснел.

В Датхил они вошли бок обок. На улице толпились сельские жители и несколько солдат из аквилонского лагеря. Конан, не знавший в течение последнего месяца другой компании кроме Нектана, даже опешил. Он удивленно рассматривал большое скопление людей, собравшихся единовременно в одном месте.

Тут мяч подкатился к его ногам. Прежде, чем Конан успел что-то предпринять, его отец с силой пнул его, посылая в полет вниз по улице. За ним тут же бросилась стайка мальчишек.

— Раньше я любил такие игры, — сказал Мордек веселым тоном, которого Конан не ожидал от него услышать. — Но, когда взрослеешь, многие вещи становятся недоступными. И это — грустно. Хочешь к ним присоединиться? — спросил он, указывая на подростков. — Хочешь играть, так играй пока можно.

Но Конан помотал головой. После месяца работы с овцами, гонять мяч виделось ему детской забавой. Он и без того играл вподобные игры всю свою жизнь. Пусть отец сам занимается пустяками, если ему так это нравится.

Однако юноша тут же забыл про Мордека, про мяч, да и про все вокруг, когда увидел Тарлу. Девушка шла по улице с деревянным ведром, наполненным водой.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Хотя ей было не больше лет, чем Конану, она уже знала, как вести себя в таком обществе. Взгляд ее холодных серых глаз окинул молодого варвара с ног до головы. Тот смутился, быстро осознав, как редко доводилось ему мыться и расчесывать волосы за время, проведенное у Нектана. Пастух не придавал значения такой ерунде, и Конан беспокоился об этом не больше. Теперь же, он устыдился своего неопрятного вида.

— Конечно я в порядке, — ответила Тарла, ее голос показался Конану перезвоном серебряных бубенцов. — А что со мной может случиться?

— Что случится? От этого подлеца Стеркуса можно ждать чего угодно…

Конан узнал от Нектана несколько новых ругательств, и ему страшно захотелось применить их в адрес аквилонского дворянина. Но он вовремя сдержался, решив, что этим не улучшит своих отношений с дочерью Баларга. Не найдя подходящих слов, юноша запнулся и замолчал.

Тарла кокетливо тряхнула своей симпатичной головкой. Темные кудри рассыпались по плечам.

— А он не так уж и плох, — сказала она и принюхалась. — По крайней мере, моется время от времени.

Всего несколькими неделями раньше, такой ответ заставил бы его отойти в сторонку. Но сейчас ненависть к графу полностью овладела душой Конана.

— Стеркус — враг. Проклятый захватчик, — сказал он строго.

— А тебе какое дело, с кем я вижусь и чем занимаюсь? — дочь ткача снова тряхнула головой.

Отец недавно напоминал Конану, что такими вещами должен интересоваться, прежде всего, Баларг. Но если в устах Мордека это были просто слова, к которым можно было не прислушиваться, то брошенные Тарлой, они поражали в самое сердце.

— Какое мне дело? Ах, значит, какое мне дело? — только и смог повторять юноша.

Все же и этих слов для Тарлы хватило. Она поставила ведро с водой на землю.

— Кого это беспокоит? — мягко спросила девушка.

— Того, кто думает, что тебе не пристало якшаться с паршивым, зловонным аквилонцем! — выпалил Конан.

Взгляд Тарлы сделался твердым как кремень и холодным словно лед.

— Кто бы говорил о зловонии Стеркуса! — рассердилась она, потом подняла ведро, поудобней ухватившись за ручку, и решительным шагом направилась мимо остолбеневшего Конана к дому своего отца.

Юноша тупо смотрел ей вслед. Он знал, что не ослышался. Он также знал, что еще многого не высказал Тарле, но теперь в этом не было смысла. Конан принялся топать ногами по грязи, яростно извергая проклятия, предназначавшиеся ранее Стеркусу, на собственную голову.

— Пойдем, — сказал кузнец, про которого сын в горячке совсем забыл, — время залечивает любые раны.

— Ничего не изменить. Все рухнуло, — пробормотал Конан.

Для него все случившееся казалось бедствием. И это было естественно, ведь ему только-только минуло тринадцать лет.

— Мы проиграли аквилонцам, — тихо произнес Мордек. — Но не считаешь ли ты, что мы так и останемся под их пятой навсегда? Положение некоторых вещей меняется со временем.

— Причем тут Тарла? — взвился Конан, ослепленный своим горем.

Он чуть ли не бегом поспешил прочь от Мордека в сторону кузницы. Видя его, подобное грозовой туче лицо, пинающие мяч подростки, поспешно расступались перед ним. В тот момент, даже взрослый человек наверняка уступил бы Конану дорогу, прочитав в глазах юноши стремление — обрушить целый свет.

Только после того, как Конан переступил порог кузницы, гнев его несколько поутих. Он поспешил в ту часть дома, где семья проводила часы сна. Его мать сидела на ложе, опершись на подушки, и вязала из шерсти жилет для сына или мужа.

— Вот я и дома, — сказал Конан.

— Как я рада тебя видеть, — улыбнулась Верина. — Я так тосковала по тебе.

Ее голос показался юноше более слабым и дрожащим, чем прежде.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он с тревогой.

— Вроде, как всегда. День пройдет, другой наступит — какая разница? — пожала плечами мать. — Но теперь, я уверена, что мне станет лучше потому, что мой сын опять со мной.

Конан искренне надеялся, что так и будет, и это не просто слова, чтобы успокоить его.

— Может быть, тебе нужна помощь? Я все готов для тебя сделать, — заверил он.

— Нет-нет, — отмахнулась Верина. — У меня теперь ни в чем нет нужды, когда ты снова здесь.

— Я делал то, что должен был сделать, — сказал Конан.

— Знаю. Мне все рассказал твой отец, — вздохнула Верина. — Я не хочу, чтобы на твою голову свалились большие беды.

— Если б я не оказал сопротивления, то враг бы меня убил, — коротко пояснил юноша, не желая описывать матери все подробности схватки с Хондреном.

В это время сзади подошел Мордек.

— Парень прав, — сказал кузнец. — Ему надо стать сильным, иначе не выживешь в этом мире. Жизнь тяжела. У нее суровые законы. Все, на что мы способны — это задерживать приход смерти, насколько возможно.

Верина посмотрела на мужа.

— Я кое-что смыслю, относительно задержки смерти, — произнесла она.

Мордек закашлялся, но не так, как его жена — долго и мучительно, а с деланным затруднением.

— И я тоже знаю, какой жестокой может быть жизнь, — меж тем, продолжала Верина. — Неужели ты думаешь, что я осталась бы лежать в постели день за днем, год за годом, если бы имела достаточно сил?