Беглец в жизнь

– Другое дело… – пробурчал Альфаран и снова натянул на лицо приветливую улыбку.

Форма в самом деле оказалась новенькой – «с иголочки».

…Именно из-за своей настойчивости в данный момент некромаг не испытал никакого дискомфорта. Портянки не разошлись, сапоги не развалились, мундир не порвался. Как следствие, ноги не натирало, и никаких препятствий для нормального бега не представляло.

А вот некоторые из солдат уже давным-давно пожалели, что удовлетворились дешевой формой – капитан не разрешал останавливаться, даже с натертыми до крови мозолями. Тех же, кто не обращал на его запреты внимания, он подбадривал добрым отеческим пинком. А пинок кованым сапогом под зад – это, знаете ли, не шлепок мягкой тапкой!

– А ты, видать, тренировался? Что, батька солдатом был?

Это к Альфарану обратился Лий. Бывший менестрель. Один из немногих людей, которые смогли бежать с капитаном наравне. Кроме, конечно, некромага.

– Да нет, просто деревенский я. Заняться было нечем, вот я и бегал частенько… – уклончиво ответил Альфаран.

– А-а-а. Понимаю, у вас там в деревнях скучно – ни тебе нормально выпить, ни тебе девок нормальных… А начинаешь петь, так сразу языками цокают: «Похабщина!» да «Неугодщина!» – тьфу!

Менестрелю из-за блудливого и рискового характера частенько полагалось убегать. Как от разъяренных отцов (с миловидным лицом и знанием кучи душещипательных стихов охмурить пару-другую девушек, право слово, нетрудно, тем более если язык хорошо подвешен), так и от кабатчиков, чьи припасы Лий заимствовал, обещая отдать позже. Туманное слово «позже» подразумевало собой следующую жизнь. Ну, или глубокую старость менестреля, к наступлению которой он непременно должен был разбогатеть, купить карету, особняк и гарем из десяти рабынь. В этом он не сомневался.

– Я вот тоже побегать люблю. Силы боги не дали, только ум да голос хороший. А с одним умом и голоском соловьиным хрен ты сбежишь от старого кабана, чью дочку пригласил на сеновал! – Лий чрезвычайно любил почесать языком. Во всяком случае, Альфаран это понял уже на первой строчке. – Никогда не ходи туда без покрывальца ну или еще чего… Сено колется, ух-х! А если попадет в задницу, ну или… кхем… туда… – Менестрель обвел рукой низ живота: – Если, в общем, туда попадет, то ой-ой-ой! Больно, скажу я тебе!

– А что, бывало такое с тобой? – откликнулся некромаг.

– Ну, было. В 16 лет. Одна девка справа, другая слева, я посередке. И тут их батя с топором вбегает! Орет – дескать, убью, пришибу и на меня кидается! А глаза краснючие, что угли, да слюна с губ капает. Ну, я думаю, все, хана мне. Но глаза боятся, а руки делают! Жопа в мыле – я вжик, вжик, и бегом! Только одежку да лютню успел прихватить! Мешочек с деньгами там оставил! Ну и еще сена стручок попал в мой… – Лий заржал. – Ха-ха-ха! В мой стручок!

Альфаран тоже заржал. Правда, с трудом – все-таки говорить и уж тем более смеяться во время бега – это отнюдь нелегко. Даже для тренированного организма.

– Р-рота, стой! – Капитан, наконец, остановился и с облегчением сплюнул на пыльную землю.

Альфаран и Лий тоже сплюнули. Слюна была тягучей и не глоталась – легче было потерпеть и потом попить воды.

Остальные такой выносливостью не обладали – тот самый здоровенный бугай с трудом добежал до трех остановившихся человек, после чего упал лицом в пыль и шумно задышал, сопя, как загнанная кобыла.

Что касается остальных, с ними было еще хуже. Кто-то падал, но уже теряя сознание. Кто повыносливее, те щедро блевали. Кому нечем было рвать, корчились, изредка с трудом сплевывая желчь.

– Са-ла-ги! – раздельно, по слогам, произнес отдувающийся Авид. – Всего три версты бежали, а вы уже сдулись! Никто не обдулся?

– Ч-что? – послышался чей-то слабый голос.

– Во-первых, не что, а «Господин капитан, разрешите обратиться!». Ну да ладно, еще привыкнете… Повторяю – никто не обосрался-обоссался часом?

Голос, задавший вопрос, неуверенно зазвучал снова:

– Кажется… я…

– Ну, так чего развалился – чай, не у девки под боком! Дуй в казарму, в сортир, бери воду, стирайся.

Столь рьяный солдат поднялся и, слегка пригинаясь вперед (штаны на заду, видимо, обвисали и были пропитаны мокротой), побрел к выходу из полигона. Появились зачатки смеха, но Авид безжалостно их задавил:

– Я не понял, огры на сносях, вы-то чего ржете? То, что тот парень обдулся? Так вы не завидуйте, скоро я вас буду так гонять, что вы не то что обдуетесь, вы у меня через рот гадить будете! У вас из ушей полезет, бараны вы эдакие! Это вот они, – капитан указал на Лия, Альфарана и бугая, – имеют право поржать, они выдержали! А вы прикройте хлебальники и подымайтесь – сейчас идем на умывание, сотрите сопли с рож, и в столовку!

По дороге в умывальню на Альфарана и Лия бросали злобные взгляды. Еще бы, капитанские любимчики…

Парадокс – над обгадившимся парнем смеяться уже не будут, зачем? Ну, обдулся и обдулся, делов-то. А вот над двумя солдатами, которых похвалил капитан, теперь, как минимум, поиздеваются. Как максимум, запишут в стукачи и любимчики начальства. А это отнюдь не самое лучшее начало армейской службы.

В столовой на этот раз была пшенная каша и картошка в мундире. Первое блюдо уже порядком остыло, а ко второму настолько прилипла нечищеная кожура, что очищалась она только с громадными кусками мякоти. Полезный опыт – больше картошку никто не чистил.

Спустя несколько минут подали какой-то травяной взвар. Очень тягучий и липкий, жажду он нисколько не утолял да и, смешиваясь со слюной, моментально превращался в нечто железистое. Пару раз подавившись этим нечто, Альфаран тактично оглянулся по сторонам и опорожнил кружку под стол. После чего доел картошку и выскреб миску деревянной ложкой. Благо что в углу столовой стоял здоровенный крановый бочонок с водою. Пей – не хочу.

Слегка тошнило. Есть после длительного кросса – не самая удачная мысль. Однако сейчас не поешь, потом так живот подведет – хоть волком вой!

Но нашлись люди, считающие себя умнее всех. Пока капитан отсутствовал, солдаты закончили прием пищи и, согласно приказу Авида, заранее построились по росту. Внезапно из кухни вышел толстый повар с двумя кашеварами.

– Так, орлики. Понимаю, жрать хотца, устали, как собаки, – благодушное, толстое лицо светилось красными щеками и ехидной улыбкой, – но таскать хавку из столовой нельзя. Так что выворачивайте карманцы, будем глядеть!

Альфаран, как и большинство солдат, послушно залез в карманы и вытащил оттуда несколько крошек и красную нитку.

Один из парней, виновато понурившись, вынул из кармана картошинку. Среднего такого размера. Два кашевара было подобрались, но повар махнул толстой рукой:

– Да вы шо, робяты? Себя вспомните! А ты, малой, доешь картоху. И больше не надо брать-то. Нельзя, нехорошо. Привыкнешь еще!

Больше ни у кого ничего не было – по крайней мере, так подумал Альфаран. Он ошибался.

– Оп-па! Малой, да ты не стесняйся, ты выкладывай, выкладывай…

Стоящий где-то в середине строя солдат потихоньку начал опустошать карманы… Две, потом три, потом целых пять… Из карманов, щедро размещенных по мундиру и штанам, он вытащил 12 среднего размера картошин.

– Солдат, ты что, не в курсе – много будешь жрать, брюхо распухнет? Не в курсе, сам вижу… будем исправлять! – Повар ткнул одного из кашеваров в бок. – Тащи картоху! Угостим воина, чтобы наелся аж на целую седмицу!

Воздух буквально гудел от напряжения. Молчание давило на уши.

Наконец кашевар принес большой деревянный поднос, заваленный гнилой картошкой.

– Откушай, молодец!

Вслед за ним рыкнул тот, что держал поднос:

– Жри, а то силком впихну!

Несчастный юноша поднес руку к самой мелкой из картошин и взял ее двумя пальцами. Та ощутимо прогнулась, выплеснув тонкой струйкой бурую, вонючую жижицу.

Он медленно поднес ее ко рту и одними зубами взял ее с рук. Та опала уже окончательно, выплескиваясь прямо на язык.