Брызги зла

Дедок пригорюнился и умолк. Я поднялся, но не смог уйти просто так, не сказав ничего напоследок.

— Спасибо вам, — произнес я негромко, — не стану хвастать, но нет на моем пути окольных троп, и назад ходу нет. Выбор тяжело дался, но что могу — сделаю.

— А большего ни от кого и требовать нельзя, — поднял дед просветлевшие глаза, — иди, пора тебе, может, свидимся еще!

Я помахал рукой и взвился в небо. Нет, каков дед! Вроде ничего нового не сообщил, а насколько легче стало! Мне бы такого домового!

Я носился над городом, впитывая потоки тепла, струящиеся от вечернего солнца и нагревшихся задень черепичных крыш, пока рядом со мной не раздался тихий звон колокольчика.

— Ужин подан, — сообщил невозмутимый голос дворецкого. Пришлось возвращаться.

В столовой я появился по-настоящему отдохнувшим. Эвелина выглядела просто восхитительно. Глубокое декольте украшенного тончайшими кружевами платья почти не скрывало нежную грудь. Само платье цвета морской волны приятно подчеркивало изумрудную зелень хозяйкиных глаз, а покрой его не давал остаться без внимания стройной талии и манящей округлости бедер. Неудивительно, что серьезный разговор увял, едва начавшись. Обсуждать предстоящие подвиги мне уже изрядно надоело, и я принялся развлекать даму анекдотами и забавными историями из жизни родного мира. К концу ужина Эвелина раскраснелась и заливисто хохотала, к великому, но молчаливому неодобрению дворецкого.

— Пусть будут танцы! — выкрикнула она в пространство, когда с едой было покончено, и хлопнула в ладоши.

— Дамы и господа — белый танец! — произнес в ответ бархатный баритон невидимого капельмейстера, и зазвучал вальс.

Много позже, когда настало время расставаться, я поймал себя на том, что не могу уйти. Мы стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Казалось, весь мир уместился в ее зеленых омутах. Незаметно для обоих наши губы соединились, но мгновением позже она смущенно отпрянула.

— Что с тобой? — спросил я срывающимся шепотом.

Она улыбнулась, ласково потрепала меня по щеке и отступила на шаг к дверям своих покоев. Я застыл в нерешительности: не отпускать, сжать в объятьях? Но не оскорбит ли ее мой порыв? Скромно удалиться? А если она просто ждет решительного шага с моей стороны?

Поняв причину моего замешательства, Эвелина хихикнула, взмахнула рукой и скрылась за дверью. Только серебристые колокольчики ее смеха еще несколько секунд висели в воздухе. Перед исчезновением она выглядела максимум на восемнадцать… О женщины!

«Завтра тяжелый день», — думал я, устраиваясь в прохладной постели, но мысли то и дело возвращались к прошедшему вечеру, и по моим губам проскальзывала мечтательная улыбка.

Впервые образы Айлин и Эвелины слились в моих снах.

Полутемный зал на первом этаже восточной крепостной башни. Одинокий столик с казенными пластиковыми стульями в центре освещенной сцены — трибуны здесь не котировались. И конечно же, сменяющие друг друга участники слета.

Несмотря на молодой возраст знакомых мне чародеев, я все же полагал, что большинство съехавшихся составят скрюченные носатые старухи с маленькими злобными глазками и высохшие в магических кознях колдуны в расшитых звездами мантиях и высоких колпаках, под потолком должны кружить летучие мыши, а по полу ползать всякая гадость.

Ничего подобного.

Происходящее больше напоминало собрание акционеров небольшого банка: на сцену поднимались респектабельные молодые люди в безукоризненно сидящих костюмах и со строгими прическами, непринужденно вещая со сцены о применении маготехники в местной промышленности и агрокомплексе. Ведущий, выползая на сцену между выступлениями, с достоинством водителя катафалка заунывно объявлял имя следующего соискателя нашего внимания.

К середине второго часа я понял, что могу очередным зевком вывихнуть челюсть. Над собранием витал дух профессора Выбегалло…

От скуки я прикрыл глаза, намереваясь немного подремать, но вновь обретенные рефлексы тут же воспользовались этим, чтобы просканировать окружающую публику в магическом диапазоне. К немалому удивлению, я обнаружил, что здесь дела обстояли далеко не так благолепно, как на поверхности — клубки неярко расцвеченных интриг, осторожных прощупываний и недвусмысленных атак кружили над залом, то натыкаясь на глухую броню защит, то всасываясь в готовые к восприятию головы. И большую часть посылов окрашивали мрачные, погребальные цвета Черного Искусства.

Я осмотрелся, пытаясь совместить магию и ее хозяев, но напрасно — к моему огорчению, в зале не было собравшейся вместе группировки Черных Адептов, а рассеянные по залу колдуны ловко прятались среди Белых или неопределившихся магов. Соберись они вместе, ничего бы не стоило прихлопнуть всю эту братию. Жаль, не один я это понимал! Я снова зажмурился, надеясь выловить хотя бы их предводителя — должен же он выделяться на фоне прочей шушеры! — но тут меня отвлек внезапно усилившийся рокот зала — на сцену взобрался лохматый юнец, метнувший в публику горящий бунтарским огнем взор. Я тут же впился в него магическим взглядом, но никакой особой черноты не обнаружил — так, различной интенсивности оттенки серого, свойственные нигилистично настроенной молодежи. Издержки пубертатного периода. Окончательно я успокоился, когда бунтарь с воодушевлением заговорил о совмещении некоего маго-континуума с реальностью, что, конечно же, сулило невиданные блага для магов и как следствие — процветание всего человечества. Казалось, можно было снова отключиться, но сидящий рядом Гордон внезапно склонился к моему уху.

— Вам не любопытно, какого рода континуум он имеет ввиду? — вполголоса спросил он.

Я встряхнул головой, разгоняя сонную одурь, и приготовился слушать, но парень под свист и улюлюканье уже покидал сцену. На смену ему на подиум поднялся импозантный господин средних лет в безукоризненно сидящем черном костюме-тройке, из-под которого белоснежно пенилось кружевное жабо.

Признаться, более всего он напоминал иллюзиониста или оперного певца, отчего сперва я не принял его всерьез.

— Мне хочется поговорить об ограничениях свободы творчества, — вкрадчиво начал он, — наложенных закоснелыми догматиками. Высокая магия задушена, а маги, как это ни смешно, занимаются дешевыми прикладными исследованиями, которые и исследованиями можно назвать только с большой натяжкой! Лишь прорыв к упомянутому континууму сможет помочь нам в достижении новых высот!

Ну и бред! Я что, должен воевать с этими демагогами? Стоило так готовиться! Любой наш кандидат на выборную должность всю шарашку перекричит! И еще ведро помоев на головы выльет — чтобы под ногами путаться неповадно было.

Я вопрошающе повернулся к Гордону.

— Он толкует об империи Тьмы. — Гордон заметно волновался, и меня это насторожило: не тот он человек, чтобы дергаться попусту.

— Вы предлагаете сдаться Черному Повелителю? — крикнул он выступающему.

Господин отыскал взглядом Гордона, ядовито осклабился и драматически всплеснул руками.

— Как же, как же! Милейший господин Гордон вновь вылез со своим извечным морализированием, не понимая, что оно давно уже обрыдло всем присутствующим. Мы говорим о союзе с мощнейшей силой, известной человечеству!

В зале загомонили, многие поднялись со стульев, послышались громкие выкрики с мест. Восклицания перекрывали друг друга, и далеко не все из них звучали в поддержку оратора. Господин на сцене, недоуменно выгнув бровь, осмотрел аудиторию. Похоже, он не ожидал подобного разброда мнений.

Лицо его исказила злобная гримаса. Тонкие губы скривились в язвительной усмешке.

— Ничтожные посмели возвысить голос свой, когда им подобало пасть ниц, заслышав поступь Властелина! — Голос его скрежетнул подобно мечу, извлекаемому из ножен.

Оперный костюм вдруг потек, обратившись черной сутаной, поверх которой на тяжелой серебряной цепи повисла перевернутая пентаграмма — пятиконечная звезда в круге располагалась двумя рогами вверх.