Сборник "Чистая фэнтези"

Не сумел.

Честь, слава, кумир – все это никак не живой человек из плоти и крови. Казалось бы, проще простого. А вот поди объясни…

Сейчас Мартин Гоффер страдал. Во-первых, от невозможности лично постоять за идеал. Во-вторых, от страстного, но невоплотимого желания наяву увидеть поединок двух гигантов, Просперо и Рудольфа, – дабы толпы глупцов воочию убедились, чье величие неоспоримей, а мастерство опасней! И в-третьих, он страдал от собственной ошибки. Предложив свои услуги в обучении раба, Мартин заранее составил план будущих занятий, подробный и безукоризненный, согласно методикам самого Рудольфа Великого – и был награжден саркастической усмешкой учителя. «План великолепен! – говорила усмешка. – Если, конечно, обучение предполагает двадцать лет ежедневных занятий… Но когда у тебя в распоряжении крохотный, быстролетящий год, можно ли довериться опыту и традициям?!» Нельзя, согласился Мартин, сгорая со стыда. «Как отполировать меч за минуту?» Не знаю, потупился Мартин. «Как подготовить бойца за год?» Не знаю, закусил губу Мартин, старший ученик и доверенное лицо. «Вот и я не знаю…»

От последнего Мартин страдал больней всего.

Кумир должен был знать ответ на любой вопрос…

– Я ненавижу Дылду Самуила, учитель!

– Кто это?!

– Мой прошлый хозяин. Работорговец, с серьгой.

– Хотел бы ты убить его?

– О да!

– Давай вместе поразмыслим, каким оружием ты бы хотел убить его. Ножом?

– Ножом! Острым ножом!

– Чудесно. Нож – оружие любви, он предполагает близость. Кривой, похожий на коготь нож. Он твой. Только представь: кинувшись к Дылде, одной рукой ты хватаешь негодяя за волосы, а другой вспарываешь глотку. Дылда хрипит, кровь брызжет тебе на лицо, на губы, вкус крови солоноват, а ты всаживаешь нож врагу в живот. Стоя совсем рядом, вплотную. Чувствуя дыхание умирающего, слыша тихое чавканье, с которым лезвие рассекает…

– Фу! Меня сейчас стошнит!

– На первый раз прощаю. Нож не для тебя. Слишком близко. Топор? На коротком древке? Мощные руки, взмах, и голова Дылды расколота спелым арбузом. Рассказать тебе, как выглядит расколотая голова? Или иначе: тычок на манер копья, острым краем лезвия, и лицо врага трескается скальным разломом. От рта до переносицы. А ты обухом, наотмашь, превращаешь в месиво…

– Не надо! Вы нарочно, да?! Ой!

– Что я сделал?

– Вы ткнули меня пальцем в печенку! Я сейчас умру!

– И не надейся. Почему я это сделал?

– Потому что я перебил вас без разрешения… Два раза.

– Хорошее слово: «перебил». Ах, если бы ты за год сумел перебить меня… Впрочем, мечты расслабляют. Продолжим. Шпага? Меч? Это дальше, чем топор, но ближе, чем алебарда или двуручная секира.

– Да! Меч! Меч – благородное оружие героя!

– Разумеется. Кость громко хрустит, когда ее рассекает клинок. Это очень благородно. Зато кровь на лицо героя брызжет редко. Что не может не радовать. Знаешь, лучше всего подрубить врагу колено. Одноногий враг – существо занятное, но местами опасное. Поэтому постарайся зайти к нему за спину. Вонзить меч в почки. И последнее: если ты желаешь отсечь голову сразу, одним ударом, чтобы потом не надо было отрезать ножом лоскуты кожи…

– Я не хочу убивать Дылду Самуила! Пусть живет! Пусть живет сто двадцать лет!

– Пусть живет. Что ты скажешь насчет копья?

– Копье? Ну, если издалека… если кинуть… Чтоб ничего не хрустело и не брызгало.

– Собственно, я так и думал. Эй, Мартин!

– Да, наставник!

– С завтрашнего дня все свое время ты отдаешь этому юному дарованию. Нагрузки обычные. Смотри не переусердствуй! Из оружия: все, предназначенное для метания. Копья, дротики, ножи, стрелки, диски, камни.

– Рукопашный бой?

– Ни в коем случае. Тьяден, иди спать.

– Раб ушел, наставник. Так что насчет рукопашного?

– Не трать время на глупости. Ты понял?

– Да, наставник. Верьте мне! Я заставлю раба сделать чудо!

– Чудо? Ни в коем случае. Иди спать, Мартин… Завтра тебе рано вставать.

– Я всегда рано встаю, наставник.

– Да. Но ты перед этим не ворочаешься полночи, размышляя, как из чурбана сделать самострел? Да еще за один день…

– За год, наставник.

– Ты верный друг, Мартин Гоффер. И хороший ученик. Знаешь, чем утешить.

– Спокойной ночи, наставник.

– Вот именно. Проклятье! Я способен драться любым оружием. Но это…

– Вы совершенно правы. Это не оружие.

– Нет. Это не я.

– Не понимаю…

– И не надо. Достаточно, что понимаю я.

Томас Биннори, знаменитый бард, обычно в таких случаях делал паузу, сообщая замогильным голосом: «И минуло с того дня двенадцать месяцев без малого…» Ну, барды, они вообще со странностями. Хотя что да, то да.

Минуло.

Окно распахнуто.

Духота лениво ползет в комнату, дыша июльским пеклом. За отдельную мзду лейб-погодмейстер готов снабдить окна Хладным Заклятьем II степени, но капитану Штернбладу эти новомодные кунштюки не по душе. Пробовал и зарекся. В первые дни наведенная прохлада вымораживает дом наглухо. Впору огонь в камине разводить. Потом ничего, вполне. А под конец, на исходе заклятья, в окнах начинает искрить. И воздух в комнатах становится неживой, стоячий, как вода в болоте. Тиной воняет.

Чума на вашу магию!

Снаружи, во дворе, визжало, завывало и свиристело на разные лады. Взвизги и посвисты перемежались тупым стуком, дребезгом и мерзкой вибрацией, от которой болели зубы. Контрапунктом звучали указания верного Мартина, перемежаемые бранью; сверху несся истошный мяв кота Брамбеуса за трубой. Вслушавшись в какофонию, словно опытный дирижер – в звучание оркестра, Рудольф огорчился явному диссонансу. Да хоть сами послушайте! Согласно канону высокого искусства, «Вж-ж-ж!» должно вступать на два пункта раньше очередного «Т-тук!» и уж наверняка раньше гнусного «Др-р-р…». В переводе на общеупотребительный: нож, кейфа, чакра или дротик должны со свистом уходить в полет раньше, чем предыдущий вонзится в мишень.

Должны.

А не уходят.

Редкие удачи Тьядена – дань скорее везению, чем мастерству.

Капитан мельком глянул в окно, хотя и так прекрасно знал, что творится снаружи. Парень без передышки метал разнообразное железо в три колоды, качавшиеся на ремнях. Железо вопило на манер заблудших душ. Это он, Рудольф, хорошо придумал. Мастер на «пищик» и ухом не поведет, зато новичок испугается, дернется, когда у виска рявкнет эдакая пакость. Глядишь, запнется на полуслове или из чародейского транса выпадет. А у Тьядена появится шанс для нового броска.

Призрачный, смутный, но все-таки – шанс.

Силы у бычка навалом. Если попадет, даже рукоятью или плашмя, – не уложит, так оглушит наверняка. И глаз верный. С «паяцем», правда, беда, три «оплеухи» из десятка, но трешник в «паяца» за год обучения… Для конопатого увальня – подвиг. А вот скорости не дано. Хоть ты тресни, хоть наизнанку вывернись! Тьяден и рад бы треснуть-вывернуться. Учителю мало что в рот не заглядывает (поначалу всерьез заглядывал, дурила!), день-деньской до седьмого пота корячится. И ведь сам, что главное, не из-под палки! Другим бы лентяям так…

Хороший парень. Жалко.

Рудольф не выдержал, отвернулся. Прошелся по комнате из угла в угол, как зверь по клетке. Три дня. Осталось всего три дня. Завалит парня мажоныш как пить дать. Наповал. «На убой отдаю, – с тоской подумал капитан. – Будто скотину – резнику. Альраун небось своего гения правильно выучил! Чтоб кости – тестом, а мясо – водой… Самому надо было выходить. Самому. Не так пакостно было бы…»

С магом за этот год они виделись редко. Во дворце, на церемониях и приемах, по долгу службы. Вежливо обменивались поклонами и расходились в разные стороны. А раньше в термы – вместе, в любимую обоими харчевню «Три латимерии» – вдвоем; турниры смотреть рядом садились, хотя и не положено: у магов своя ложа, у офицеров лейб-стражи – своя. В гости захаживали, винца хлебнуть. Все, отрезало. И не в дуэли дело, будь она проклята! Что люди скажут – вот беда. Известно что: «На попятный пошли. Сговориться заранее решили: чье оружье острее! О почетном проигрыше уславливаются. Или вовсе о ничьей! Знамо дело: приятели, рука руку моет. Еще и великий барыш на ставках слупят! Честь? Принципы? О чем вы, любезный? Вон каждый день друг к дружке в гости шляются…»