Драйв Астарты

Лейтенант замолчал и красноречиво поднял взгляд вверх, давая понять, что ответ на вопрос о смысле суммы баллов тактического критерия лежит где-то около вершины американского финансово-промышленного и военно-политического Олимпа.

– А я вот не понимаю, – пробурчал Понг. – В нашей войне Меганезия за кого?

– За свой кошелек, – тут же отозвалась Балалайка, – у нези четкий принцип: война это бизнес, и на ней надо делать деньги.

– Капиталисты, – заметил Чанг, – в любой буржуазной стране наживаются на войнах.

– Ты не врубился, – сказала она. – В Меганезии есть закон: если правительство хочет воевать, то пишет в суд бумагу-гарантию, что все граждане наживут не менее, чем по столько-то денег. Потом воюют, и если денег получилось больше, то правительству выписывают премию, если меньше, то выгоняют, а если ушли в минус, то сажают в тюрьму или вообще расстреливают.

– Все граждане?! – Изумленно переспросил он.

– Ну! – Балалайка кивнула. – В этом весь смысл. Потому и истребители дешевые.

– На самом деле, – возразил Бенитес, – у меганезийцев всё не так просто.

– Просто или сложно, – сказала она, – но принцип у них именно такой.

Чанг, как показалось, вдруг сосредоточился на управлении плашкоутом, хотя океан впереди был спокойным, а навигационный экран показывал, что курс правильный.

– Ты что? – Забеспокоился Понг.

– Жопа, – лаконично ответил тот.

– Это не жопа, а полицейский вироплан, – тоном школьной учительницы сообщила Балалайка. – Ничего такого. Просто выполняйте его приказы.

– Ложимся в дрейф, – со вздохом произнес Чанг, и через несколько секунд плашкоут – экраноплан неуклюже шлепнулся брюхом на воду, проплыл некоторое расстояние по инерции, постепенно замедляясь, и остановился. А рядом с негромким жужжанием приводнился небольшой крылатый автожир разрисованный желто-синими узорами.

Один полисмен занял позицию на крыше вироплана с ручным пулеметом наготове, а второй с пистолет-пулеметом в руке перепрыгнул с крыши на палубу плашкоута. Он выглядел вполне буднично и даже добродушно. Широкоплечий креол в свободном комбинезоне с блестящей эмблемой: черно-желто-белый трехлопастной пропеллер на лазурном поле и надпись «LP Mariana – Nor Farallon».

– Сержант Ортин, локальная полиция Нор-Фараллона, – представился он. – Кто старший офицер этого воздушно-морского судна?

– Мы с ним, – ответил Понг, спрыгивая из рубки на палубу и показав кивком головы на спустившегося следом Чанга, – а остальные двое это наши друзья с Окинотори.

– Друзья тоже пусть спустятся сюда, – сказал полисмен.

Феликс Тринидад спустился на палубу, и протянул руки Балалайке.

– Романтика! – Пискнула она и радостно использовала американца в качестве лифта.

– Так! – Произнес сержант, поднимая в левой руке нечто вроде портативной камеры с маленьким боковым экраном видоискателя. – Ага! Есано Балалайка, карго комюнити Окинотори и Феликс Тринидад Бенитес, лейтенант US Navy. А вот экипаж, по ходу, впервые в Меганезии. Представьтесь, пожалуйста.

– Пан Понг.

– … И Пан Чанг. Мы из КНДР, приехали работать в Цин-Чао.

– …Везем тайваньских уток.

– …На Минамитори… – сменяя друг друга, отбарабанили северные корейцы.

– Так… – повторил полисмен. – Значит, уток. А где на них можно посмотреть?

– Они в трюме, офицер, – ответил Понг. – Надо открыть люк. Но там запах.

– Запах? Хэх… – Сержант Ортин откинул крышку люка, опустился на одно колено и попробовал заглянуть внутрь. – Oh! Joder conio!

– Я вас честно предупредил про запах, – на всякий случай напомнил Понг.

– Фигня, я и не такое нюхал. А можно включить свет в трюме?

– Можно. Я сейчас включу.

Сержант повернулся к напарнику, сидевшему на крыше вироплана.

– Капо, держи ситуацию под контролем. А я спущусь, посмотрю на этот зоосад.

– Я держу, – лаконично ответил второй полисмен, глядя поверх ствола пулемета.

– Раз включили свет, значит придется кормить, – со вздохом произнес Чанг.

– А так через час бы пришлось, мало разницы, – с философским спокойствием ответил Понг, и направился к штабелю мешков, пристегнутому ремнями перед башенкой.

– Что у вас там? – Спросил Капо.

– Кукуруза для уток, офицер. Могу открыть мешок и показать.

– Покажете сержанту, когда он поднимется.

В полицейской процедуре возникла пауза, и Чанг этим воспользовался.

– Офицер, у вас есть аптечка?

– Есть комплект медико-биологической помощи. А у кого проблемы со здоровьем?

– Ни у кого. Нам это на всякий случай. Давайте меняться: аптечка на котелок соджу.

– Aita-o, – Капо отрицательно покачал головой. – Самогон у нас тоже есть.

– Скажи про сул-чуюсо, – посоветовала Балалайка.

– Ты думаешь? – С некоторым сомнением в голосе откликнулся Чанг.

– Что-что? – Заинтересовался полисмен.

– Самогонный аппарат – горшок, – пояснил Понг. – Самодельный. Глиняный.

– Глиняный самогонный аппарат? Хэх… Что-то я не понял.

– Вы просто не в курсе, – вмешался Бенитес. – В Китае, Корее и Японии в средние века делали перегонные кубы из домашней керамики. Позже начали делать из стекла, а на металлические ректификаторы перешли только в позапрошлом веке.

– Вот оно как… – Капо почесал шею. – А вы спец по этим делам, мистер Бенитес?

– Нет. Но я регулярно читаю «Бунгэй Сюндзю». Там в позапрошлом году была статья просто национально-траурная: умер столетний дядя, последний, умевший делать эти домашние керамические аппараты. И историческая справка про самогон в регионе.

– Я сейчас принесу, и вы посмотрите, – добавил Понг, вскочил с мешка кукурузы, на который уже успел сесть и метнулся в рубку.

Ствол пулемета дернулся, отслеживая его движение, и полисмен проворчал.

– Не надо так резко, мистер Пан Понг. У меня же рефлексы. Давайте спокойнее.

– Что ещё там? – Просипел сержант Ортин, появляясь из люка и все ещё морщась от вдыхания летучих продуктов метаболизма тайваньских уток – мутантов.

– Раритетная штука, Тин, – ответил Капо, – глиняный горшок – самогонный аппарат.

– Ты что, прикалываешься?

– Нет. Я сам обалдеваю. Вот, смотри, парень это притащил. Типа, они продают.

– Y una polla… – Произнес Ортин, глядя на аляповатую емкость из обожженной глины, слепленную явно вручную и напоминающую «артельный» 20-литровый чайник. – И сколько эта штука, приблизительно, стоит?

– А сколько вы дадите? – Хитро прищурившись, спросил Понг. Он (как и его напарник) только вчера впервые в жизни оказался вне территории КНДР и совершенно не имел ориентиров по ценам в окружающем мире. На пристани Йонагуни заправка горючим и загрузка утячьих птенцов была оплачена заранее, без участия экипажа, как и заправка горючим на Окинотори. Сейчас Понг рассчитывал, что покупатель сам даст ориентир.

– Сто, – произнес сержант, начиная торг.

– Сто? – Обиженно переспросил кореец (в сознании которого номинал 100 вон четко ассоциировался с полкило риса или кило картошки на рынке). – Это совсем не та цена. Наверное вы не знаете, как это трудно правильно слепить и обжечь сул-чуюсо! Дайте хотя бы две тысячи. Вещь стоит этих денег. За эти деньги мы не только покажем, как правильно работать, а ещё нарисуем понятную картинку-схему.

Чанг понял, что у партнера коммерческий драйв, и, чтобы не мешать ему торговаться, двинулся с мешком кукурузы в трюм кормить прожорливых птенцов-мутантов. Понг, конечно, не рассчитывал на 2000 вон (двухнедельную зарплату работника колхоза в провинции или полкило свинины на рынке в Пхеньяне), но торг есть торг.

– Две тысячи это вы загнули, – проворчал Ортин. – Я предлагаю: пятьсот, и по рукам.