Сестренки

Снова запел пар. Учительница отыскала в корзинке третью чашку, налила чаю из самовара и подала Монике. Еще один элемент, не соответствующий современности. Русская мода пить чай из стаканов серьезно вытеснила чашки из употребления [58]… Моника поблагодарила, кивнув. Поставила чашку возле себя, на ровном участке земли.

— Вот сахар, — Катаржина протягивает сахарницу.

Княжна берет ложечку, касается ее кончика пальцем и, словно ошпаренная, отводит руку.

— Спасибо, я без сахара, — неуверенно сообщает она, инстинктивно вытирая пальцы об юбку. На голубой ткани остается тонкий алый подтек.

— Точно как и я, — сказала Стася. — А может желаешь к чаю варенья?

— Если можно…

Станислава наложила ей на блюдце. Какое-то время они пили молча. Ученица умело переламывала горьковатый вкус напитка вишневым вареньем…

— А сырничка?

— С удовольствием.

Катаржина задумчиво глядит на профиль девушки-подростка. Легкий дефект на щеке, несколько пятен, портящих красоту… Девушка угадала заинтересованность учительницы.

— Это после оспы, — поясняет она, касаясь кожи кончиками пальцев. — С возрастом должно исчезнуть.

После того она глядит на лошадей и не видит лица Катаржины, застывшего в гримасе неожиданного понимания.

Квартирку Станислава покупала с мыслью о самой себе. Когда же кузина перебралась в Краков, как-то совершенно естественно они стали жить вместе. Небольшая спальня сделалась теснее. Хотя, с другой стороны, она сделалась и более уютной. Теперь здесь стоят две кровати. Между ними отступ в метр, как раз достаточно, чтобы болтать лежа.

На дворе полночь. Обе девушки должны уже спать, вот только как-то не выходит. Теория вызревала все послеобеденные и вечерние часы.

— Знаешь, чего мне кажется? — начинает Катаржина.

Ее кузина молчит. Знает.

— А ведь эта малышка Моника может быть постарше тебя.

— Дурацкое предположение. Почему ты так считаешь? — хотя и у самой подозрения возникли много часов назад.

— По очень простой причине. Помнишь, что она сказала? Те шрамы на щеке у нее после оспы. Черной оспы.

— Ну так что, — сонно урчит кузина. — У меня и самой тоже были, к счастью, специалисты помогли. Мне связали руки, чтобы я не расцарапывала струпья: благодаря этому, шрамов у меня нет. Случается.

— Да в то-то и дело, что не случается. Сколько ей лет? Шестнадцать? Тогда, в каком году она родилась? В 1986… там временем, последний случай черной оспы был отмечен в… 1974!

— Холера! — Стася даже садится в постели. — И точно. А может, это после ветрянки?

— От той такие следы не остаются.

Молчание.

— Ты думаешь, она такая, как я?

— Нет, похоже, нет… А может… Нам надо с ней откровенно поговорить… Только вот сначала я кое-что проверю.

Катаржина отбросила одеяло и в ночной сорочке уселась за компьютер.

— Степанкович, — бурчит она себе под нос. — Ты упоминала о том, что у девицы на груди татуировка в форме герба?

— Ага. И надписи глаголицей…

— Стася, ты меня прости, но, похоже, у тебя появляются признаки старческого слабоумия.

— После четырех сотен лет в этом нет ничего необычного, — терпко заметила та. — Что же конкретное я прошляпила?

— Глаголицей уже никто не пользуется лет триста, а то и четыреста [59]. Вот скажи, ты давно уже не была на Балканах?

— Ой…

— Есть! Степанковичи, боснийский княжеский род, родственными узами связанный с византийскими императорами. Последним представителем рода был князь Михайло, павший в битве на Косовом Поле [60]… Вот, погляди, это тебе ничего не напоминает? — вывела она герб на экран.

— Ни малейших сомнений… Но почему она выдает себя за сербку?

— Потому что в Боснии сейчас спокойно. Она не получила бы у нас убежища… Византия. Холера ясна!

Катаржина начала рыться в книжках.

— Теперь понятно, где я видела это лицо, — бурчит она себе под нос. — Погоди… Вот!

Монография «Лица античности». Несколько томов, несколько сотен репродукций. Фреска из Мир, то есть, нынешнего Измира, созданная в девятом веке нашей эры. Практически уничтоженная, обнаруженная археологами, раскапывающими развалины византийской базилики. Тщательно составленная из нескольких сотен фрагментов. Некоторых из них так и не удалось найти. Золотоволосая, синеглазая девушка держит в руке восковую табличку и стилос. В фоне — виноградная лоза [61].

— Боснийская княжна Моника Степанкович, — Станислава бледнеет. — Нет, это невозможно.

— А ты можешь предложить другое объяснение?

— Сетон, называемый Космополитом, мастер и приятель Сендзивоя, был первым в истории человечества алхимиком, которому удалось получить красную тинктуру или же философский камень.

— Ты уверена?

— Абсолютно. А помимо того — я и представить не могу, как это дитя смогло прожить тысячу двести лет.

— Тебе же удалось.

— Да, но меня пытались убить, в среднем, пару раз в каждые сто лет. Холера…

— А выглядит совершенно по-детски, прелестно, при том — невинно, вид ее в любом человеке пробуждает желание помочь ей, заботиться о ней.

— Удивительно, что никто ее до сих пор не изнасиловал… Ведь такая девонька — это же мечта педофила…

— А может ее и насиловали. Возможно, что и не раз… Погляди, как она одевается…

— Асексуально, — бормочет себе под нос Станислава. Современные термины звучат в ее устах совершенно чуждо. — Как будто бы она боится… С другой стороны, если она настолько хорошо управляется ножом, то сочувствую всем, кто пытался.

— Ну вот, сама видишь. Так ты считаешь, она живет благодаря чему-то другому, не философскому камню?

Стася молчит, размышляет. Неожиданная вспышка понимания.

— Она вампирица!

Катаржина отвечает веселым смехом.

— Завязывай…

— Я серьезно. Сахар помнишь?

— На пикнике?

— Именно. Сахарницу она берет, но тут же заявляет, что чай пьет несладким. Зато варенье уминает будь здоров… А знаешь, почему так?

— Она прикоснулась к ложечке и…

— И обожглась. Серебром. Вилки у нас покрыты никелем…

— В таком случае, солнечный свет давно должен был ее убить. Опять же, где ее зубищи, которыми она была бы способна почесать себе подбородок?

— По очень простой причине. Потому что все те книжки и фильмы про вампиров слишком избирательно отнеслись к наполовину легендарным народным преданиям о существах такого рода.

— А это означает, что в летучую мышь она не превращается. Бррр… Ужас…

— Но все остальное сходится. Блин, в Византии задушили несколько малолетних княжон родом с Балкан… Что же касается зубов, то славянские легенды гласят, что вампиры высасывают кровь особой присоской, находящейся у них под языком…

— Безумие.

— Иногда, дорогая моя кузина, я никак не могу распутать ходы твоих мыслей. Без особых проблем ты восприняла факт, что она живет раз в двадцать дольше, чем ты [62], но не можешь поверить в одного молоденького вампиреныша?

— Тут дело другое. В твоем случае, у меня имеются доказательства. Черным по белому. Фотографии, выполненные в течение последних ста двадцати лет, на всех них ты выглядишь одинаково. Равно как и на портрете, что висит теперь в Национальном Музее.

— А вот я считаю, что она вампирица. И мы обязаны это проверить. Пока не случилось несчастье.

— Что еще из всех этих легенд может оказаться правдой?

— Вампир — это хищник, такой же, как куница или ласка. Наверняка она очень быстрая, у нее ловкость кошки, скорость рефлексов, до которой нам далеко. Она сильная, гораздо сильнее нас… И наверняка не страдает угрызениями совести.

— Так нам что: угостить ее осиновым колом, стреляя из-за угла из самострела?