Дети оружия

«При Мархаде здесь много чего не было, — подумал Леван, — а теперь будет».

— Смотри, Ляков, здесь дверные коробки заменить и створки навесить новые, прочные. Не потому что я своим не доверяю, а так, для порядка. Полагается так, ну и сделаем. Первым делом мне дверь починим. Это ж смех был, а не дверь — я с двух ударов сапогом высадил.

Ляков быстро покивал.

— Все равно сейчас толкового набега не устроишь, придется ждать — вот и займем людей делом, чтобы не скучали.

Ляков и тут покивал. Объяснять атаман не стал, но понятно было и так: пока людоедская орда кружит около поселка, в степь соваться незачем. Дело даже не в опасении угодить в засаду, просто кочевые в округе всю добычу распугали. Потом сезон дождей — снова ждать.

После осмотра второго этажа спустились в подвал. Внизу большие помещения тоже пустовали. Места для добычи много, только где та добыча?.. Под конец осмотра Леван повел старика на крышу. Оттуда открывался вид на всю ближнюю округу, и атаман наконец окончательно разобрался в местной географии. Фермерский поселок лежал в центре широкой котловины, вокруг смыкалось кольцо холмов. Ниоткуда не видно это жилье, холмы прикрывают. Когда сезон дождей — вода бежит со склонов вниз, в круглую долину, задерживается у подножия, и там, в тени, может сохраняться влага, даже когда вся степь давно иссохла под жарким солнцем. Видно, по этой причине обосновались здесь когда-то земледельцы, поставили фермы.

Но место глухое, на отшибе, далеко от поселков сильных кланов, так что и бандам налетчиков оно тоже давным-давно приглянулось. Фермеры всегда накормят, из местной молодежи пополнение поступает. И со сбытом краденого проще — в фермерских хозяйствах многому применение найдется.

Так что с давних пор здесь то одна банда, то другая гнездилась. Местные уже и не помнили времен, когда большой дом в центре поселка пустовал. Непременно какой-нибудь разбойничий клан в этом доме хозяйничал. Теперь вот Мархада сменил Леван, фермеры и ухом не повели — какая разница, один бандит или другой? Все равно будет отбирать часть урожая, к нему будут уходить молодые парни, у него можно будет выпросить или задешево купить что-нибудь из добычи, что попроще. В общем, жизнь шла своим чередом. Местные привыкли, притерпелись, даже научились находить добрые стороны в житье рядом с бандой. По крайней мере не налетят в степи и не ограбят — свои, как-никак.

Леван стоял на плоской кровле, выложенной странными черными плитками, и вертел головой. А что тут вертеть — куда ни глянь, всё то же. Холмы чередой тянутся со всех сторон, окружают круглую долину. Между подворьем клана и холмами — фермерские дома, сараи для живности. Группы построек окружены изгородями, между ними широкие проходы и пустыри, куда выбрасывают всевозможный хлам и где змеятся заросли сухой черной колючки. Такая же поднялась под заборами, впилась цепкими побегами в трещины… Еще дальше — поля. Сейчас урожай собран, торчит сухая стерня. Поля расчерчены канавами, прокопанными для орошения. Когда заканчивается дождевая, местные берут воду в большом доме. Там глубокий колодец, который не пересыхал ни разу. Мархад позволял брать.

— Ляков, — окликнул атаман, — а чем это у вас домина крыта? Никогда прежде таких плиток не видел. Чего это? — Он постучал каблуком по черным пластинам.

— А некроз его знает, — пожал плечами старик. — Сейчас расскажу. Это три сезона назад случилось. Мархад разбил караван старьевщиков… Считай последнее крупное дело, какое мы с ним провернули. Большой караван, они в развалинах неподалеку ковырялись, набрали разного барахла. А на обратном пути мы барахло и приняли.

— Большой бой был?

— Нет, не так чтоб. Сперва старьевщики отбивались, потом бросили пару прицепов — ну, чтобы налегке утечь — и стали уходить. Мы за ними не гнались. Мархад сказал: взяли прицепы, и ладно. У старьевщиков и охрана была нанятая, омеговцы. С ними бодаться нам не особо хотелось. И то сказать, они, видно, решили, что на них сила навалилась, а у нас что?

— Не сила, что ли? — Леван ухмыльнулся. Он уже понял, что Мархад был не великой храбрости вожаком, а теперь еще раз убедился.

Старик не ответил. Вспоминал давнюю схватку и, судя по выражению его лица, воспоминание не радовало. Потом он снова заговорил:

— Нахрапом мы тогда караван взяли. Налетели, зашумели, постреляли… больше мимо постреляли, зато треску вышло порядочно. Старьевщики, видно, решили, что лучше отступить, а нам бросили эти прицепы, чтобы погоню задержать. Ну так вот, достались нам два прицепа. В одном аккумуляторы, совсем старые, поломанные, корпуса треснутые. Мы их на запчасти больше пустили. В другом прицепе — разный хлам. Гнилье всякое, рухлядь. И среди прочего вот этих плиток куча. К чему они? На кой ляд? Вот Мархад и велел крышу ими выложить. Красиво, говорит, будет. Он любил, чтобы красиво. Показуху, стало быть, всякую, блестючую ерунду под себя тянул, что ползун в свой холмовейник. Так что никто и не думал даже, как эти штуки могут пользу приносить. — Ляков развел руками. — Я думаю, старьевщики и сами не знали, к чему это добро да как его продать. Потому и бросили. Я так мыслю: если бросать что-то из добычи, то самое ненужное, без чего обойдешься. Бывают же такие случаи, когда лучше бросить, чем с риском отбивать. Вот то, что меньше всего ценишь, то и бросаешь обычно. Верно, атаман?

— Я бросать не люблю. И тикать не люблю.

— Это я понял. И другие тоже поняли, не сомневайся. Как ты кочевых там, на дороге, разогнал! Это любо-дорого глядеть было! — Хромой оживился. — Ты на них едва не один попёр! Я тебе, Леван, за тот случай обязан, так что… так что… это… в общем, я за тебя всегда. У меня жизнь была веселая, всяко меня крутило по Пустоши, разное я испытал и повидал. Но вот так, чтобы меня кто выручать кинулся… нет, такого прежде не случалось.

— А откуда ты сам, Ляков? Как с Мархадом связался?

— Здешний я, из этих мест. Наша ферма на отшибе стояла, за холмами, вон в той стороне, примерно с час пешим ходом. А этот поселок мне пупом Пустоши казался. Подрядился я охранником в караван, наши как раз в караван сбились — урожай продавать. На обратном пути напали на нас, да… Не местная банда, какие-то пришлые. Да это не здесь было, а далече. — Старик покачал головой. Прежде он подобных разговоров избегал, гнал прочь воспоминания… — Меня схватили, еще кое-кого из земляков. Продали нас в рабство гетманам. В Инкермане я киркой помахал. Там бы и подох, наверное, вскоре, но случился бунт. С нами в цепях мутанты трудились, вот они и устроили заваруху. Надсмотрщиков загрызли, цепи сломали. Часть наших к ним пристала, думали пробиться, да где там! Гетманы и драться не стали — взорвали выработку, да и все дела. А я затаился, после из-под обломков посчастливилось выбраться. Злой я тогда был, злой и напуганный. Никому не верил, на любого готов был кидаться… Стал с одной бандой промышлять — нашел, значит, таких же, как я, напуганных и злых. Нарвались на отряд омеговцев, полегла банда — я к другим, к третьим. Время шло, я все живой, надумал в родные края наведаться, а фермы моей нет давно, семейства никто и не вспомнит, а здесь тоже грабительский клан. Я и пристал к ним. Дай, думаю, хоть помру здесь, где свет впервой увидал. Вернулся, значит. — Старик уставился вдаль.

Леван на него не смотрел, тоже пялился на линию холмов, замыкающую горизонт. Стояли они рядом, глядели в одну сторону, а видели совсем разное. Старик видел знакомые сызмальства края, где готовился в недалеком будущем умереть. Его пугали любые перемены, хотелось отдыха и покоя. Ему уже не хотелось драться, он был готов бежать от любой опасности. Перед Леваном же лежала бескрайняя Пустошь, в которую он, атаман, собирался нести страх. Он не хотел покоя, ему было невыносимо ожидание, а мысль о том, что придется проторчать в этом захолустье весь сезон дождей, заставляла его заранее тосковать. Как только минует непогода и откроются дороги, Леван поведет банду на промысел. Провернет удачные налеты, наберет еще людей, закупит технику и оружие, замахнется на по-настоящему крупные дела. Впереди много веселых деньков!