Поиск неожиданного

Ближе всех к его палатке, в самом лесу, расположились кочевники из племени Разноцветных, по сути — цыгане, смуглые, как на подбор, со множеством девиц самого разного пошиба, которые носили к тому же и цветастые юбки. От них, кажется, и пошло прозвание племени. Девиц этих Плахт не одобрял, но иначе Разноцветных было не завлечь на войну, потому что даже самому последнему солдату из них разрешалось жениться, а не только маркитантками обходиться, если уж пришла на такие забавы охота… И путешествовали они преимущественно в возках, в кибитках, в фургончиках, которые волокли мулы или лошаки, лишь иногда — ослы. А вот коней у них, как правило, не было.

Хотя, может, коней у них свели или выкупили кентавры, чей лагерь располагался на опушке перед рекой, где все брали воду и где без надобности болтаться было нельзя, Плахт там специально посты выставил. То есть набрать воды, предположим, для стирки или для помывки — это пожалуйста, но чтобы просто так залезать в реку и бултыхаться — этого уже нельзя, иначе воды на всех не хватит, а ему только эпидемии не хватало… Раньше, когда Плахт только вводил в армии такие порядки, на него косились, ругались солдатским злым словом, зато теперь, хвала Пресветлым, привыкли, уже не спорят, не протестуют, даже не косятся.

В лагере кентавров, разбросанном перед лесом на лугу, пахло навозом, терпким конским потом, свежескошенным сеном и какими-то цветами. Что это были за цветы, что за причина заставляла кентаврих, которые по всем статьям тоже были неплохими солдатами и служили наравне со своими мужьями, таскать какие-то корзины, где они высаживали и затем очень старательно выращивали эти пахучие растения, Плахт не знал. Слышал, правда, что с этими цветами, южными, нуждающимися в постоянной заботе, была связана кентаврская любовная магия, что-то вроде того, чтобы придавать мужчинам особую силу или нечто в этом роде… Вот только всем другим, и Плахту Суровому особенно, этот запах ни о чем не говорил и ничего в нем не вызывал, кроме раздражения. Но с обычаями других народов спорить не приходилось.

— Где герцогские палатки? — спросил он скорее себя, чем Несвая.

— А оне-т тамочки, выше по течению реки расположились, — не понял его настроения денщик и влез с ответом. — Чтобы, значит, вода была свежее для их высокородных герцогских нужд.

Плахт посмотрел не выше, а ниже по течению реки. Там, среди светлых валунов, белесыми пятнами проступающих на зеленом покрывале травы, устроились циклопы. Их было немного, чуть более тридцати, но бойцы они были знатные. К тому же, если подумать, три десятка циклопов — таким могла похвастаться не каждая армия, обычно эти одноглазые такими отрядами не собирались, не могли ужиться или просто не желали, чтобы ими кто-либо посторонний командовал, давно было известно — у циклопов всегда должен быть свой командир, и другого они не хотят.

Сходить, что ли, к ним, подумал Плахт, изобразить начальственную заботу о подчиненных, поспрашивать что и как?.. Он не очень любил циклопов, как и все низкорослики, но, с другой стороны, — они были настоящими воинами, бойцами, и это перевешивало прочее. Они говорили, что думали, без всяких интриг и лукавства. И дрались как черти, преимущественно на расстоянии, но и в ближнем, рукопашном бою бывали не промах…

Нет, все же придется спешить на совет, что устраивал герцог, а значит, идти нужно в другую сторону. Мысль о предстоящем совете вызывала раздражение, поэтому Плахт снова напустился на Несвая, хотя тот был ни в чем не виноват:

— А остальные роллы, армейские, наверное, вокруг герцогских палаток расположились?

— А где же им еще быть-то, господин? — удивился денщик. — Вестимо, там и обретаются, только ближе к лесу.

— Ладно, пошли, — приказал командующий всей армии Плахт по прозвищу Суровый и уже решительно, не оборачиваясь и не глядя по сторонам, зашагал вверх по течению реки, к палаткам, над которыми на высоких шестах на ветру весело трепыхались разнообразные флажки и вымпелы высокородного начальства, командиров, раздери их поперек и вдоль Нечистый.

Герцогский отрядец, впрочем, стоял отдельно от прочих роллов, даже от реки словно бы отгородился невысоким холмом. А может, герцог опасался, что дикие его свиномордые сородичи могут ударить из того леска, что находился на другом берегу, и он окажется на самом острие удара… Хотя такого быть не могло, разъезды кентавров были разосланы чуть не по всей округе, считай, не менее чем лиг на пять, а местами, в сторону этого лесного города Колышны, и еще дальше. Не мог никакой существенный отряд проскользнуть мимо них и не мог оказаться так близко, чтобы атаковать основной лагерь. Но этого герцогу было уже никак не объяснить.

Суровый еще разок посмотрел, как расположились высокородные, и неспешно прошел выставленные посты кентавров пополам с цивилизованными роллами к вагенбургу, составленному из обозов начальства. Разумеется, его пропустили. Плахта не просто хорошо знали, но и почитали на солдатский манер… Да и наказать он мог, если бы захотел, пожалуй, любого из этих, кто вокруг герцога крутится, включая офицеров. Но вот на Несвая какая-то молоденькая кентавриха, с копьями в обеих руках и с отличным доспехом от груди до мощного и холеного лошадиного тела, все же накинулась. Попросту выставила копья и свела брови в единую линию, как в бою.

— Этот — со мной, — кинул ей Плахт.

Кентавриха уступила не сразу, рассмотрела Несвая пристальным и жестким взглядом своих темных глаз и лишь потом нехотя отошла, позволяя денщику командующего пройти. Несвай поспешил за Плахтом, поневоле оглядываясь на чрезмерно решительную кобылу.

— Не могу я к ним привыкнуть, господин, уж очень здоровые…

— Ты бы их в бою увидел, — отозвался Плахт через плечо, — ночей бы не спал от ужаса.

Перед самой палаткой герцога — превосходной, шатровой, в которой, вероятно, не два и даже не три отделения имелись, — Плахта все же остановил Постук. Как его дальше звали, сам Суровый не знал. Называл его всегда Постуком, кентавром, на котором герцог еще в бытность наследником разъезжал. Сейчас-то, заняв трон отца, он Постука использовал скорее как слугу и советника, ходили слухи, что парень этот уж очень умным оказался для кентавра, заметно расчетливее и красноречивее иных роллов.

— Герцог звал тебя к заходу, командующий, — низким, намеренно медлительным тоном, чтобы было понятнее, проговорил Постук. — А ты опоздал.

— Не слишком много времени прошло с захода, господин Постук, — чуть заметно поклонился Плахт — все же полагалось быть вежливым на всякий случай, могло пригодиться. — К тому же дела задержали, необходимость принимать офицеров…

И зачем эта ложь, тут же подумал Плахт, ведь наверняка они знают, кто к нему в палатку приходит, кто и что именно докладывает, но допустить, чтобы какой-то Постук, подседельный некогда кентавр, ставил ему на вид — такого тоже делать было нельзя.

— Ладно, проходи, командующий, герцог сам тебе выговорит, если захочет, за то, что ты не поторопился на его вызов. — Постук пропустил Плахта и Несвая, а затем, чуть пригнув голову, и сам вошел.

Внутри, по всему было видно, готовился не армейский совет, а почти обыденная развеселая гулянка с выпивкой, в которой уже многие из офицеров приняли куда как заметное участие. Но герцог Сурового увидел, махнул рукой, подзывая.

— А-ага, Плахт, прибыл, командующий… Мы вот тебя заждались. И ведь не начинали без тебя, все думали — кто же будет докладывать, если тебя нет?

— Господин герцог Дрон Дего ди Калуж, господин мой, приветствую тебя, как всегда, с искренней почтительностью и всеполной преданностью. — Плахт склонился в поклоне, уже строго адресованном герцогу.

А сам герцог был уже пьянее, чем хотелось бы. Но делать нечего, пришлось и раскланиваться, и косить глазами на тех, кто тут еще около герцога толпился. На своих офицеров Плахт внимания почти не обратил, так — лишь отметил, потому что знать это все же следовало. А вот на господина интендант-маршала Белама ди Ара и на господина главного советника Констана Порога внимание обратить пришлось, тем более что хоть и не весьма охотно, но они тоже поклонились. Хоть и наморщили свои поросячьи рожи в странной смеси дружеской улыбки и заметного неудовольствия тем, что у них в армии некто из такой вот малозначительной расы занимает столь серьезное положение.