Дзи. Чужая судьба.

— Милостивые предки, — выслушав доклад, Ногай хмуро покосился на Ли. — Общим числом больше двадцати сотен выходит. Я за всю свою жизнь не видел столько карабакуру, сколько, похоже, увижу за сегодня. И откуда они только взялись?

Дзи, лишь только–только успевший отдышаться, ничего не ответил на это.

— Будет отступать к Ланьчжоу или займем Лаозин? На драку в чистом поле нас явно не хватит, на такую орду низкорослых ублюдков мы все–таки не рассчитывали.

— Можно попробовать другой вариант, — пробормотал Ли и, прежде чем командир городского гарнизона успел его переспросить, вскочил в седло.

Хлестнув коня, дзи помчался к монастырским воротам, вихрем пронесся по кипарисовым аллеям и выехал на границу временного лагеря. Рабочие, заметив Ли, разразились приветственными криками, не забывая мелко кланяться. О приближающейся опасности они пока еще и не подозревали. За спиной у дзи появились, догнавшие его, Ногай и Тонг О–шэй.

— Слушайте меня! И слушайте внимательно! — громко крикнул Ли, и толпа, высыпавшая из–под навесов поближе к всадникам, мгновенно смолкла. — Карабакуру идут сюда, и их слишком много. Мы будем биться с ними, но вряд ли одержим верх. Мои солдаты устали, многие из них ранены. У вас еще есть время спасаться или надеяться на крепость стен Лаозин. Но я призываю вас к другому! Возьмите в руки оружие! Сражайтесь вместе с нами! Если каждый убьет одного врага или хотя бы сумеет ранить, мы вырвем из их рук эти земли, дарованные нам Императором! Подумайте о будущем своих детей и семей, подумайте об Империи! И если они вам не безразличны, я зову вас с собой на поле брани, и обещаю только одно — я буду биться плечом к плечу с каждым, кто поддержит меня, себя и свое право называться человеком!

По толпе, как круги от брошенного в воду камня, стали расползаться шепот и выкрики — напуганные, яростные, удивленные. Но Ли некогда было ждать, поворотив коня, он поскакал обратно к воротам. Угрюмый Ногай последовал за ним, а дзито Ланьчжоу, задержавшись на секунду, коротко бросил, перекрывая гул толпы:

— Вам на этой земле жить, вам и решать, как это делать!

Армия Монке медленно собиралась в единый кулак на высокой каменистой гряде, с которой отлично просматривалось место прошедшей битвы. А еще отсюда представал замечательный вид на человеческий монастырь, похожий на фоне поблекшего пейзажа на игрушечный детский замок, вырастающий посреди степи. Вот только тела убитых, устилавшие дорожную долину, были отнюдь не тряпочными солдатиками.

Командир карабакуру осматривал открывшуюся ему картину и злился все больше. Мало того, что на штурмовые атаки хутора, где засели кочевники, и бывшей ставки Монке пришлось потратить слишком много времени, да еще и оставить там дополнительные силы, чтобы те дожали последнее сопротивление, так теперь еще и выяснялось, что главная ударная группа, посланная им вперед, практически разбита и обескровлена. Три сотни, вот и все, кто добрался до новых позиций личной тысячи Монке, которую он собирался держать в запасе на самый крайний случай. Хотя помощники докладывали, что разбежавшиеся воины продолжают подходить сюда со всех сторон, еще больше чем на сотню–полторы Монке не рассчитывал.

Внизу на равнине также медленно строились те, кто чуть было не сорвал радужных замыслов доверенного Шархэ. И тот, кого Монке сейчас хотел увидеть больше всего на свете, тоже был там.

— Какие будут указания? — один из приближенных замер в почтительном ожидании за спиной у командира.

— Строимся в три колонны и атакуем людей, зажимая в клещи к стенам монастыря.

— Резервов не оставляем?

— Мы и есть резерв. Однако если победим, то у Ланьчжоу больше не будет войска. Они почти все сейчас там, и их намного меньше, да и к тому же они вымотались после сражения, — Монке невольно улыбнулся, представляя себе финал нового боя, в котором диктовать условия будет уже он. — Раздавим и разотрем. И напомни бойцам, сколько я плачу за голову человеческого полководца.

То, что происходило в тот день у стен древней обители, Ли вспоминал всю оставшуюся жизнь с гордостью, ненавистью, восхищением и трепетом.

Когда его полтысячи солдат, считая ополченцев и монахов, выстроились оборонительным полукругом и начали движение в сторону карабакуру, карлики хлынули с холмов подобно полноводной реке. Если бы не раненые, если бы не усталость и потеря почти всей кавалерии, трехкратное преимущество в числе не дало бы коротышкам ничего, но тогда воины Ланьчжоу пошли за своим тайпэном на верную смерть. Если кто и боялся, то не осмеливался показывать виду перед своими товарищами, и ни один из них даже не попытался покинуть строй, несмотря на весь ужас разворачивающегося перед ними зрелища.

А потом подобно второй реке, вышедшей из берегов, из ворот монастыря выплеснулось крестьянское «войско». И при виде этой картины карабакуру замерли, ведь каждый из них с младенчества был уверен в одной непреложной и неизменной истине — крестьяне Империи не воюют.

Любые попытки простонародья организовать хоть какое–то подобие боевой группы сразу же считалось императорским двором прямым покушением на Нефритовый трон и непременно каралось с особой жестокостью. Ни один крестьянин или ремесленник не имел права носить при себе оружие, кроме разве что охотничьего ножа, так что толпа, потрясающая шанцевым инструментом, косами и дубинками, вызвала настоящую оторопь не только у карликов, но и заставило на некоторое время замешкаться даже имперских солдат. Среди серого моря крестьянских курток и рубах яркими пятнами выделялись красные одежды монахов, которые, будучи увлеченными общим порывом, не могли теперь оставаться в стороне.

Битва превратилась в беспорядочную свалку, едва успев начаться. Карабакуру слишком поздно попытались сделать ставку на свои короткие луки, которые могли бы весьма неплохо показать себя против крестьян, лишенных доспехов и щитов. Ли и Ногай завели по сотне уцелевших воинов и наемников с флангов, пока оставшиеся ополченцы и сохэй под командованием О–шэя и офицеров стражи держали центр, помогая в сражении крестьянам. Совместный удар людей лучшими силами с двух сторон оказался для карабакуру слишком тяжелым испытанием. Несмотря на всю свою ловкость и сноровку, карлики были слишком плохо организованы и недисциплинированны, и хотя в рядах крестьян дело обстояло ничуть не лучше, выучка остальных солдат давала о себе знать.

Особенно яростно сражалась небольшая группа карабакуру, оказавшаяся практически в центре сжимающегося кольца. В блестящих латах и с изящными изогнутыми мечами, эти воины сразу же бросались в глаза, равно как и их боевые умения.

Ли, первым увидевший приметный отряд, передал команду сигнальщику, и черные полотнища на бамбуковых палках сразу указали всем остальным направление наибольшей опасности. Сохэй и купеческие наемники прорубились к указанной цели первыми, после к ним присоединились стражники, атаковавшие с фланга. Дзи искренне надеялся, что среди этой группы окажется военный вождь низкорослого народца, и что его смерть быстрее сломит остальных. Так оно, в сущности, и получилось.

Полевой госпиталь был спешно организован на месте рабочего лагеря. Судить о потерях было еще явно рано, а говорить о безоговорочной победе тоже пока неуместно. Ополченцы, стражники и сохэй, продолжали разгонять маленькие группы карабакуру вокруг Лаозин до следующего вечера, а работа на дамбах в ближайшее время, скорее всего, откладывалась. Карлики все же успели нанести ущерб строительным площадкам, но отряды все тех же крестьян, снаряженных за счет оружия и амуниции убитых, быстро выдвинулись в сторону оросительных каналов и навели там порядок.

Остатки гарнизона на мельничном хуторе сумели выжить и дождаться помощи, забаррикадировавшись в достопамятной каменной мельнице. Офицер Нэдо, хоть и был тяжело ранен, продолжал руководить своими людьми, поддерживая в их сердцах боевой дух, и во многом благодаря этому сорок шесть солдат и тридцать восемь ополченцев сумели вернуться домой.