Алмазный венец севера

Ну вот, наконец…

Разморенный от жары сержант и писарь приняли бумаги не переменив выражения постных физиономий. Чего нужно, отметили, со вспугнувшим сонных мух стуком пришлёпнули печать да посоветовали не медля показаться коменданту фон Браухич — вон по той галерее, а там у дверей их милости часовой для ориентиру стоит.

Ларка счёл совет хорошим. Настолько, что без зазрения совести расстался с парой самых крупных медяков да потопал в указанную сторону. Лишь задержался на галерее, крикнув распрягающим коней солдатам, чтоб холодной воды не давали сразу — пусть остынут малость.

Комендант оказался мало того что комендантшей, но ещё и атлетически сбитой тёткой среднего возраста — зато с майорскими шнурами-аксельбантами. Покосившись вполне уважительно на висящий на спинке кресла золочёный дворянский пояс, парень откозырял на всякий случай почётче, да гаркнул на пробу эдак вполголоса.

— Чего орёшь-то, малахольный? — коротко стриженая по солдатской моде майорша скривилась и обернулась.

Перекосоротило её куда сильнее, когда она приметила специальную отметку, сделанную прилежными полковыми писарями — что данный выпускник Академии обучался в девятом отряде. Физиономию сразу скорчила такую, будто ей после крепкой гулянки наутро похмелиться не дали.

— Вот уж… педиков мне тут только и не хватало… — она повздыхала ещё немного, а потом полезла в ящичек бюро.

Зашуршало перо, и глядя на его пляшущий бело-серый кончик, Ларка насторожился. С одной стороны, надо было полковнику ещё пару раз по сусалам двинуть за сомнительное удовольствие быть причисленным к девяткам — но с другой, подобная репутация избавляла от надокучливого порой внимания. Не скрывавшие лёгкого презрения сержанты и офицеры на грани приличия козыряли, а потом у каждого вдруг находились неотложные дела.

— Вот. Увольнительные листы на месяц. И справка на выдачу жалованья, у нас принято выплачивать частями раз в седмицу — чтоб сразу всё не пропивали… — майорша хотела отдать бумаги прибывшему.

Однако, не сдержала брезгливой дрожи и швырнула на столик — словно боялась хоть раз прикоснуться к этому и подхватить неведомую заразу.

— И чтоб в другое время я вас ни в крепости, ни возле гарнизона и близко не видела. Особенно возле офицеров и сержантов мужского полу! Через месяц за следующей порцией придёте…

Прогавкав "так-точно-ваш-превосходительство", Ларка строго по-уставному развернулся да удалился. Ухмылочка его вовсе не выглядела опечаленной под уже почти отросшими усами, кои он решил отпустить ради вящего тщеславия. Да и по сравнению с несколько раз встреченными поручиками он сам выглядел… слишком уж молодым и здоровым, что ли.

— Во всём есть своя прелесть, — он долго смотрел с верхушки углового бастиона.

Море оказалось пугающе большим — и серым. Вовсе не синим или зелёным, как в описаниях или на картинах. На уши давил непривычный гул, отчего парень чувствовал себя полуоглохшим. Но в общем, к этому можно привыкнуть… если захотеть.

Взвалив на плечо тощие сумы со скудными пожитками и весело помахивая булавой, он вышел через ворота обратно в город и задумался. В принципе, можно было снять комнату пока что на постоялом дворе — но куда дешевле оказалось бы сразу договориться с какой хозяйкой, да надолго. И в конце концов, удача улыбнулась ему. Стоило лишь купить у клюющей носом бабули на углу бумажный фунтик вареных с укропом креветок, да на пробу задать пару вопросов, как проснувшаяся старушенция разразилась небывалыми водопадами словоохотливости.

Через четверть часа Ларка знал об этом городке и его обитателях если не всё, то очень к тому близко. Кто с кем грызся, кто с кем любился, где шельмовали, а у кого и вовсе грыжа — в ворохе этих вполне могущих и пригодиться сведений парень выцепил хоть что-то полезное.

Вдовая Бельча сдавала комнаты — да вот, на беду, слишком уж далеко она обреталась в своём домике от берега и крепости. Оттого и не хотели к ней селиться господа офицеры или сержанты, кто в городе жил. Как раз это обстоятельство, насчёт удалённости от моря (вернее, близости к горам) Ларку и прельстило. Да и вдовушка вряд ли заломила бы за жильё так уж много, в отсутствие-то бойкой очереди квартирантов…

Домик оказался вполне даже приличным двухэтажным домом из светлого пиленого ракушечника, весь заплетённый диким виноградом до самого дымаря. И словно бойницы, в зелень проглядывали провалы окон и дверей. Надо же, какая умилительная картина! Вкупе с дремлющей на скамеечке бабулей да весьма ухоженным садиком, это зрелище весьма понравилось остановившемуся за ветхим заборчиком молодому поручику.

Цена и в самом деле оказалась такой, что он даже не удержался, переспросил — уж не ослышался ли? А потом взял, да в порыве щедрости и занял обе свободные комнаты во втором этаже. Серебрушка в седмицу это сущие пустяки — да и бабке денежка лишней не будет. Ишь как её жизнь скрючила. Опять же, соседей не будет досужих…

— А то, милок, ступай — пооглядеться да обвыкнуться, — кивая прошамкала старая Бельча, сжимая в кулачке заплаченные наперёд монеты.

Уговорившись насчёт когда приходить столоваться да заверив раз наверное в третий, что хмельного не надо — разве что кувшинчик держать в погребе на всякий случай — Ларка оставил сброшенные прямо на пол пожитки и, не заботясь боле ни о чём, вышел обратно под солнце. Бабка обещалась вечером домовёнка прислать, чтоб за господином ахвицером ходил да прислуживал — стало быть, и весь сказ.

Кинжал Ларка на всякий случай перевесил из-за голенища в ножны на пояс — вроде и весу немного, не оттягивает, но и не безоружный в то же время. Не ходить же гулять с бастардом или боевой шипастой булавой? А то ведь, могут и правильно понять…

Он стоял на залитом солнцем перекрёстке, по-хозяйски заложив руки за пояс и чуть расставив сапоги. Чуть прищурившись посматривал по сторонам. После суматошного, даже бешеного ритма жизни в Академии здешняя патриархальная тишина и неторопливость показались сонными да чуть ли не ленивыми. А всё же, это впечатление оказывалось обманчивым — уж по баронскому городишку Ларка помнил то доподлинно.

То и дело кожу словно легчайший мех гладили равнодушные или же любопытные взгляды. Словно задремавший в тенёчке чёрный бесхвостый кобель на самом деле чутко примерялся к чужаку — а настороженно поглядывавший на псину котяра с ветки айвы, на замершего Ларку тоже зыркал без особого пиетита.

За облупленным зелёным забором кто-то рубил дрова — а за вот тем вон, для разнообразия оплетённым вьющимися цветами, стирали. Следы в пыли принадлежали телеге золотаря, уж больно знакомо шибали в нос оставшиеся брызги. Зато пятнистая и грязная до серой неузнаваемости свинья поглядывала из натёкшей у колодца лужи с полным пониманием и даже добродушием.

Ну что ж, место вроде неплохое — сколько Ларка ни прислушивался к своим ощущениям, оснований для тревоги он не заметил. Не смущал даже видный в проулок туманно-серый кусочек моря.

И он повернулся спиной к этому великолепию, которое только и замечали приезжие — да и местные жители в основном тоже.

Горы… совсем не такие как дома. Там старые, пологие и почти всюду поросшие лесом. А здесь из скудного зелёного пояса ввысь вздымались настоящие каменные великаны — голые, серые и морщинистые как невесть что. И за ними, если приглядеться, в расплавленной синеве чуть выцветшего неба словно парила снеговая макушка совсем уж невообразимой высоты.

— Надо же — а старики говорили, что брехня всё насчёт снега даже летом… — Ларка смахнул выступившие над губой бисеринки пота и решительно потопал в противоположную от моря сторону.

Как оказалось, следующая улочка за его домом и оказалась последней. Дома и домишки на той стороне уже прилепились к боку уходящего ввысь хребта — и оттого казалось, будто произрастали прямо из него. На улицах запросто расли магнолии и лавр — кто б мог подумать? А дома листики лаврушки чуть не на вес серебра, без них ни похлёбку сварить, ни мясо завялить…