Конан (сборник)

5. Двадцать красных гвоздей

В караульной на этаже Орла сидели двое воинов. Их небрежные позы вовсе не свидетельствовали о потере бдительности. Штурм бронзовых ворот мог начаться в любую минуту, но в течение многих лет ни одна из сторон не предприняла такой попытки.

— Чужеземцы — сильные союзники, — сказал один из воинов. — Думаю, что завтра Ольмек выступит на врага.

Он говорил, как солдат на настоящей большой войне. В маленьком мире Ксухотла любая горстка вооруженных людей считалась армией, которую предстояло завоевать.

Другой воин задумался.

— Допустим, с их помощью нам удастся покончить с ксоталанцами, — сказал он наконец. — А что потом, Ксатмек?

— Как это что? — удивился Ксатмек. — За каждого из них мы вобьем по гвоздю. Пленников сожжем, обдерем заживо или четвертуем.

— А потом? — настаивал первый. — Потом, когда их не будет? Странно даже както — не будет с кем сражаться… Всю свою жизнь я рубился с ксоталанцами и ненавидел их. Чем я буду жить, когда вражда окончится?

Ксатмек пожал плечами. Его собственные мысли никогда не устремлялись так далеко.

Вдруг оба услышали за воротами какойто шум.

— Ксатмек, к воротам! Я погляжу через Око…

Ксатмек с мечом в руках прильнул к воротам, напрягая слух, а его товарищ глянул в систему зеркал и увидел, что перед воротами полно людей! Мечи они держали в зубах, а уши заткнули пальцами. Один из них, с султаном из перьев, поднес к губам дудочку и, едва стражник закричал тревогу, начал играть.

Голос застыл в горле стражника, когда высокий, необыкновенный писк прошел сквозь металлические двери и коснулся его ушей. Ксатмек упал у ворот, словно парализованный и заслушался. Другой воин, находившийся подальше, почувствовал угрозу в этом дьявольском свисте. Высокие звуки, словно невидимые пальцы, вонзились в его мозг, наполняя его чемто чужим и безумным. Страшным усилием воли ему удалось сбросить чары и отчаянным голосом прокричать сигнал тревоги.

И тогда музыка изменилась, невыносимый свист стал резать барабанные перепонки. Ксатмек застонал от нестерпимой муки и последние остатки разума покинули его. Не помня себя, он разомкнул цепь, открыл ворота и с мечом в руках бросился в зал прежде, чем товарищ успел его остановить. Тотчас же в него вонзилась дюжина клинков, и по его окровавленному телу с рычанием пронеслась ватага ксоталанцев. Их торжествующий вопль наполнил залы и комнаты Техултли.

Стражник, оставшийся в живых, выставил копье и только тут сообразил, что враг в крепости! Острие его копья вонзилось в чейто живот, и больше он ничего не видел — удар сабли раскроил ему голову.

Крики и звон оружия разбудили Конана. Он вскочил с постели, схватил меч и, подбежав к двери, распахнул ее настежь. В коридор он вышел как раз в минуту, когда по нему мчался воин Техултли.

— Ксоталанцы! — рычал он. — Они в крепости!

Конан помчался по коридору и наткнулся на Валерию, которая выскочила из своей комнаты.

— Что творится, черт побери? — закричала она.

— Говорят, прорвались ксоталанцы, — сказал он. — И похоже, что это правда.

Втроем они ворвались в тронный зал и зрелище, которое открылось им, было самым кровавым из кошмаров. Около двадцати мужчин и женщин с изображениями белых черепов на груди схватились с людьми Техултли. Женщины обоих кланов бились наравне с мужчинами и пол в зале был усеян мертвыми телами.

Ольмек в одной набедренной повязке бился у подножия своего трона. Таскела прибежала из своих покоев с мечом в руке.

Ксатмек и его напарник были убиты, и поэтому никто не мог объяснить людям Техултли, каким образом враг ворвался в крепость. И тем более никто не мог объяснить причины этой безумной атаки.

Но потери ксоталанцев были большими, а положение более отчаянным, чем полагали их враги. Союзник, покрытый чешуей, был покалечен, Пылающий Череп убит, а один из четырех воинов перед смертью успел сообщить о двух белокожих рубаках, которые укрепили силы неприятеля. Этого было достаточно, чтобы привести их на грань отчаяния и бросить на врагов.

Люди Техултли оправились уже от первого шока, стоившего им нескольких жизней и яростно сражались, а стражники с нижних этажей изо всех сил спешили, чтобы вступить в бой.

Это была битва диких собак, слепая, безжалостная, до последнего вздоха. Все больше яркокрасных пятен расцветало на пурпурном полу. Трещали столы и кресла из слоновой кости, падали бархатные шторы и тоже окрашивались красным, Это была кровавая кульминация кровавого полувека и все это понимали.

Но исход битвы был предрешен. Люди Техултли, и так вдвое превышающие противника числом, воспрянули духом, когда в бой вступили их светлолицые союзники.

А они ворвались, словно ураган, ломающий молодой лес. Сила Конан превышала силу троих тлацитланцев и ни один из них не мог сравниться с ним в быстроте. В этой людской гуще он двигался с быстротой молнии и сеял смерть, словно волк в овечьем стаде, оставляя за собой груды искалеченных тел.

Рядом с ним с улыбкой на губах сражалась Валерия. Она превосходила силой обычного мужчину, но была много опасней. Меч в ее руке казался живым. Если Конан повергал своих противников тяжестью и силой удара, разбивая головы и выпуская кишки, то Валерия сначала ошеломляла врага своим несравненным искусством фехтования. То один, то другой воин падал с пробитой грудью, не успев даже замахнуться. Конан шел по залу подобно буре, сметающей все на пути, Валерия же казалась призраком. Она постоянно меняла позицию, рубила и колола, а все мечи, направленные в нее, пробивали воздух. Враги умирали, слыша ее издевательский смех.

Ни пол, ни состояние участников не имели значения в этом сумасшедшем бою. Еще до того, как Конан и Валерия ворвались в зал, пятеро ксоталанок уже лежали на полу, с перерезанными глотками. Когда ктонибудь опускался на пол, всегда наготове был кинжал для беззащитной шеи или нога, способная размозжить голову об пол.

От стены к стене, от двери к двери перекатывались волны беспощадного сражения. В конце концов на ногах остались только люди Техултли и двое белых наемников. Тупо и мертво глядели друг на друга оставшиеся в живых — жалкие обломки целого мира.

Они стояли, широко расставив ноги, их клинки были окрашены и выщерблены, кровь текла по их рукам, когда они смотрели друг на друга над телами изрубленных друзей и врагов. Не было ни сил, ни воздуха в груди, чтобы издать победный клич, поэтому из уст их вырвался только безумный звериный вой, подобный волчьему.

Конан схватил Валерию за руку и прижал к себе.

— У тебя рана на ноге, — буркнул он.

Она глянула вниз и только сейчас почувствовала боль. Должно быть, какойто умирающий воин успел вонзить кинжал.

— Ты сам в крови, как мясник, — засмеялась она.

— Со мной порядок. Ничего серьезного. А вот твою ногу надо перевязать.

Широкая грудь и борода Ольмека тоже были в крови. Глаза его горели, словно отблески пламени на черной воде.

— Мы победили! — самозабвенно кричал он. — Война окончена! Ксоталанские псы мертвы! О боги, хоть бы один выжил, чтобы содрать с него кожу! Но они и так хороши. Двадцать мертвых псов! Двадцать красных гвоздей в черном дереве колонны!

— Лучше займись ранеными, — отвернулся от него Конан. — Эй, девочка, дайка я погляжу твою ножку.

— Подожди! — она нетерпеливо оттолкнула его руку. Пламя борьбы все еще пылало в ее душе, — Вы уверены, что все лежат здесь? Что если на нас нападут с другой стороны?

— Они не стали бы разделять клан перед таким походом, — сказал Ольмек. Рассудок помаленьку возвращался к нему. Без своих пурпурных одежд он походил скорее на обезьянулюдоеда, чем на князя. — Клянусь головой, мы положили их всех. Их было меньше, чем я думал, и вело их отчаяние. Но каким образом они проникли в крепость?

К ним подошла Таскела, вытирая меч о бедро. В руке она держала предмет, найденный возле трупа вождя Ксоталанцев — того самого с султаном из перьев.