Девочка, испившая Луну (ЛП)

Драконы! Глерк смог бы объяснить, что да к чему.

Драконы! Ксан согласилась бы с нею, а потом пожала бы плечами. Это драконы, что ты с ними сможешь поделать?

И никто ничего не ответил. По крайней мере, Фириан никогда не пытался уклоняться от вопросов Луны и не намеревался её запутать. Во-первых, потому что он понятия не имел, что такое запутать, а во-вторых, редко мог ответить. Разве что если вопросы были по математике. Вот тогда он и вправду фонтанировал ответами! А что касалось всего остального, Фириан был не слишком мудрым.

Луна добралась до вершины холма до полудня. Она поднесла ладонь к глазам и попыталась увидеть так далеко, как только смогла. Она никогда не бывала так высоко – и поразилась, что Глерк позволил ей так далеко забраться.

Города лежали по ту сторону леса, внизу, на южной стороне горы, где земля становилась ровной и гладкой. Там земля больше никого не убивала. К тому же, как знала Луна, были там фермы, ещё одни горы, а потом – океан… Но так далеко луна никогда не бывала. По ту сторону, на севере горы, не было ничего, кроме леса, а за его пределами красовалось только болото, охватившее половину мира.

Глерк сказал, что он был рождён из этого болота. И мир был рождён из болота.

- Как? – спрашивала тысячу раз Луна.

- Стихотворение, - иногда отзывался Глерк. – Песня, - сообщал он в другое время. И тогда, вместо того, чтобы объяснять ей дальше, он говорил, что она когда-нибудь позже сама всё поймёт.

Глерк, как подумала Луна, был просто ужасен. Всё было ужасным. И самой ужасной казалась ужасная, страшная боль в голове, что ухудшалась в течение всего дня. Она села на землю, закрыла глаза. В темноте, что пряталась за ресницами, она видела синее с отливом серебра – и ещё что-то невероятное. Что-то твёрдое, что-то плотное, как орех…

И ещё ей казалось, что внутри что-то пульсировало, будто бы бился в её голове сложный часовой механизм. Нажми, нажми, нажми на кнопку…

Каждый щелчок, подумала Луна, приближал её к концу. Она покачала головой. Почему она так думает? Она ведь не имела ни малейшего представления о правде…

Отчего в её голове так тесно? Вот только ответ так и не приходил.

И вдруг она увидела маленький дом с огромным количеством одеял, сшитых вручную, одеял, что драпировали стулья, украшали стены, прикрывали красочные баночки на ярких полках, такие невообразимо соблазнительные… И эта женщина с чёрными волосами и родинкой в форме полумесяца, и песня – видишь маму? Да, моя милая? И это слово, что билось в её голове, от одного уха к другому, мама, мама, мама, снова, снова, снова, как будто кричала птица.

- Луна? – сказал Фириан. – Луна, почему ты плачешь?

- Я не плачу, - прошептала Луна, утирая слёзы. – И, в любом случае, я очень сильно скучаю по бабушке.

И это было правдой. Ей так не хватало мудрой пожилой женщине! И сколько б она ни стояла, сколько б она ни смотрела, от этого ни на миг не уменьшалось время, которое было нужно, чтобы прийти из Свободных Городов на вершину спящего вулкана. Она была уверена в этом. Но дом, но одеяла, но черноволосая женщина – Луна видела их прежде! Но она не знала, где именно.

Она посмотрела вниз, на болото, на сарай с мастерской, на дом на дереве с его круглыми окошками, что выглядывали с каждой стороны массивного дерева, словно удивление немигающих глаз… И ещё один дом. И ещё одна семья. И этот дом. И эта семья. Она знала, что это таилось в её костях.

- Луна, что не так? – спросил Фириан, чувствуя тоску в своём голосе.

- Всё так, Фириан, - сказала Луна, обхватив его руками и притянув к себе, а после поцеловав в макушку. – Всё-всё на свете так, милый. Я просто думаю о том, до какой степени сильно я люблю свою семью…

И это была первая ложь, которую она когда-либо говорила. Даже вопреки тому, что её слова были чистой правдой.

Глава 18. В которой обнаруживается ведьма.

Ксан не помнила, когда в последний раз она путешествовала столь медленно. Много лет не истощалась её магия, но не было никаких сомнений, что сейчас она утекала куда быстрее. Теперь, казалось, она превратилась в крошечную струйку, что текла сквозь узкое отверстие в её пористых костях. Она видела всё серым, слух ухудшился, и бедра страшно болели (и левая нога, и нижняя часть спины, и плечи, и запястья и, как чудно, её нос). И состояние всё ухудшалось. Совсем скоро она не сможет держать Луну за руки, не коснётся её лица, не прошепчет, что любит её. Остался только последний раз – но этого уже слишком много.

На самом деле Ксан не боялась умереть. А зачем? Она ведь помогла облегчить боль сотням, тысячам людей, готовясь к этому пути в неизвестность. Она видела много раз лица людей, что отправлялись в последний путь, видела их удивлённый взгляд и дикую, безумную радость. Ксан была уверена, что опасаться ей просто нечего. Да и, в конце концов, у неё было ещё время… Месяц за месяцем она близилась к своему концу, что будет, она знала, далёк от достоинства. Когда она воскрешала свои воспоминания о Зосиме (а это, вопреки всем усилиям, было трудно), она видела его гримасы, его дрожь и пугающую худобу. Она вспоминала терзавшую его боль. И не хотела пойти по его стопам.

Она говорила, что всё это ради Луны. И это была чистая правда. Она любила эту девочку всё сильнее с приступом боли в спине, с каждым кашлем, с каждым ревматическим вздохом, и каждая трещина в её суставах наполнилась любовью. И не было ничего, что она не в силах была выдержать ради этой девочки.

И она должна была рассказать ей об этом. Конечно же, она должна!

Совсем скоро, повторяла себе Ксан. Совсем-совсем скоро, но только не сейчас. Ещё слишком рано.

От протектората шёл длинный пологий склон, что как раз вёл вниз, туда, где располагалось огромное болото – Буг и его Зирин. Ксан поднялась на скалистый уступ, чтобы посмотреть на город в последний раз, прежде чем спуститься вниз.

В этом городе что-то было. Слишком уж много печали зависло над ним – и вилась она настоящим туманом. Оказавшись куда выше этого огромного печального облака, Ксан, хватаясь за спину, корила себя.

- Старая дура! – пробормотала она. – Скольким людям ты успела помочь? Сколько ран ты исцелила, сколько сердец успокоила? Сколько душ ты проводила на своём пути! И тем не менее, вот они, эти несчастные люди, мужчины и женщины, эти бедные дети, которым ты отказалась помочь! Ну что, что скажешь себе, старая ты дура?!

И ей нечего было ответить самой себе.

И она по сей день не знала, почему.

Она только знала, что чем ближе, чем скорее она умрёт, тем больше отчаянного желания было уйти – или остаться.

Она покачала головой, спустилась вниз к городу по склону, шурша гравием, листьями своих бесконечных юбок. И, шагая, она вспоминала. Вспомнила свою комнату в старом замке, вспомнила двух драконов, вырезанных на камнях по обе стороны от камина, изломанный потолок, открытое небо, которое магия не позволяла прорвать дождям. И она помнила, как забиралась в свою импровизированную кровать, прижимала руки к сердцу и молила звёздам, чтобы заполучить хотя бы одну ночь, которую не изрезали бы кошмары. Но никогда не происходило этого – и она помнила, как рыдала, уткнувшись в свой матрас, и лила слёзы. И помнила голос по ту сторону двери. Тихий, сухой, колючий голос, что всё шептал и шептал. Больше, больше, больше.

Ксан плотно завернулась в плащ. Она не хотела дрожать. А ещё она не хотела ничего вспоминать. Она покачала головой, чтобы отогнать дурные мысли, и двинулась вниз по склону, растворяясь в страшном облаке.

Сумасшедшая в башне увидела, как ведьма ковыляла сквозь деревья. Она была далеко, очень далеко, но глаза сумасшедшей могли видеть всё на свете, если она того хотела.

Если б она знала, как это сделать, прежде чем сошла с ума! А может, она и знала. Не замечала просто. Она однажды была преданной дочерью, после влюблённой девушкой… А потом была будущей матерью, что считала дни до прихода собственного ребёнка. Может быть… Потом всё просто пошло не так.