Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ)

Пружинисто оттолкнувшись, парнишка взвился в воздух. В падении он вытянулся в струнку, прижал руки по швам и через мгновение вошел в воду «солдатиком». Прыжками в воду Серёжка бросил заниматься два года назад, и, наверное, сделал какую-то небольшую ошибку. Пятки больно ударились о воду, внутренности прямо тряхнуло от удара. Но это было только мгновение. А потом прохладная морская вода обняла разгоряченное мальчишеское тело. Как же было приятно очутится в ней после стольких дней путешествия по пыльным дорогам и грязным городам, после ночёвок на голой земле или на гнилой соломе в бараках.

Серёжка раскрыл глаза. Вверх устремлялись мириады маленьких воздушных пузырей. Чуть зеленоватая вода была удивительно чиста и прозрачна — куда там Чёрному морю. И без маски он видел вокруг себя метров на тридцать, никак не меньше. Две крупных потревоженных медузы, недовольно шевеля щупальцами, уходили на глубину — подальше от непонятной опасности. А совсем рядом медленно и величаво проплывало тёмное днище корабля.

Мальчишка вынырнул на поверхность. С борта ему бросили канат. Серёжка умел плавать кролем, но сейчас, намеренно, плыл по-собачьи. Во-первых, чтобы не светить лишний раз свои способности, а во-вторых, растягивая удовольствие. Да только не сильно оно растянулось. Несколько гребков и он уже подплыл к канату. Перебирая руками и упираясь пятками в борт, мальчишка забрался на палубу.

— Молодец, волчонок. Я доволен, — кажется, Серёжка впервые увидел Меро улыбающимся. Не скалящим зубы, не ухмыляющимся, а именно улыбающимся — широко, от души. И выглядел наемник очень даже не плохо, уж точно, не зло. "Тем лучше", — усмехнулся в душе мальчишка и спросил, стараясь сделать голос как можно невиннее.

— Я всё сделал хорошо?

Не почуявший подвоха наёмник милостиво кивнул.

— Я доволен. Ты принёс мне хорошие деньги. Хочешь чего-то попросить?

Серёжка почесал слипшиеся волосы. Вообще-то хорошо бы было попросить искупаться, но… Пожалуй, это он оставит напоследок.

— Господин, я бы мог показать более интересное зрелище, за которое, думаю, господа будут не против заплатить вдвое.

Улыбку с лица наемника как стёрли, глаза превратились в узкие щёлочки.

— Вот как? В таком случае — показывай. Я хочу это увидеть.

Кто бы сомневался…

— Конечно, господин Меро. А попросить я хочу, чтобы ты лучше кормил Шипучку. Так же, как меня.

— Ты что, действительно изонист?

Меро, не на шутку испугался, даже с дрожью в голосе не смог справиться. Неужто в такую пакость вляпался? Ежели мальчишка — последователь Изона, то плакали денежки. Но в глазах паренька было столько недоумения, что наёмник понял — от этой напасти боги миловали.

— Я не знаю… господин Меро. Я никогда раньше не слышал этого слова.

Точно, не из этих, больных на голову. С таким характером как у этого волчонка от своих богов не отрекаются.

— Тогда что тебе дался этот ящер? Ты хоть и раб, но всё же — человек.

— Но… господин Меро, ты же заботишься о своих собаках?

Наёмник ошалело посмотрел на мальчишку, потом вдруг громко расхохотался.

— Зверушку, значит, себе нашёл?

Серёжка только молча плечом передёрнул. С Меро такое поведение его часто выручало: наемнику далеко не всегда действительно хотелось слышать ответ на свой вопрос, очень часто его вполне устраивало молчание — знак согласия.

— Ладно, — добродушно решил Меро, — если они действительно заплатят вдвое, то будет по-твоему.

Серёжка совершенно случайно задел в наёмнике чувствительную струну: своих псов Меро просто обожал и окружал вниманием и заботой. Разумеется, в тех дозах, которые пристало получать бойцовой собаке, а не изнеженной комнатной псине благородной лагаты. Если бы один из псов, заработав для хозяина три ауреуса, а именно столько Меро в общей сложности стряс с купцов и моряков за прыжок мальчишки с мачты, мог обратиться к нему с подобной просьбой, то наёмник, пожалуй, её бы выполнил. Почему же не выполнить просьбу человека?

Переговоры со зрителями оказались короткими — Серёжка даже обсохнуть не успел. Меро кивнул на мачту: давай, мол, взбирайся. Серёжка залез и на этот раз прыгнул ласточкой. Уже в воздухе понял, что получилось плоховато: забыл вовремя разогнуть ноги, из-за этого вошел в воду не ровно. Конечно, не животом плюхнулся, но всё же поднял кучу брызг. Кольнула мысль: "А вдруг зрители будут недовольны?" Плакала тогда Шипучкина кормежка. И не только она одна плакала.

Вынырнув, бросил тревожный взгляд наверх и, облегченно выдохнув, улыбнулся. Купцы и моряки были, можно сказать, в восторге. Орали что-то ободряющее, потрясали вытянутыми вперёд руками с оттопыренным вверх большим пальцем. Меро стоял в стороне, довольно улыбаясь. Арш бросил вниз верёвку, Серёжка выбрался на палубу, хитро посматривая на Меро. Наёмник поманил мальчишку пальцем, а когда тот подошел, вместо одобрения поинтересовался:

— Хочешь показать что-нибудь ещё?

— Да… господин Меро.

— За это мне заплатят ещё вдвое больше?

Искушение было очень велико, но Серёжка сдержался. Рея — не мостик, рисковать здесь незачем и не перед кем.

— Я не знаю… господин Меро.

— Но в прошлый раз ты угадал.

— Я думаю, что они заплатят втрое против того, что заплатили сначала.

— Тоже неплохо. Будешь просить что-то для своей зверушки?

— Выходить наружу, мне и Шипучке. Хоть немного, но каждый день… господин Меро.

Наёмник поскрёб заросший подбородок. Кормил он ящера, понятно, из своих запасов, и что там кидают в миску невольникам — никого не касается. А вот вывести тварь на палубу без согласия капитана нельзя. Да и купцам такое соседство может оказаться не по вкусу. А уж если вдруг ящер проявит агрессивные намерения…

— Тебе выходить на палубу придётся в любом случае: занятий никто не отменял. А ящерице тут делать нечего! Если он на кого-то нападёт…

— Он не станет нападать, Шипучка мирный.

Серёжка не успел моргнуть глазом, как Меро схватил его за волосы, дёрнул голову назад, задирая лицо вверх, и прошипел:

— Запомни, волчонок, раб не смеет спорить с господином. Я сказал нет — значит нет. А сейчас — марш на мачту, и покажи лучшее, на что ты способен. А если ты прыгнешь плохо, или, хуже того, прыгнешь на палубу — обещаю тебе, не пройдет и часа, как я спущу шкуру с этой ящерицы. Пошел…

Меро толкнул мальчишку к матче. Глотая слёзы, Серёжка лез вверх по веревочной лестнице. Руки и ноги дрожали. Наёмник загнал его в угол и хладнокровно раздавил, как давят жука или гусеницу. Ещё минуту назад мальчишка считал, что хоть и обращенный в рабство, он оставался внутренне свободным. А сейчас с ним поступили, как с вещью, а он ничего не мог с этим поделать. Да, ему придётся прыгнуть как можно лучше, иначе Меро и вправду расправится с Шипучкой. Серёжка не чувствовал страха за свою жизнь, в конце концов, его один раз вроде как уже убили, но не мог допустить, чтобы из-за него убили кого-нибудь ещё.

Добравшись до реи, мальчишка несколько раз глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Ещё не хватало сорваться и разбиться. Нет, сейчас надо было сосредоточиться. Попытался вспомнить что-нибудь приятное, почему-то в голову пришло, как в третьем классе первым пробежал километровый кросс. Собраться. Раз. Два. Три. Пошел…

Быстрый рывок по рее, прыжок, сальто, и ласточкой в воду. И ноги, кажется, успел распрямить. Вынырнул, бросив полный ненависти взгляд на столпившихся у борта. Ну, почему у него нет сейчас автомата? Нет, не сейчас, сейчас автомат был бы бесполезен… Но раньше, раньше… Как же хотелось не видеть этих мерзких довольных харь. И — нельзя было их не видеть, потому что теперь от этого зависела жизнь Шипучки. Теперь Серёжка был в руках у Меро абсолютно беспомощным и беззащитным. Теперь из мальчишки можно было вить верёвки: он ни за что бы не смог обречь ящера на мучительную гибель.

Тяжело дыша, парнишка выбрался по верёвке на палубу. Взгляд раба пересёкся со взглядом хозяина. Казалось, ненависти в серых глазах мальчишки было столько, что её хватило бы и на десятерых, но холодно-насмешливые искорки в карих глазах наёмника она не растопила.