Шардик

Но дело в том, что отец знал про больших кошек меньше, чем полагал, — про кошек, которые весят вдвое больше взрослого мужчины, дерут скот и аллигаторов, ударом лапы разбивают панцири черепах, выползающих на берег для кладки яиц. Ходить на них смертельно опасно, таких зверей только в западню ловят. К тому времени я уже хорошо знал, что человеку по силам, а что — нет, и мне не было нужды доказывать, что я не трус. Но я не хотел давать отцу понять, что знаю больше его, а потому принялся втайне прикидывать, как бы так повернуть дело, чтоб спасти нашу жизнь.

Мы переправились через Тельтеарну и для начала стали охотиться на черно-зеленых водяных змей — убийц леопардов, — вырастающих до длины в четыре-пять человеческих ростов. Ты на таких охотился?

— Ни разу, мой повелитель, — ответил Кельдерек.

— Ловят водяных змей по ночам, около рек. Они свирепы и очень опасны; ядовитых зубов у них нет, они удавливают жертву, сжимая кольцами своего тела. Днем мы отдыхали; я проводил много времени за праздной болтовней с Зилькроном и хорошо изучил нашего нового знакомца — его спесь и тщеславие, его великолепное оружие и снаряжение, которыми он не умел толком пользоваться, и его манеру на каждую охотничью историю отвечать несуразной байкой, где-то услышанной. Я все время исподволь внушал Зилькрону, что большие кошки не стоят его внимания и лучше поохотиться на какого-нибудь другого зверя. Но малый не был ни трусом, ни полным дураком, и вскоре я понял, что заставить его передумать будет очень и очень непросто, поскольку он приехал с твердым намерением купить себе опасное приключение, которым сможет хвастаться по возвращении в Беклу. Наконец я завел речь о медведях. Какой охотничий трофей, вопрошал я, сравнится с медвежьей шкурой, головой, когтями и всем прочим? Я понимал, разумеется, что медвежья охота тоже дело весьма опасное, но я, по крайней мере, знал, что медведи не всегда свирепы, что у них слабое зрение и что порой их можно привести в замешательство. Кроме того, в гористой или холмистой местности к зверю при удаче можно подкрасться сверху и поразить его копьем или стрелой прежде, чем он тебя заметит. Словом, в конечном счете Зилькрон решил, что хочет охотиться именно на медведя, о чем и сообщил моему отцу.

Отец долго колебался: ведь нам, ортельгийцам, нельзя убивать медведей. Поначалу он даже думать об этом боялся, но мы находились далеко от дома, тугинда никогда не узнала бы, а особой набожностью ни он, ни я не отличались. В конце концов мы двинулись к Шардра-Мейн, Медвежьим горам, и добрались до них за три дня.

Поднявшись в горы, мы наняли в деревне нескольких проводников, и те отвели нас еще выше, на скалистое плато, где было страшно холодно. Они сказали, мол, медведи обитают здесь, но часто спускаются, чтоб совершать набеги на фермы и охотиться в лесах на нижних склонах. Несомненно, эти мужики кой-чему научились у медведей: они украли у нас все, что плохо лежало. Один из них стащил черепаховый гребень, подаренный мне Зилькроном, но я так и не узнал, кто именно.

На второй день мы нашли медведя — крупного медведя, увидев которого вдали, на фоне неба, Зилькрон так и закудахтал от восторга, возбужденно тыча пальцем. Мы осторожно двинулись за зверем: я не сомневался, что он уйдет вниз по противоположному склону, коли почует преследование, и тогда ищи-свищи. Когда мы достигли места, где его видели, медведь уже скрылся с глаз долой, и нам ничего не оставалось, как подняться выше в надежде высмотреть его сверху. Однако поиски наши ничего не дали, и ближе к ночи мы расположились стоянкой высоко в горах, в лучшем укрытии, какое сумели отыскать. Холод там был собачий, скажу тебе.

На следующее утро, едва забрезжила заря, я проснулся от странного шума: треск веток, шорохи волочения, стук опрокинутого котелка. Не звуки борьбы, а будто бы смертельно пьяный человек бродит туда-сюда, пытаясь найти свою постель. Я лежал в маленькой расселине, защищавшей от ветра, ну и теперь, разумеется, высунулся наружу посмотреть, в чем там дело.

Дело оказалось в медведе. Бекланский дурень заснул на посту, костер притух, и никто не увидел медведя, шаркающей поступью приближавшегося к стоянке. Он разворошил наши съестные припасы, часть уже сожрал и сейчас мотал по земле мешок с сушеными тендрионами. Проводники лежали пластом, окаменев от ужаса. Пока я смотрел, медведь легонько похлопал одного из них лапой, словно призывая не бояться. Я подумал: если мне удастся забраться куда-нибудь повыше, где зверь меня не достанет, я смогу подождать, когда он отойдет от стоянки, а потом пустить в него стрелу, нельзя же ранить медведя, пока он находится рядом с людьми, не знающими о моем намерении. Я тихонько отступил назад, взял лук и вскарабкался по стенке расселины. Подкравшись к краю скалы, я увидел прямо под собой нашего славного друга, который уже засунул голову в мешок и громко чавкал, помахивая куцым хвостом, точно ягненок, сосущий матку. Наклонившись, я бы достал рукой до мохнатой спины. Заслышав шорох, медведь вытащил голову из мешка и встал на дыбы, а потом — хочешь верь, хочешь не верь, Кельдерек, — он посмотрел мне прямо в глаза и поклонился, сложив вместе передние лапы. А еще мгновение спустя опустился на все четыре и неспешно потрусил прочь.

Пока я стоял, ошеломленно глядя вслед зверю, на скалу взобрались Зилькрон и двое его слуг, полные решимости броситься в погоню. Я пресек их намерение под каким-то предлогом — видимо, не слишком убедительным, ибо Зилькрон пожал плечами, а слуги украдкой переглянулись. Я не почел нужным вдаваться в объяснения: пускай себе думают что хотят. Тогда я был таким же, как ты, Кельдерек, и как любой другой ортельгиец, полагаю. Встретившись лицом к лицу с медведем, я вдруг ясно понял, что не стану его убивать и Зилькрону не позволю. Но я не знал, как мне поступить, ведь не скажешь же просто: мол, ну все, хватит, возвращаемся домой.

Выслушав рассказ Зилькрона, отец незаметно отвел меня в сторонку и спросил, уж не испугался ли я. Я попытался объяснить свои чувства, но он ни разу в жизни не смотрел медведю в глаза, а потому так и остался в недоумении.

В тот же день я подкупил вожака наших проводников, чтобы он сделал вид, будто ведет нас по следу медведя, а в действительности отвел нас в такое место, где вероятность встретиться с ним мала. Мужик даже спрашивать ни о чем не стал, настолько ему было наплевать на наши дела, — просто ухмыльнулся и взял плату. До наступления темноты мы ничего особенного не заприметили, и я отошел ко сну, задаваясь вопросом, что же мне делать дальше.

Меня разбудил Зилькрон. Полная луна уже садилась, и скалы блестели от инея. «Он здесь, приятель!» — прошептал Зилькрон торжествующе и, как мне показалось, насмешливо. В руке он держал свой большой расписной лук, с зелеными шелковыми кисточками на концах и рукоятью из полированного гагата. Удостоверившись, что я проснулся, он двинулся прочь, а я встал и, спотыкаясь, побрел за ним следом. Наши проводники боязливо жались за скалой, но мой отец и двое слуг Зилькрона стояли на виду.

Медведь и впрямь приближался к нашей стоянке — часто перебирая ногами и нетерпеливо облизываясь, точно деревенский парень, спешащий на ярмарку. Он увидел костер и почуял запах съестного. Тогда я подумал: «До вчерашнего дня он ни разу не сталкивался с людьми и понятия не имеет, что мы собираемся его убить». Костер горел довольно ярко, но зверь не выказывал страха. Он перелез через кучу камней и принялся обнюхивать землю под ними. Видимо, слуги оставили там какую-то пищу.

Зилькрон положил руку мне на плечо; я ощутил прикосновение золотых перстней к ключице. «Не бойся, приятель, — сказал он. — Я всажу в него три стрелы прежде, чем он успеет хоть подумать о том, чтобы напасть». Он двинулся вперед, я за ним. Медведь повернулся и увидел нас.

Один из слуг Зилькрона — старик, состоявший при нем с самого детства, — тревожно крикнул: «Ближе не надо, повелитель!» Зилькрон, не оборачиваясь, отмахнулся, а потом натянул тетиву.

В следующий миг медведь опять поднялся на дыбы, посмотрел на меня, наклонив голову и сложив перед собой передние лапы, и тихо проворчал: «Ар-р! Ар-р!» Когда Зилькрон отпустил тетиву, я толкнул его под руку, и стрела вонзилась в костер, взметнув сноп искр.