Мгла (СИ)

— Смотрите! — Восторженно воскликнул он, заставив меня вздрогнуть. — Смотрите же!

— Опять волк? — Не открывая глаз, спросил Светоч, осторожно перебирая мои рассыпавшиеся по плечам волосы.

— Какой волк? — Возмутился его брат. — Цветочек. Да смотрите же!

Всё еще всхлипывающая я обернулась, с удивлением обнаружив, что там, где сидел серый хищник и в самом деле раскрыл лепестки к небу первый, невесть почему распустившийся раньше отведенного ему срока вьюнок.

— Красивый, — только и сказала я, разглядывая освещенный пробившимся сквозь непроглядную зелень крон лучом цветок, невольно отстраняясь от тихо вздохнувшего Светоча, чей рыжий родственник бесцеремонно объявил, протягивая ярко-алый носовой

платок:

— Вира, больше не плач. У тебя нос красный и глаза, как у зайца-беляка.

Слова эти подействовали, словно ушат холодной воды: вздрогнув, я быстро отвернулась, торопливо вытирая мокрые щеки и приглаживая растрепанные волосы. А за моей спиной вздохнул Светоч:

— Вечно ты, братец… Шут непризнанный.

— Кто-то же должен быть рыжим, — непонятно парировал Зак, и сказал, подходя к смущенной мне:

— Посмотри на этот цветок, Вира. Он так похож на тебя — маленький, хрупкий и невероятно смелый, прорывающийся сквозь мраки пустоту своего мира. Он тянется к солнцу, хотя и не является его продолжением, но зная, что жизнь без солнца для него — невозможна… — Задумчиво говорил он, осторожно отводя с моего лица, занавесившие его пряди.

Я же молча смотрела на рыжего графа растерянными, щиплющими от слез глазами. Зак был шутом, балагуром и весельчаком. Он не мог быть серьезным, вдумчивым… Но временами, когда ему казалось, что его никто не видит, сквозь вечную усмешку проступало что-то древнее, чему не было места в сложившемся образе….

А тот, будто услышав мои мысли, расплылся в доброй, широкой улыбке невероятно красившей его загорелое лицо, и спросил, строго грозя мне указательным пальцем:

— Кстати, дорогая, а зачем ты к границе-то поскакала?

Глава 8

В мире существует множество самых разных границ. Есть границы дозволенного и вежливости, доступного и понятного. Границы, отделяющие одни владения от других, а страны — друг от друга. Границы этические и морального, правды и вымысла. Их создавали люди, и с ними мы сталкиваемся так часто, что порой даже не замечаем, как пересекаем одну, но не доходим до другой.

Но существует и иная граница — незримая и не ощутимая, за которой простираются все те же земли, уже не принадлежащие смертным. Одна из таких опоясывала западную границу наших владений, и была не отмечена ни на одной карте мира. Так нас учили. Селяне с детских ногтей знали метки, за которыми начиналось царство давно ушедших в сказания существ. Наследники нашего рода — подъезжали к ней лишь однажды в своей жизни, в день принятия власти над баронством — не пересекая, впрочем, незримой черты.

Представьте же мой ужас и недоверие, когда я осознала, о какой границе говорит Зак.

— Мы пересекли её? — Жалобно спросила я, прижимая руки к груди.

— Нет, но совсем близко… — Произнес Светоч, задумчиво перебирая серебристые пряди гривы своего коня. — Она начинается там, за валежником, в месте, где земля никогда не видела света…

— Не видела света? — Удивилась я, щурясь тусклых лучах неожиданно низкого солнца.

Я ожидала, что братья сразу ответят на мой вопрос, но Светоч лишь покачал головой, и сказал, с беспокойством оглядывая меня:

— По дороге расскажу. Хотя, наверное, ты так голодна… Ты что-нибудь ела за это время? Ягоды или грибы?

— Светоч, я остановила лошадь меньше часа назад… кажется. — Растерявшись под их пристальными взглядами, пробормотала я. Невольно отступила назад, испуганная неожиданно серьезными лицами. А неожиданно утративший всякую серьезность Зак произнес, подходя ко мне так близко, что я могла различить золотистые искры в карих, беспокойных глазах:

— Вира, тебя не было три дня.

На миг мне показалось, что я ослышалась.

— Как три дня? — Потеряно выдохнула я, заглядывая в лицо рыжего графа. — Быть того не может. Светоч, твой брат разыгрывает меня?

Я ожидала, что он развеет мои страхи, как всегда отчитав неугомонного брата-паяца, но тот оставался спокоен, лишь покачал головой, признавая правоту Зака.

— Взгляни на солнце, Вира. Это утро четвертого дня.

— Как же это? — В растерянности выдохнула я, запуская пальцы в волосы, уже не щадя прически. — Этого не может быть… ведь даже ночи не было!..

Всё это было очень странно, пугающе и дико. Но вместе с тем, какое-то неведомое мне чутье подсказывало, что графы не врут. Беспомощно оглядываясь по сторонам, я впервые заметила и белый туман, и хрустальные слезы поздней росы, сверкающие на обомшелых ветках.

— Безумие… — отчаянно прошептала я, вспомнив слова вызванного матерью врачевателя, сказавшего, что воспоминания о том дне, способны ухудшить мое состояние, и даже впустить в мою голову бесов, туманящих восприятие мира. И отчего-то на миг я и сама поверила, что все произошедшее со мной, объясняется душевной болезнью…однако мои полные горя слова произвели странное впечатление на братьев.

— Она?.. — Беспокойно оглянулся на брата Зак, по-новому, с каким-то хищным интересом рассматривая меня.

— Чего и следовало ожидать, — серьезно, но так же непонятно откликнулся его брат и вдруг закрыл глаза, принявшись слепо шарить руками по воздуху, словно прощупывая что-то. Так касался ран наш лекарь — бережно, но уверено, чуткими, не потерявшими с годами силы руками. Ладони Светоча ничуть не напоминали сухие длани нашего эскулапа, однако отчего-то напомнили именно его.

А вместе с тем привело и к совсем невеселым мыслям…

— Что происходит? О чем вы говорите? Зак, ответь же! — Отчаянно молила я рыжего графа, выражение беспокойства на лице которого сменилось радостным предвкушением.

— Всё хорошо, все будет хорошо… — Зашептал он, сжимая меня в объятиях, убеждая меня в моих подозрениях. На душе было тревожно, страх снедал изнутри, оказавшись сильнее предубеждений и смущения, и вскоре я сама приникла к широкой груди и поделилась своими сомнениями, горестно заглядывая в желтые, будто майский мед глаза:

— Я… я не знаю, как это случилось… я… я же не… — шептала я срывающимся голосом.

А тот словно оглох и ослеп, слушая меня с прежней блаженно — безумной улыбкой на гордом лице.

— Ах, Вира, все уже не важно… — попытался было что-то сказать чуть отстранившийся Зак, щекоча кожу горячим дыханием, но был перебит отшатнувшейся мной:

— Важно, Зак, важно. И Элли… что она подумает?.. — Воскликнула я, кусая губы. Но тот лишь вскинул четко-очерченную, золотисто-рыжую бровь, собираясь что-то сказать, но был перебит оторвавшимся от своего занятия Светочем, с недоумением разглядывающим меня и своего разом помрачневшего брата.

— Всё в порядке, милая. Просто мы очень за тебя испугались, и Зак не понимает, как кто-то может не радоваться, что с тобой все в порядке, а ругать и винить тебя. Сами бы мы такого никогда не сделали, — заправляя мне за уши, выбившиеся из прически прядки, пояснил он, согревая меня заботой, так четко угадываемой в красивом голосе. А я уже в который раз за эти недели задумывалась, отчего так испугалась их в первую встречу…

— Но родители… — Тихо простонала я, с трудом сдерживая слезы от осознания, как разгневаются они от моего поступка. — Наверняка, они не поверят, что я меньше всего ожидала, что мой страх перед их подарком вовлечет меня в безумную авантюру, коей наверняка покажется им моя скачка к Границе. А если они узнают, что совершенно не понимаю, как могло пролететь трое суток, они…

— Если мой план удастся, никто и не вспомнит, что ты пропала. — Прервав меня, уверено заявил беловолосый, и прошептал, склонившись к моему уху: — Главное — хватит ли у тебя смелости рискнуть еще одним днем?..

В тот момент я могла пожертвовать и неделей: лишь бы избежать объяснения, не видеть, как наполняются страхом глаза моей семьи. Я горячо закивала, готовая принять любое предложение беловолосого, но тому было суждено удивить меня: