Сказки о сотворении мира (СИ)

— Даже не собираюсь спорить с тобой, Валех.

— Если ты не собираешься спорить, тогда, почему не спишь? Почему ходишь среди ночи по кухне?

— Хочу приготовить немного ткемали, но не знаю, как.

— Не надо браться чистыми руками за темное прошлое Человека. В сосуде, простоявшем вечность на дне холодильника, может быть только гниль.

— Я действительно хочу приготовить ткемали.

— Тогда возьми ягоду, которую не жалко выбросить…

— Смородину!

— Добавь сахару, соли и чесноку.

— Чеснок в сахар? Разве так можно?

— Ты хочешь знать, что можно — чего нельзя или хочешь приготовить ткемали? Удобрение соусом хлеба насущного, Человек, не есть путь познания. Это есть способ морочить себе желудок. Твоя цивилизация съела достаточно, чтобы понять: чревоугодие есть жалкое утешение Человеку, который не нужен даже самому ленивому Ангелу.

— Я положила, не ворчи. Положила и размешала.

— Теперь попробуй на вкус и подойди к зеркалу. Видишь, эти испуганные глаза? Понимаешь, откуда берется страх? Кто может напугать Человека больше, чем сам Человек? Никакие Судные дни и кары Господни, никакой гром небесный, никакой вселенский потоп не сравнятся со страхом положить чеснок в сахар. Ты можешь сколько угодно рассказывать ему про ад и про рай. Ты можешь выдумывать страшное прошлое и пророчить ужасный конец, угрожать и запугивать, но пока Человек не поймет, почему боится себя самого, он останется быть Человеком. И даже смерти будет бояться меньше, чем своего отражения.

— Что значит, расшифровали геном? — шепотом возмущался Женя. — Что вы понимаете под словом «расшифровать»? Где вы этого начитались, Натан Валерьянович? Если я вам скажу, что изобрели вечный двигатель, что вы будете обо мне думать?

— Женя, у Потапова волосы стояли дыбом! — волновался Натан. — Он спросил: это человек или кто? А я не знал, что ответить?

— Ну и что? Ну и что, что у нормального человека должно быть сорок шесть хромосом? Бывают люди с сорока пятью, и с сорока девятью тоже бывают. Это не значит, что они обезьяны или пришельцы.

— Послушай, Женя…

— У рыбы вдвое больше хромосом, чем у человека, у свиньи — меньше. Кто из них ближе к нам?

— Ты точно знаешь? — не верил Натан.

— Натан Валерьянович, поверьте, что двадцать первая хромосома ненормальная сама по себе. Она чаще других удваивается, утраивается…

— Я разбирался. Проблема называется «синдром Дауна», ни больше, ни меньше.

— Чушь! — заявил Женя. — Если Оська «даун», то это сенсация медицины. Таких «даунов» не бывает.

— Я читал, что болезнь не всегда видна внешне. Когда раздвоение хромосомы происходит на поздних сроках беременности…

— Где вы это читали? Где вы успели столько глупостей за один день прочитать? Пусть Стас закончит анализ, получит отчет. Тогда будем думать. Что он сказал?

— Что лишняя хромосома имеет чужеродные гены.

— Прекрасно. В геноме человека чужеродных генов полно, в отличие от животных. У нас с вами тоже есть чужеродные гены, мы же не считаем себя больными?

— Откуда они у нас?

— Откуда угодно. От вирусных болезней, которыми мы болеем, например…

— Его гены невирусного происхождения.

— Стас знает все! Натан Валерьянович, поверьте мне, что девяносто пять процентов человеческого генома не понято, а пять оставшихся — всего лишь запись о строении белков.

— Девяносто пять? — удивился Натан. — Я видел другие цифры.

— Пока мы с вами дискутируем, будет девяносто четыре, — пообещал Женя. — Все остальное будет считаться «мусором», потому что генетики не разобрались. Вы знаете, что в человеке до пятидесяти тысяч генов? И что? Каждый из них Потапов изучил лично? Ему лишь бы шум поднять и статейку в журнальчик тиснуть.

— Не хватало, чтобы он написал статью! — испугался Натан. — Потапов сказал, что гены вероятнее всего искусственного происхождения. Объясни мне, что это значит?

Женя пожал плечами.

— Вообще-то ген можно синтезировать искусственно, — ответил он. — Оське где-то под тридцать?

— Двадцать восемь исполнится в начале июня.

— Двадцать восемь… двадцать девять лет назад… Боюсь, что уже тогда это было возможно. Если такие эксперименты проводились, Карась должен знать, кем и для чего. Почему вы не поговорили с ним до сих пор? Хотите, я с вами пойду к Карасю?

— Хочу, — ответил Натан. — Завтра мы поедем туда вместе.

Утром Натан Валерьянович передумал. Жене он сказал, что нотариус свободен с утра и оформление документов может затянуться, а Оскару процитировал за завтраком наставление покойного батюшки, полученное перед женитьбой на Розалии Львовне:

— «Чтобы сделать свой брак счастливым, Натан, — сказал покойный отец, — достаточно уметь две вещи: брать то, что дают, и мириться с тем, что имеешь». На моей памяти, Оскар, ты не взял ни копейки, и не смирился в этой жизни ни с чем.

— Ладно, Учитель… я пошутил, — оправдывался Оскар. — Зачем мне жениться? Да и Юлька за меня не пойдет. Ее мамаша не пустит.

— Мое мнение ты слышал. Решение принимать тебе, — сказал Боровский и встал из-за стола.

В то утро нотариус зря ждал клиента. Натан отправился к капитану Карасю с намерением докопаться до истины. Валерий Петрович отложил дела и достал из сейфа досье господина Шутова с заранее приготовленными закладками. Такого толстого личного дела Боровский в жизни не видел. Если бы его ученик написал мемуары с подробностями каждого прожитого дня, трактат и то бы не получился таким объемным.

— Вспомните, пожалуйста, Натан Валерьянович, когда, при каких обстоятельствах вам пришло в голову заниматься физикой времени?

Натан удивился, но заставил себя сосредоточиться и вспомнил, с чего началось безумие. В тот год он получил должность заведующего кафедрой и новую квартиру от альма-матер. Наверно это был самый счастливый год его жизни. Он прошел в приятных хлопотах и любимой работе. Боровский дважды съездил в Германию по приглашению коллег, читал лекции в Берлинском университете, купил машину, о которой мечтал, и отдохнул на море с семьей, первый и, к сожалению, в последний раз. Столько было планов на эту жизнь, прежде чем время сорвалось с тормозов и стремительно полетело в пропасть. Да, — вспомнил Натан, — в тот год все складывалось на редкость удачно. Даже набранный курс оказался самым интересным курсом за всю историю его учительства. Натан Валерьянович сам принимал экзамены у абитуриентов и имел право выбора. Ребята подобрались исключительно любознательные и трудолюбивые, ради них… под их влиянием он начал заниматься проблемами, не имеющими прямого отношения к учебной программе.

— Оскар Шутов учился на этом курсе, — напомнил Карась.

— Да, — подтвердил Натан, — я сам помог ему поступить. Мальчик победил в олимпиаде, которую устраивали мои коллеги специально для того, чтобы пригласить на факультет талантливую молодежь. По правилам он мог сдавать два экзамена вместо четырех. Я поставил «отлично». Ему достаточно было написать сочинение на три бала, но орфография Оскара подвела. Я просил за него… Да, я лично ходил на кафедру, объяснял ситуацию… Я, можно сказать, за него поручился. Пообещал коллегам… Объяснил, что правописание — не игра на скрипке, не обязательно начинать с трех лет, чтобы стать виртуозом. Совершенствовать родной язык можно целую жизнь, главное, чтобы человек имел стимул его совершенствовать, а не тягостные воспоминания о том, что пять ошибок в абзаце перечеркнули карьеру. Оскар очень старался. Он много читал, даже занимался у репетитора.

— С его подачи вы увлеклись проблемой, не имеющей отношения к учебной программе?

— Не вспомню, с чьей именно. Возможно. Оскар всегда был полон сумасшедших идей. Ему было интересно все, что непонятно. Он не ленился задавать вопросы. Иногда я не знал, куда деваться от его бесконечных «почему». Иногда он ставил меня в тупик. Немногие из моих студентов работали с задачниками по ночам, не могли оторваться, потому что им интересно было решать задачи. Сколько времени прошло! Не помню, кому принадлежала идея, но, раз уж я увлекся физикой времени, значит, идея не показалась мне бестолковой.