Наследие. Трилогия (ЛП)

На меня стала наваливаться усталость, не имеющая ничего общего с моими страданиями смертного. Было ясно: что-то пошло неправильно. Может, она предпочла бы, чтобы я ради нее обернулся женщиной? Я не был уверен, что сумел бы, но это было столь незначительное изменение облика, что я готов был попробовать, лишь бы утешить ее.

– Тогда что не так? Почему у тебя такой вид, будто ты лучшего друга потеряла?

– Может, и потеряла, – прошептала она.

Я заморгал. Шахар повернулась ко мне. Простыня сползла с плеча, волосы разлохматились. Она выглядела совершенно выбитой из колеи. Она не управляла событиями, пребывала не в своей стихии. Как тут не растеряться? Я вспомнил, какой дикаркой она была ночью. Она ведь отбросила все понятия о приличиях и достоинстве, о своем высоком положении и очертя голову отдалась мгновению. И это было великолепно. Однако такая уступка страсти явно обошлась ей недешево.

Одной рукой Шахар придерживала на груди смятую простыню, но тут я обратил внимание на ее свободную руку. Она лежала на животе, и пальцы теребили на нем кожу, словно испытывая ее прочность. Я видел такой жест у десятков тысяч смертных женщин, но до сих пор не понимал его смысл. Подобные тонкости обычно лежат вне моей сферы.

Довольный, что наконец-то понял, в чем дело, я улыбнулся и подошел ближе. Заставил Шахар сперва отнять руку от живота, а потом и распахнуть простыню, чтобы завернуться в нее вместе с ней. Шахар послушалась, неловко накинула простыню на себя и на меня, и я благодарно вздохнул, наслаждаясь ее близостью и теплом. После чего занялся беспокойством в ее взгляде, причину которого, как мне казалось, я понимал. Но надо учесть, что я – это я, а моей природе не всегда сопутствует мудрость. Поэтому мне бывает трудно удержаться и не пошутить.

– Ну что, собираешься убить меня?

Она непонимающе нахмурилась. А я впервые осознал, что она нисколько не уступает мне ростом. Она была настоящей амнийской девушкой, высокой и тоненькой. Я обнял ее за талию и притянул, отметив, что Шахар все еще напряжена.

– Ребенок, – сказал я. Положил руку ей на живот, как она только что делала сама, и стал пальцем рисовать на нем круги, чтобы ее подразнить. – Знаешь, это убило бы меня. – Тут я припомнил свое нынешнее состояние, и мое веселье несколько померкло. – В смысле, убило бы меня еще быстрее.

Она вздрогнула и уставилась на меня:

– Что?

– Что слышала.

Мне нравилось ощущение ее кожи под ладонями. Наклонившись, я поцеловал ее шелковистое плечо прямо над косточкой и задумался: не прикусить ли ее прямо здесь и овладеть, как кот кошкой. Может, она замяукает?

– Кое-чего детство не в состоянии пережить, – продолжил я. – Занятия любовью к этому не относятся, особенно между друзьями. – Я спрятал улыбку, прижавшись лицом к ее коже. – И пока обходятся без последствий. А вот последствия вроде появления ребенка как раз все и меняют.

– О боги! Это же твой антитезис, полная противоположность!

Терпеть не могу это слово. Его придумали писцы, и оно похоже на них: холодное, точное, бесстрастное, слишком логичное. И неспособное охватить ничего из того, что делает нас такими, какие мы есть.

– Да, такое разъедает мою сущность, – сказал я. – Мне и моим собратьям вообще многое может повредить, мы ведь всего лишь богорожденные, а не великие боги, но это – одно из самых верных средств меня уморить.

Я снова лизнул ее шею, теперь уже с намерением преуспеть, хотя и без особой надежды. Нахадот так и не сумел как следует обучить меня искусству обольщения.

– Сиэй! – Она оттолкнула меня, и я, вскинув голову, увидел в ее глазах ужас. – Я не использовала ничего… никакого средства для предотвращения, когда мы с тобой прошлой ночью… были вместе. Я…

Она отвела взгляд, вся дрожа, а я пожалел, что взялся дразнить ее: она испугалась по-настоящему. Тем не менее я обрадовался, что ей было не все равно.

Я негромко рассмеялся, смягчаясь:

– Все в порядке, Шахар. Моя мать Энефа давным-давно предвидела такую опасность. И она меня слегка изменила. Понимаешь? Чтобы никаких детей не было.

Шахар не выглядела успокоенной и не чувствовала облегчения, потому что ее страдание наполняло самый воздух вокруг нас. У меня есть братья и сестры, которые не в силах выносить эмоции смертных. Это грустные создания, не смеющие покинуть державу богов. Они жадно слушают истории о жизни смертных и усиленно прикидываются, будто нисколько не завидуют остальным. Половина из них, окажись они вблизи Шахар, сейчас бы уже умерли.

– Энефы больше нет, – сказала она наконец.

Этого с избытком хватило, чтобы вернуть меня на грешную землю.

– Да. Но не все ее дела умерли вместе с нею, Шахар. Иначе ни ты, ни я здесь не стояли бы.

Она вскинула на меня глаза – испуганная, напряженная.

– Ты теперь не тот, что прежде, Сиэй. Ты реально уже не вполне бог, а смертные… – Ее лицо смягчилось и стало настолько прекрасным, что я улыбнулся, несмотря на невеселый смысл разговора. – А смертные взрослеют, Сиэй! Я хочу, чтобы ты точно узнал, что никаких детей у нас не будет. Ты мог бы это как-то проверить? Потому что… потому что…

Она потупилась, и вдруг в мешанине ее чувств преобладающим стал стыд. Я ощутил его горечь и кислоту у корня языка. Стыд и еще страх.

– Потому что – что?

Шахар глубоко вдохнула и выдохнула:

– Я не пыталась предохраняться. Более того… – она проглотила комок, – более того, я ходила к писцам. Они сделали надпись… – Шахар залилась краской, но решительно продолжила: – Надпись, чтобы облегчить зачатие, его вероятность… В ближайшие три или четыре дня. А после того как я… как мы с тобой… я должна снова к ним сходить. Они приготовили еще надписи, которые… Они… они сказали, что даже с богом магия зачатия срабатывает обычным порядком…

От смущения она так заикалась и перескакивала с одного на другое, что я немного запутался. Поначалу я вообще не мог понять, что она пытается мне втолковать. А потом осознание хлестнуло меня, точно ледяной хвост кометы.

– Так ты хотела ребенка?

Она горько усмехнулась, а когда вновь отвернулась к окошку, взгляд у нее был жесткий и такой, какому не полагалось быть у девочки ее лет. Взгляд настоящей Арамери.

И тогда я окончательно понял все.

– Твоя мать…

Шахар кивнула, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза.

– Она сказала: «Если мы не можем обладать богами, то, может быть, сможем

стать

богами». Демоны далекого прошлого были смертными, но обладали величайшим могуществом. Мы могли бы, как минимум, обрести величайшую демонскую магию – способность убивать богов.

Я смотрел на нее, ощущая подступающую тошноту. Мне сразу же следовало догадаться. Арамери уже много десятилетий пытались заполучить демона. Я должен был раскусить, что крылось за упорным стремлением Ремат сойтись с божественным любовником. Должен был сообразить, отчего ее так обрадовало мое появление в Небе. И зачем она пыталась подсунуть мне свою дочь.

Я сбросил простыню и отошел от Шахар, на ходу творя себе одежду. На этот раз черную, как тот мех, что я носил, оборачиваясь котом. Черную, точно гнев моего отца.

– Сиэй! – торопливо заговорила Шахар. Ругнулась, отшвырнула простыню и торопливо потянулась за платьем. – Сиэй, ты…

Я остановился, поворачиваясь к ней, и мой взгляд приморозил ее к месту. Даже не взгляд, а самый вид моих глаз: даже в нынешнем ослабленном, наполовину смертном состоянии я не мог настолько разъяриться без того, чтобы не проявилось нечто кошачье.

Я не дал лишь вылезти когтям. Их я приберегу для Ремат.

– Зачем ты мне рассказала? – Она побледнела. – И почему ждала до этого момента? Причина была?

Гнев вернул некую часть моей магии, я коснулся реальности и нашел в ней Ремат. Она находилась в своем покое для приемов, окруженная просителями и придворными.

– Ты надеялась, что я убью ее при свидетелях, а другие высокородные решат, что ты здесь ни при чем? Так, что ли? Ты это внушала себе, чтобы дело не выглядело как матереубийство?