Ветер перемен (СИ)

Сходство между ними просматривалось даже невзирая на разбитую рожу Гиты. Даже заплывшие гематомой веки не смогли скрыть от людей маленькие злые глазки. Точно как у Броса. Да и фигуры — заплывшие салом, придавали обоим сходство со свиньями. Только Брос кроме жира имел еще пудовые кулаки да характер не только мерзкий, но и лютый.

После недолгих препирательств с Бросом и жалоб на бессердечие младшего братишки, Гита нашла в себе силы пролить свет на события случившиеся ночью. И за какие такие заслуги перед обществом пострадала незаслуженно. Оказалось что Гита пала жертвой домогательств со стороны плененных людей. Спустившись в подвал за продуктами, вином и просто посмотреть… она сразу догадалась, что пленники затевают что–то темное.

— Я оглянулась, и как гаркну, — сжав кулаки, выдохнула баба, — они в разные стороны. Да только споткнулась я, и кубарем повалилась. Тут они на меня набросились…

— Ты ври да не завирайся, — хмыкнул один из сыновей трактирщика, — думаешь мы не знаем о том, как ты над пленниками глумишься… Совсем тебя течка замучила?

— Я же не вру, — смутилась Гита, — я за правду… Корзина с собой была, он надругался, — плакала Гита, — они оба надо мной надругались…

Помолчав и оценив реакцию Броса и сыновей, Гита только и смогла что добавить.

— И не по разу…

На что услышала громкий оскорбительный смех. Брос и сам не смог сдержаться, вытер невольно выступившие слезы рукавом рубахи…

— Ну ты и дура! Чего плетешь? Да кто на такую позарится? Да скорей конь на горе раком запоет, чем нормальный мужик на тебя залезет. Поверю я как же, жди! Сама небось и полезла, тварь озабоченная. — И разозлившись, снова плюнул ей в харю, — может сама же и развязала их!

— Нет… — запричитала баба… — Не я…

В ходе дальнейшего обсуждения Брос и сыновья решили все–таки отыскать беглецов.

Тем более что о первом их пленнике они уже договорились и местный лордик вскоре обещался перекупить демоново отродье. О втором же, случайном дебошире, поговорили и посудили, что приведут таки его прямехонько к Гите. Рассудив, что наказание Гита сама придумает.

Если Родион мог бы услышать хоть часть эпитетов, коими наградила его любвеобильная Гита, наверняка он тут же вернулся бы в трактир, дабы в праведном гневе разнести бы все там к чертовой матери…

… …

Корпоративчики с охранной, где частенько присутствовал и купец Юрл, уважительное отношение к Родиону и Варламу, да и что греха таить страх просматриваемый в глазах обывателей, все это Родион спроецировал на окружающий мир. А весь остальной мир к Родиону относился без должного уважения. Но Родя человек был упрямым, и на своем стоял твердо. «Уважают, значит помнят! Помнят, значит боятся! Ну а коли боятся, значит, будем бить», — думал тогда Родион, опрокинув последнюю стопку.

Один миг спустя, уже теряя сознание, он принял твердое решение завязать с зеленым змием — окончательно и бесповоротно. Да и слова участкового вспомнились негаданно: «Пьянки до добра не доведут, попомни мои слова, Родион».

Меру в питье и бабах Родя конечно знал, хоть и потерял ее сразу как получил паспорт; дело конечно житейское. Но участковый постоянно напоминал, как о совести, так и о мере питья. И Родион, в конце концов свыкся с фактом, что мера все же существует и требует к себе повышенного внимания.

Родя проводил Варлама, расстроился — к печали от расставания с другом примешивалось ожидание грядущих бед. В этот злополучный вечер наш герой стал совсем не похож на Русского колдуна, да и на местного колдуна, он походил не очень–то сильно. Родион в тот миг походил на обычного чужака — без роду без племени. Он лечил стресс самозабвенно, с присущим одной лишь молодости энтузиазмом. Лечил проверенным веками способом. Все его прегрешения оправдывало только одно: Родион по–прежнему оставался Русским.

Родик осознал, что жив по главному признаку: болит, значит жив. Болела голова.

— Э-эй ты, — тихонько, а потом и более настойчиво Родю пинали в бочину. — Э-эй ты очнись…

«Вот скажите на милость, как я здесь, и главное где — здесь, оказался?», — спросил Родя внутреннего советчика. Голос промолчал, но кто–то с основательностью напомнил о себе, продолжая тормошить Родиона, и пинать его в бок.

Шипение, сопение… Столько оттенков недосказанного! Вычленить эмоции собеседника, даже без применения своих возможностей сенса, оказалось легко. А способности куда–то пропали толи с бодуна, толи с перепою.

Совокупность интонаций, а в шепоте интонаций очень даже немало, позволяет понять не только смысл, но и продолжение дальнейшей беседы.

Лежа на диване после «тяжелого» рабочего дня, трудяга–сторож склада ликероводочной продукции города Забубенск, смог бы конечно Родю понять и без лишних слов. Смог бы понять и студент, осознавший прелесть похмелья накануне госников. Но тот, кто толкал ногами Родю в бок, был самым откровенным злодеем…

Родион хоть и стал в последнее время довольно крутым колдуном, но по–прежнему оставался Россиянином, а потому знал и без всяких там колдовских штучек, если пинают — дело дрянь: трезвяк или что–нибудь похуже…

— Эй ты, ты что оглох?

«Предсказателем что–ли подработать», — подумалось Родиону, когда открыв глаз, именно глаз, так как второй благополучно заплыл гематомой, он осмотрел помещение.

— Я же вижу, ты дышишь иначе. Чего молчишь?

Родик прошептал в темноту:

— Где же я? В аду или нет?

— В подвале трактира, — Хмыкнула темнота, осиплым голосом.

На осознание факта, что речь прозвучала на непривычном еще, но отлично понятном — будто совсем родном языке, ушло несколько секунд.

«Очередной глюк подсознания», — подумал Родик.

— Наверняка, это тот подвал, где я напился местной сивухи. А ты… — печально произнес Родя, — белая горячка…

Полувопросительно произнес парень.

— Нет. Я Хоридей. Пленник, практически такой же, как ты. — И после секундной задержки, голос неуверенно добавил. — Или такой же?

Родя сделал попытку развернуться и с ужасом обнаружил, что связан по рукам и ногам.

— Вот гады! Замуровали… — хмыкнул парень.

— Не только. — Прошептал Хоридей, — еще и опоили дурманящим настоем. Даже если ты оператор поля, можешь забыть о своих навыках. Дело гиблое.

Родя хоть и мучился головой, но слова пленника без внимания не оставил.

— А ты, — пытаясь повернуться на голос, произнес Родик, — с Альфа — Центавры или вааще Фетруанец?

Решил сумничать Родя и, похоже, сумничал. То–то пленник приумолк. Правда, совсем ненадолго приумолк, но и этого «недолго» умному Родику за глаза хватило.

— Хм… — хмыкнул пленник… — Кого ты помянул?

— Ну… — многозначительно протянул Родион. — А вы простите, зачем интересуетесь?

Темнота подвала погрузилась в еще большую темноту. Пленник приумолк надолго.

— Ты кто?

— Ясно дело, — прошептал Родя, после паузы, — я, это я…

— Понятно…

Что было понятно и кому, опять осталось загадкой.

— А как выбираться будешь?

Вот на какой вопрос, Родя и сам желал получить ответ поскорей.

— Если ты «белочка», может, подскажешь, как нам выбраться?

— Я не белочка… — прошептал озлоблено пленный голос, — я такой же как и ты пленник. Перекатись ближе, я попробую тебя развязать.

Все еще сомневаясь, Родион перекатился. «Иногда с перепою даже жопа разговаривает», — не к месту вспомнились откровения Палыча, знавшегося с «белочкой» не понаслышке. Кое–как пленник освободил Родику руки, а остальные путы, в том числе и с сокамерника, или соподвальника Родя снял за считанные минуты.

— Хорошо, — улыбнулся Родя.

— Чего же хорошего? — Развел руками, разминая их — затекшие, владелец осипшего голоса. Как оказалось юноша лет двадцати на вид.

— Хорошо, — назидательно произнес Родя, — уже то, что ты не белочка.

— С кем я связался, — печально покачал головой Хоридей.

Гуманоид произвел на Родю неизгладимое впечатление, но Родя язвительность Хоридея проигнорировал, как истинный англичанин.