Разделяющий нож: Приманка. Наследие

Даг приблизил губы к уху девушки, скрытому черными кудрями, и прошептал:

– Подумай о чем-нибудь замечательном, но бесполезном.

Фаун подняла голову и растерянно шмыгнула носом.

– Что?

– В мире полно бессмысленных вещей, и не все они горести. Я по себе знаю: иногда помогает вспомнить о какой-нибудь из глупостей другого рода. Каждый знает, что существует свет, даже если оказался в непроглядных потемках. Подумай о чем-нибудь... – он не сразу нашел слова, которые годились бы для Фаун, – о чем-нибудь, что все считают глупостью, а ты уверена, что это замечательно.

Фаун молчала так долго, что он уже начал колебаться – придумать ли другое объяснение или вовсе отказаться от этой... смешной на самом-то деле попытки, но потом пробормотала:

– Молочай.

– М-м? – Даг снова обнял Фаун за плечи, чтобы она не сочла это возражением.

– Молочай. Это просто сорняк, и мы постоянно выпалываем его в саду и огороде, но мне кажется, что цветы его пахнут лучше, чем те плетистые розы, за которыми так ухаживает моя тетушка. Лучше, чем сирень... Никто не считает его цветы красивыми, а ведь, если присмотреться, они хороши – розовенькие звездочки. Ажурные, как листики дикой моркови. А уж запах... я им надышаться не могла. – Фаун разогнулась, забыв о боли, поглощенная воспоминанием. – Осенью у молочая вырастают стручки, сморщенные и уродливые, но если их разломить, вылетают прелестные шелковинки. В стручках живут молочайные жучки. Они не паразиты – не кусаются, ничего не едят, кроме семян молочая. У них яркие оранжевые крылышки с черной каемкой и блестящие черные лапки. Они щекочутся, когда ползают по руке... Я их держала в коробке, собирала для них семена молочая, поила с влажной тряпочки... – Губы Фаун снова сжались. – Пока один из моих братьев не опрокинул коробку, и мама заставила меня выбросить жуков. Тогда уже наступила зима.

– М-м... – Что ж, уловка сработала, но история Фаун закончилась... Тем не менее тело Фаун уже не было так напряжено, ее перестало трясти.

Неожиданно девушка сказала:

– Твоя очередь.

– А?

Фаун решительно ткнула Дага пальцем в грудь.

– Я рассказала тебе о бесполезной вещи, теперь расскажи ты.

– Что ж, это справедливо, – пришлось согласиться Дагу. – Только я не могу придумать...

Но тут его осенило. Ох... Несколько секунд он молчал.

– Я уж много лет не вспоминал об этом... Есть одно место, куда мы отправлялись – да и теперь ездим – каждое лето и осень. Это лагерь, который называется Ореховое озеро, милях в ста пятидесяти на север отсюда. Мы там собираем орехи, ягоды бузины, корни водяной лилии – основное, что идет для приготовления наших... Это одновременно и уборка урожая, и посев – мы, Стражи Озера, тоже ведь своего рода крестьяне, Искорка. В общем, много, работы в воде, но и весело тоже, если ты ребенок и любишь плавать. Может, я как-нибудь покажу... так или иначе, мне было лет восемь или девять, и меня послали на плоскодонке собирать ягоды бузины по берегу и на островах. Я уж не помню, почему в тот день я отправился один. Почва там глинистая, и вода в Ореховом озере обычно мутная и темная, но в тех протоках, где никто не бывает, удивительно чистая.

Я мог видеть дно, ясно, как в кристалле, которые делают в Глассфордже. Водоросли колыхались и обвивали друг друга, как зеленые перья. А на поверхности плавали плоские листья лилий – не той разновидности, корни которой мы употребляем в пищу. Не посаженные специально, бесполезные, они просто росли там с незапамятных времен, когда, может быть, еще и Стражи Озера не появились. Листья были темно-зеленые, с красными краями и красными жилками, а цветы только что раскрылись и плавали на воде, как... как белые звезды, с прозрачными лепестками, похожими на стрекозиные крылышки, и словно светились от пронизывающих их отраженных водой солнечных лучей. А серединки их, усыпанные золотой пыльцой, казались цветками внутри цветков... Мне полагалось собирать ягоды, но я просто перевесился через борт и смотрел на них... должно быть, целый час. Я не мог отвести глаз от праздничного танца света и воды вокруг лилий. – Даг с трудом сглотнул. – Потом, оказавшись в каком-нибудь очень засушливом месте, мне удавалось выжить благодаря воспоминанию о том часе.

Рука Фаун робко протянулась и едва ли не благоговейно коснулась лица Дага. Теплый палец скользнул по мокрой полоске у него на щеке.

– Почему ты плачешь?

Даг подумал о нескольких возможных ответах: «Я не плачу», или «Я просто уловил отзвук твоего Дара», или «Должно быть, я устал больше, чем думал». Два из них были в какой-то мере правдой, но язык его сказал то, что было на самом деле:

– Потому что я забыл те лилии. – Даг коснулся губами макушки Фаун, позволив ее запаху заполнить его нос и рот. – А ты заставила меня их вспомнить.

– Тебе от этого больно?

– Пожалуй, Искорка... Только это хорошая боль.

Фаун свернулась калачиком, ее ухо все еще прижималось к груди Дага.

– Хм-м...

Запах ее волос напомнил Дагу о скошенной траве и свежеиспеченном хлебе; он мешался с ароматом ее мягкого теплого тела. Полуденная жара заставила выступить на верхней губе Фаун мелкие капельки пота, и Даг представил себе, каково это было бы: стереть их, а потом не спеша насладиться вкусом ее губ. Он неожиданно остро осознал, что держит в объятиях молодую женщину с округлым и соблазнительным телом. Весь жар летнего дня словно сконцентрировался у него в паху.

«Если у тебя еще остались мозги, дозорный, оставь ее в покое. Ну!»

Ни время, ни место не были подходящими. И партнерша тоже. Даг позволил своему Дару слишком открыться перед Даром Фаун, а это очень опасно. Чтобы разобраться в том, чем грозит этот порыв, Дагу пришлось бы обнимать Фаун еще час, что было бы непростительной ошибкой. Совершенно непростительной. Даг глубоко вздохнул и неохотно убрал руку, обнимавшую плечи Фаун. Руке сразу стало холодно и одиноко. Фаун что-то разочарованно буркнула и выпрямилась, сонно моргая.

– Стало совсем жарко, – сказал Даг. – Лучше мне заняться собаками. – Рука Фаун скользнула по его рубашке и упала, когда он с кряхтением поднялся на ноги. – Ты тут отдохни еще. Нет, не вставай...

– Тогда принеси мне корзину с рукоделием. И твою рубашку и рукав от нее, если они уже высохли. Я не привыкла сидеть без работы в руках.

– Чинить мою рубашку – не твоя работа.

– Это не мои дом, еда, вода и постель тоже. – Фаун откинула с глаз спутанные кудри.

– Хозяева этой фермы в долгу перед тобой за Злого. Тебе причитается и ферма, и все, что тут есть.

Фаун переплела пальцы и сурово взглянула на Дага. Тот сдался.

– Хорошо. Корзину принесу. Но только не скачи тут, пока я не вижу, слышишь?

– Кровотечение уменьшилось, – сообщила Фаун. – Может, после того первого, сильного, все быстро закончится.

– Будем надеяться. – Даг ободряюще кивнул Фаун и отправился в дом за корзиной.

Фаун посмотрела вслед Дагу, огибавшему сарай, потом склонилась над корзиной с рукоделием. Перебрав содержимое, она выбрала несколько предметов, с починкой которых могла справиться. Было неприятно нарушать порядок, заведенный другой женщиной, но Фаун рискнула взяться за самые поношенные и рваные вещи. Например, вот за это покрытое пятнами детское платьице. За работой Фаун размышляла, сколько народу жило на ферме и куда они делись. Было очень неприятно думать о том, что она, возможно, чинит одежду кого-то, кого уже нет в живых.

Примерно через час Даг вернулся. Он направился к колодцу, снял тесную позаимствованную рубашку и принялся мыться куском коричневого мыла; глядя на него, Фаун подумала о том, что работа на жаре была вонючей и неприятной. Она с трудом представляла себе, как ему удавалось одной рукой управляться с лопатой... очень медленно, конечно. Впрочем, ведро из колодца он вытащил достаточно ловко. Налив воды в поилку для лошадей, он вымылся в ней, а под конец просто сунул голову в ведро с водой и встряхнулся, как собака. Полотенца, чтобы вытереться, у него не было, но, наверное, влага давала ощущение желанной прохлады. Фаун представила себе, как вытирает Дагу спину, как проводит пальцами вдоль сильных мышц. Вот и говори о том, чтобы держать руки занятыми... Даг не возражал, когда она накануне обмывала ему руку, но это было медицинской процедурой. Фаун понравилась рука Дага – сильная, с длинными пальцами и квадратными ногтями.