Королевские камни (СИ)

Остановившись у кресла, он присел.

— Видишь? — Гарм приподнял ногу Ната и закрепил железный браслет. — Очень удобно…

— Кому?

— Палачу, естественно. Можно жаровню под ступни сунуть… или еще что‑нибудь… примеришь? — Гарм отошел и вернулся с железным башмаком. — Примеришь… и расскажешь нам все…

— Прекрати! — Нат попытался отбрыкнуться.

— И щипчики есть… просто‑таки чудесные щипчики… вот эти, смотри, для ногтей…

Райдо обернулся.

Ийлэ стояла в дверях, вцепившись в косяк, глядя на Гарма и лицо ее было белым.

Проклятье!

Идиот блаженный! Надо было сразу ее уводить, когда стало понятно, что это за комната, а он… бестолочь…

— Идем, — Райдо подхватил ее на руки. — Пусть развлекаются…

— Н — нат…

— Ничего ему не сделают. И тебе ничего не сделают. Это старая комната. Древняя даже… видишь, ее спрятали, чтобы никто не нашел… давно уже спрятали… а мы почистим. Вынесем весь этот хлам и сожжем.

— Железо не горит.

— Тогда на кузницу отправим.

Он нес альву, удивляясь тому, до чего она легкая, невесомая почти. И сидит тихо.

— Пусть перекуют… скажем, в подсвечники.

— Кому сейчас нужны подсвечники?

— Никому, твоя правда… тогда на ложки? Ложки всем нужны… а в комнате погреб устроим. Будем сыры хранить…

— Почему сыры?

— Ну… винный у нас уже есть, а для сыров погреба нет. Я же сыр люблю… а ты?

— Не помню.

— Врешь, — Райдо остановился перед лестницей. — Ты знаешь, что ты очень легкая? И вроде есть стала нормально, а все равно… женщина должна быть увесистой…

— Отпусти.

— Нет.

— Тебе нельзя…

— Можно, — ступени были высокими, крутыми, и Райдо шел осторожно, боясь и упасть, и не удержать, и показать, что он все‑таки слаб. И лишь выбравшись из подвала, он отпустил свою ношу.

— Спасибо, — Ийлэ отвела взгляд. — Он начал рассказывать и… и я представила… стула не было… к креслу привязывали… просто привязывали… угли в камине… и я не хочу вспоминать.

— Не надо.

Он только и может, что обнять ее.

Слабое утешение, но уж какое есть, Ийлэ не протестует, она затихает, и стоит, дышит, мелко, часто. Ее дыхание Райдо ощущает сквозь плотную вязь свитера, и сквозь рубашку тоже. Свитер и рубашка — слабая защита, хотя от альвы он вовсе не собирается защищаться.

— А у тебя волос седой… — он говорит, потому что надо что‑то сказать.

— Да? — Ийлэ не верит, по этому простому вопросу очевидно, что не верит. — А… а ты вообще лысый…

— Это плохо?

Отрастут.

Уже отрастают, но не на шрамах, и Райдо, глядя на свое отражение в зеркале, удивляется тому, до чего он стал уродлив. И голову бреет, потому как длинные волосы не спасут ситуацию.

— Нет, я… привыкла… я к тебе совсем привыкла… и когда ты здесь, мне спокойно.

Это признание многого стоит. И Райдо рассмеялся бы, просто так, от счастья, которого вдруг стало много, так много, что в себе не удержать, но испугался, что она не поймет.

Решит, будто бы он над нею смеется.

— Спасибо…

— Скоро уже весна, — Ийлэ запрокидывает голову, смотрит снизу вверх, и темные глаза ее поблескивают. Изумруды? Райдо нашел свои…

Сокровище.

И дураки те, кто желают иного… на его счастье, дураки… иначе разве она бы выбрала… нет, она еще не выбрала, но есть ведь шанс.

Главное, осторожно.

— Ты этого боишься? — он чувствует за нею не страх, неуверенность.

— Немного.

— Чего?

— Вдруг я… я пообещала, что вылечу тебя, но вдруг не смогу? Я ведь никогда… мама учила кое — чему… и отец тоже… землю слушать… родники открывать. Или напротив, запирать, чтобы ушли… иногда они под домом открывались, а он не любит, когда слишком мокро… еще розы… мама делилась силой с ними… или молнии ловить… молнии на самом деле очень доверчивые.

— Зачем ловить молнии?

Она улыбается, снисходительно и немного насмешливо, и этой улыбкой можно любоваться, наверное, вечность. Во всяком случае, Райдо готов. Вот только вечности у него в запасе нет.

— Молния — это сила… очень много силы… так много, что я в первый раз не сумела удержать… земле отдала, и потом за два дня все расцвело… первый месяц весны, а у нас яблони в цвету… померзли, конечно… но все равно… я никогда не лечила.

— У тебя получится.

— А если нет?

— Получится.

Райдо зажал темную прядь ее волос, от которых пахло уже не лесом, а той самой далекой весной. Когда‑нибудь она случится…

— Я никогда не лечила… и это не лечение, это…

— Ты его уже вытащила.

— Надо все, до последнего осколка… не осколка… побеги и семена… если хоть одно, то все сначала и… и я боюсь.

— Я тоже.

— Ты? — ее удивление искреннее и яркое.

— Я.

— Ты не можешь бояться.

— Почему? — Райдо вновь смешно, правда, нынешний смех с привкусом горечи.

— Потому что…

Хороший ответ и причина веская.

— На самом деле я много чего боюсь, — признался Райдо, отпуская прядь, на которой осталось немного его собственного запаха, не метка, но почти. — Боюсь умереть… мне нравится жизнь и я предпочел бы пожить подольше… лет этак пятьдесят еще… или шестьдесят…

— Сто?

— Если Жила будет милосердна… почему‑то мне кажется, что и через сто лет мне будет мало жизни.

— Смерти и я боюсь, — Ийлэ отвела взгляд и вновь себя обняла. — Раньше… не давно, а… я думала, что смерть — это избавление. Счастье почти… но жила… и когда сбежала, тоже жила… и потом… не понимала, для чего и зачем… и вообще просто цеплялась… а теперь вот… я знаю, что хочу жить. И наверное, из‑за этого и смерти боюсь. Это ведь нормально, да?

— Да.

Райдо прикрыл дверь, ведущую в подвал.

— Еще я боюсь ошибиться. Подвести вас. Тебя. Малышку… Ната тоже… он в меня верит. Даже не так, для него я почти божество, а это — страшно… богам не прощают ошибок… вдруг я сделаю что‑то, что заставит его во мне разочароваться. У него нет ни стаи, ни даже семьи другой… и наделает ведь глупостей. От разочарования всегда глупости творят… боюсь не уберечь тебя или этот дом… боюсь… да много чего боюсь. Вот такой я трусливый… а ты говоришь, весна…

Не говорит.

Молчит.

Смотрит в глаза, и невозможно отвести взгляд. И кажется, еще немного и случится что‑то, что опять перевернет его, Райдо, жизнь, которую уже переворачивали не раз и не два. Она, эта жизнь, выдержит.

И потому, когда альва отводит взгляд, Райдо почти разочарован.

— И если так, — ее голос опять равнодушен, а на лице — очередная маска. — То все будет хорошо?

— Конечно.

Маленькая вежливая ложь.

Но они оба хотят в нее верить.

Глава 8

Нат сбежал из дому незадолго до полуночи.

Он приоткрыл окно, втянул ледяной воздух, на котором, точно на выбеленном полотне, проступали нити запахов.

Дома. Дыма. Кухни.

Кухарки, которая осталась при доме, заняв крохотную каморку на третьем этаже.

Каморку Талбот обыскивал трижды. И кухарка следила за ним внимательным взглядом, точно подозревая суетливого этого человека в преступном умысле.

И вещи свои осмотреть не позволила.

Впрочем, вряд ли сокровище скрывалось в сундуке с рецептами… но Нат все равно в сундук заглянул. В отличие от человека, он знал, когда кухарка занята. И времени на обыск потратил немного, стараясь действовать очень аккуратно.

Благо, у людей слабый нюх, а потому вряд ли эта женщина догадается о том, что кто‑то совал нос в ее сокровища. Тех сокровищ было немного — пара платьев скучного кроя, несколько пачек писем, от одних пахло ванилью, от других — корицей… имелся красивый альбом с дагерротипами скучных детей…

…и тайник под половицей, обнаруженный по сладкому коричному аромату.

В тайнике нашлась пара банкнот, чулки с черными подвязками и каталог дамского нижнего белья… его Нат перелистал, исключительно из интереса.

Ему надо знать, что носят женщины.

В общем, находки не то, чтобы вдохновили, скорее вернули почти утраченное чувство собственной значимости, а заодно уж напомнили, что из дому Нат не выбирался давно…