Багровая заря (СИ)

Она направилась к двери, а я пробормотала еле слышно:

— Удачной охоты.

Она услышала и обернулась, и её глаза на миг снова тускло замерцали. Послав мне воздушный поцелуй, она ушла.

Оскар позволил мне подышать вольным воздухом неделю, а потом раскрыл мне свои карты. Слова Аделаиды о каких-то его планах относительно меня не выходили у меня из головы, и вскоре он назвал мне цену моего освобождения.

Аделаида разложила пасьянс и мудрила над ним уже битый час, а я увлечённо рылась в её библиотеке, находя такие старинные издания, что иначе, чем с восхищением и благоговением перед их возрастом и антикварной ценностью, я их брать в руки не могла. Я с головой ушла в это занятие и вздрогнула, услышав голос Оскара:

— Ну, как ты себя чувствуешь, детка? Тебе нравится здесь?

Он стоял у меня за плечом, в длинном чёрном пальто и белом кашне, в тугих чёрных перчатках и серебристом галстуке. Он ещё ничего не сказал, а я уже кожей почувствовала, что настал час расплаты.

— Вижу, ты увлечена чтением, — проговорил он с улыбкой. — Что ж, весьма похвально. По глазам вижу: тебе лучше, ты немного оттаяла… Я рад. Я специально дал тебе отдохнуть и насладиться покоем и свободой: ты столько вынесла, что тебе был просто необходим такой отдых. Но ты, наверно, задаёшься вопросом, как тебе быть дальше, не так ли?

Разумеется, было бы наивно с моей стороны полагать, что я вечно буду сидеть здесь под присмотром Аделаиды, гулять по городу, тратя деньги Оскара, и читать старинные книги. Это были только маленькие каникулы, и они, как видно, подошли к концу.

— Да, в самом деле, пора подумать о том, как я буду жить дальше, — сказала я. — Вы вытащили меня из-за решётки и ничего с меня за это не взяли. Я осталась вам должна.

Он сжал мои пальцы руками в перчатках.

— Ну что ты, детка, ты ничего мне не должна. Я сделал это по просьбе Эйне.

— Но просто так вы ничего не делаете, — сказала я. — Вы сами так сказали.

Оскар улыбнулся.

— Да, я так сказал. Я бы не стал ничего делать для тебя, если бы не имел на тебя виды.

— Виды? Вы что, хотите, чтобы я вышла за вас замуж? — воскликнула я.

Он засмеялся и погладил меня по плечам.

— Нет, ну что ты! Хотя… Это мысль. — Он поднёс мою руку к губам и поцеловал. — Ну, а если серьёзно, дорогая, то я имею на тебя виды в том смысле, чтобы обратить тебя в нашу веру.

— Веру? — Я ощутила холод в кишках и невольно попятилась, но Оскар крепко сжимал мои руки в своих, затянутых в тугие перчатки. — Что за вера?

— Эйне уже познакомила тебя с её основным постулатами, — сказал Оскар. — Хищники и жертвы, помнишь? Но она не успела довести дело до конца, потому что ты оттолкнула её… Она больше не хочет приближаться к тебе, потому что её сердце ранено твоей жестокостью. Но, несмотря на это, её заботит твоя судьба, и она попросила меня стать её преемником в отношении тебя. Она сказала, что чувствует в тебе задатки, и она права: я тоже их почувствовал, встретившись с тобой. Твоё место — среди нас, дорогая.

Я попыталась высвободить руки, но не смогла: так крепко Оскар их держал. И чем дольше он их держал, тем сильнее я чувствовала его влияние на меня. Не то чтобы он подчинял меня своей воле — такого жёсткого воздействия я не ощущала, скорее он очаровывал меня ласковым взглядом.

— Какой смысл протестовать и противиться, детка? Что тебя ждёт, останься ты с людьми? Для них ты умерла, тебя нет. Воскреснуть ты уже не сможешь: свидетельство о смерти — твоя могильная плита, из-под которой тебе не выбраться. Тебе никогда не доказать, что ты — это ты, уж поверь мне как специалисту. Даже если допустить предположение, что это тебе удастся, то тебя снова ждёт тюрьма. Идти тебе некуда, дома у тебя больше нет — Алла вряд ли примет тебя с распростёртыми объятиями. Если уж она отказалась от тебя мёртвой, то живой ты ей будешь нужна ещё меньше. У тебя никого нет на целом свете, детка, никто тебе не поможет, не приютит, не накормит и не согреет.

Оскар помолчал одно мгновение. До сих пор он говорил негромко, спокойно, рассудительно и грустно, в своей обычной, слегка усталой скучающей манере, а теперь продолжил отчётливо и сурово, со всё нарастающей громкостью и жёсткостью:

— У тебя есть выбор: либо остаться с людьми и опуститься на самое дно жизни, стать никому не нужной, бесправной и бесприютной бродяжкой без документов, либо присоединиться к нам и стать сильной и свободной, обзавестись парой прекрасных крыльев и летать куда угодно, не зная границ!..

Он говорил это, стискивая мои руки до боли, обжигая меня взглядом, а я с каждым его словом всё больше вжимала голову в плечи. Его слова, раздаваясь, приобретали какое-то странное эхо, металлически холодное, царапающее и колющее, как шип. Последнее его слово, стихнув, отозвалось звоном в моих ушах. И всё-таки я попыталась протестовать.

— Лучше бы я села в тюрьму, но осталась бы человеком, — прошептала я чуть слышно.

Губы Оскара искривила горькая усмешка, он смотрел на меня с жалостью, почти с презрением.

— Тот, кто попадает в пенитенциарную систему, перестаёт быть человеком в настоящем смысле этого слова, — сказал он, делая веские паузы между фразами, словно бы для того, чтобы лучше втолковать мне их значение. — Вышедший оттуда человек уже не тот, кем он был раньше. В большинстве случаев все его социальные связи рвутся. Того, кто побывал там, люди выбрасывают из своего общества. Клеймят. Шарахаются от него, как от прокажённого. Не принимают на работу. Человеку, отбывшему тюремный срок, трудно найти понимание и восстановить доверие к себе окружающих. И часто, к сожалению, он снова попадает в неволю. Порочный круг замыкается. Жалкое, жалкое существование! С людьми тебе делать нечего, детка. Ты уже вырвана из их общества с корнями.

— Это вы вырвали меня, — сказала я. — Чтобы у меня не было выбора.

Оскар привлёк меня к себе и положил руки мне на талию. Когда он заговорил, его голос звучал мягко, грустно и ласково, обволакивая и окутывая меня клейкими чарами.

— Девочка… Если ты вспомнишь ещё раз, какая судьба тебя ожидала, если бы ты осталась в этих застенках, то ты по-другому бы взглянула на моё вмешательство. Всё шло к твоему осуждению. Десять лет, не меньше. Возможно, ты выжила бы там… Но лучшие твои годы были бы загублены, и то, что от тебя осталось бы, трудно было бы назвать человеком. Десять лет за преступление, которого ты не совершала! Зачем, зачем тебе это? А потом ведь есть ещё риск стать добычей. Об этом ты забываешь? Раньше ты жила и не подозревала о нас — точнее, не верила в нас, но теперь ты знаешь, что мы существуем, мы рядом с вами, мы среди вас. Нас немного, и это помогает нам оставаться незаметными. Но мы есть, и опасность не исчезнет никогда. Терять тебе нечего, потому что у тебя ничего нет, зато приобрести ты можешь очень много.

— Что? — спросила я.

— Нашу силу, — сказал он. — А имея её, ты можешь приобрести всё, что захочешь. Было бы желание.

Аделаида в глубокой задумчивости склонилась над своим пасьянсом, как будто её всё это не касалось.

— Дайте мне подумать, — сказала я.

— Не вижу в этом смысла, — сказал Оскар. — Но, если тебе так угодно, изволь. Я приду завтра.

Он достал из внутреннего кармана тонкую пачку денег и бросил на столик.

— Пополни свой гардероб чем-нибудь приличным, — сказал он. И добавил с усмешкой, окидывая меня взглядом: — Пока что из всего твоего внешнего вида я могу одобрить только стрижку.

Бродя по улицам, я курила сигарету за сигаретой. Незнакомый город стал уже немного знакомым, и у меня было странное ощущение, будто я здесь родилась. Чувство дежавю накатывало на меня на каждом углу, особенно в переулках, где всё было такое знакомое, что даже брала оторопь. Те же сугробы, тот же мусор, те же собаки и те же дома приветствовали меня, маршрутки и автобусы были точно так же набиты народом, в магазинах продавались те же продукты, в помойках копались те же бомжи, а на улицах был тот же гололёд. Здесь всё было то же самое, только слегка перегруппированное, переставленное местами, но в целом почти идентичное. Я не знаю, что это было — воспоминания из прошлой жизни или просто шутки моей порядком потрёпанной невзгодами психики, но чувство, что я здесь уже когда-то была, не покидало меня.