Без имени, без веры, без надежды (СИ)

"Кого?" – чуть было не переспросил Шендже, но тут же одернул себя: конечно же, nanelissi. Гвин'эйто, Меченый было всего лишь evlissi, прозвищем, данным другими, но в Осколках северянина звали только так. Правильно произнести его имя на гортанном островном наречии удавалось немногим, а осмеливались на это вообще единицы.

У Тьёльги же просто отсутствовало чувство самосохранения. Полностью. Он, как и сам Меченый, был родом с Холодных Берегов.

– За каждую лишнюю кварту веса я из тебя кварту мяса вырву, – вставая, сказал Меченый. Безо всякой угрозы в голосе или лице – просто констатировал факт. И тут же, не меняя тона, добавил: – Здравствуй, мастер.

Убийца повернулся, и Шендже испытал ещё одно потрясение: глубокие, рваные шрамы, уродовавшие левую половину его лица, превратились в почти незаметные, словно штрихами нанесенные, тонкие белые ниточки. Глубокий шрам от плети Каррока, по-прежнему пересекавший висок и щеку, резко контрастировал с ними.

Пытливый взор мастера, привыкшего работать с тонкими механизмами, выхватывал все новые и новые детали. Одежда – как и прежде, темная, но пошита из отличного сукна, застёжки и пуговицы – из черненого серебра. Тёмно-русые волосы с редкими нитями седины подстрижены по-воински коротко, но сама форма прически иная – так не стригли ни в Осколках, ни на островах. И ещё… было что-то ещё… Не так плотно сжатые губы? Чуть иной блеск в черных, как уголь глазах?

– Здравствуй, убийца, – мастер-механик хотел, было, откашляться, но потом решил, что хриплым голосом никого не удивит. – Ты все ещё жив.

Тень улыбки мелькнула на губах Меченого, но такая мимолетная, что в любое другое время Шендже принял бы её за случайный отблеск пламени.

– Когда я в очередной раз показался на пороге, Мать-Смерть нахмурилась и сказала: "Пора бы уже с тебя деньги за просмотр брать", и захлопнула дверь прямо перед моим носом, – невозмутимо произнес он.

Шендже рассмеялся и поднял правую руку, привычно сгибая её в локте и разворачивая ладонь. Меченый, не отстав не на миг, повторил его движение, и сцепившись руками, мужчины одновременно сжали пальцы в кулак. Посмотрели друг другу в глаза и так же одновременно отступили, опуская руки. Древнее приветствие, принятое на Холодных Берегах, родине Меченого – с некоторых пор эти двое здоровались и прощались только так. Знак исключительного доверия со стороны убийцы.

Хотя стоял он так, чтобы видеть и входную дверь, и Шендже, и четырех своих "хвостов", старательно уничтожавших хозяйские припасы. Тьёльги неожиданно швырнул ему яблоко; Меченый протянул руку – для Шендже это движение выглядело почти неторопливым – и плод мягко лег в его ладонь.

– На доме новая защита, – проговорил он, разглядывая яблоко, словно какой-то занимательный артефакт. – Под гарант ставили или без?

– Что? – невольно переспросил Шендже, снова утратив нить рассуждений убийцы. – А, да, под гарант. Два года полностью, затем – с ограничениями…

– Пусть переделают, – распорядился Меченый с чисто гильдмастерской интонацией – без тени сомнения в том, что его приказ будет немедленно принят к сведению и исполнен. – Первый этаж – удовлетворительно, но второй пестрит прорехами. Мансарда и подвал не накрыты вообще, – не оборачиваясь, он бросил яблоко в камин и, разумеется, попал. – Смени торговца фруктами, зачаруй посуду на определение ядов и прими златолист сейчас же. Спрашивай.

Шендже повиновался прежде, чем понял, что делает: поддел ногтем крышку кольца, вытряхнул синеватую горошинку на ладонь и проглотил. В том, что касалось зелий и снадобий строго определенной дозировки, руки тайных могли составить конкуренцию многим целителям.

– До нас дошли слухи, – поморщившись от горечи, начал Шендже. – Очень… неприятные слухи, должен признаться. Конечно, если верить каждому шепотку…

– …останется только дровишки для своего костра подыскивать…

– …и камень для памятника… – донеслось от стола.

– …однако, в этих слухах фигурировали Брог'дары, разбойничье нападение на купеческий караван, героическая охрана, двенадцать ножевых ран и одна "мерцалка", – как ни в чем не бывало, продолжил Шендже. – И передавали эти… слухи люди, которым не было выгоды лгать.

Меченый пожал плечами, словно говоря: "И что ты от меня хочешь услышать?"

– Вести разлетаются со скоростью бешеных воробьев, – выразил общую мысль "хвостов" Тьёльги.

– Кто бы знал, что на свете столько правдивых людей! – качнул головой Андреас, отщипывая кусочки от куриного крылышка.

– Кто бы знал, что в Осколках остались одни тупицы, не знающие, что такое почта, сквозные зеркала и магический поиск… хотя насчет магического поиска я погорячилась, у меня на него тоже все время западает… – сообщила Мирея, рассеянно разворачивая очередную конфету.

– Надо было письмо написать, – подвела итог Киана, задумчиво изучая отлетевшую от столешницы щепку. – Но кто бы знал… ой-ой-ой! – Щепка, вывернувшись из её рук, шлепнулась на пол и, отрастив несколько пар ног, удрала под стол. – Притворка! Ловите её! Да ловите же её, тупицы!

Мирея и Андреас, следуя примеру подруги, с грохотом, визгом и писком нырнули под стол вслед за щепкой. Тьельги задумчиво оглядел бутерброд в своей руке и добавил на него ещё два куска сыра.

– Из наших "старых" в городе должно быть не меньше дюжины, – проговорил убийца чуть более отрывисто, чем обычно – для него это было равноценно гневному рыку. – Собери всех. Завтра, в трактире у Морта. Есть, что обсудить.

– Слухи, например… – приглушенно донеслось из-под стола.

– Те, что любят пухнуть, как тесто на дрожжах…

– Обсудить – это правильно, и как можно скорее…

– Потому что "заколот", "выжжен" и "горе нам, горе!" могут легко перелинять в "вернулся с того света", "мертвяк-шатун", "три гвоздя забить, кровь сжечь", – с каменным лицом заметил Тьёльги и откусил почти половину бутерброда.

Смотреть, как "хвостики" пытаются подражать своему кумиру, было одновременно трогательно и забавно. Хотя понять, шутят они или говорят серьезно, с каждым разом становилось всё труднее.

Шендже кивнул убийце и покорно направился к двери, размышляя, стоит ли искать сапоги, которым жена, как обычно, успела найти "нужное" место, или можно сдернуть с вешалки плащ, нахлобучить на голову шляпу и добежать до трактира Морта в домашних тапочках. Но, перечеркивая его планы, прозвучали тяжелые шаги, дверь, жалобно скрипнув, распахнулась настежь, и в дом с грохотом и сдавленными проклятьями ввалился некто, закутанный в толстую красную мантию с надвинутым на лоб капюшоном.

– Погода хороша, как задница старой шлюхи. И почему ты всегда выбираешь для возвращения такие ночи? – произнес недовольный, но редкостно красивый, звонкий и мелодичный голос. Гость небрежно-элегантным жестом откинул назад капюшон и распахнул полы мантии, отяжелевшие от воды (Меченый аккуратно стер со щеки брызги), и из бесформенного "некто" превратился в хрупкую молодую женщину с шапкой каштановых кудрей и темно-серыми глазами, одетую в тяжелые ботинки на толстой подошве и шелково-кружевное одеяние, видимо, призванное изображать из себя ночную рубашку. – Здравствуй и процветай, Вигмар.

Снова "Вигмар" и снова без малейшей дрожи в голосе. Впрочем, Фее позволялось и прощалось много больше, чем кому бы то ни было. А Слышащая Ветер пользовалась этим с чисто бардовской беззастенчивостью.

Меченый церемонно наклонил голову, и уже не тень, а почти настоящая улыбка приподняла уголки его губ. Фелисита, вместе с каплями воды стряхнув с себя серьезность, величавость и взрослость, пронзительно взвизгнула и с детской непосредственностью повисла на шее у гильдмастера. Тот бережно, словно хрупкую фарфоровую статуэтку, обнял бардессу.