Песнь для Арбонны

Ей следовало приказать этим двум герцогам приехать в прошлом месяце; Робан был прав, как всегда. И Синь могло даже доставить удовольствие, как обычно несколько странное и болезненное, снова увидеть Бертрана. В любом случае не слишком умно позволять ему долго жить без напоминания о том, что она следит за ним и кое-чего ждет от него. Ни один из живущих людей не мог с полным правом утверждать, что имеет большое влияние на герцога Талаирского и его поступки, но Синь считала, что она имеет на него некоторое влияние. Не слишком большое, но хоть какое-то, по многим причинам. Большинство из них уходят корнями в прошлое на двадцать с лишним лет назад.

Говорят, он сейчас в замке Бауд, подумать только, высоко в юго-западных горах. Ситуация стабилизировалась — на данный момент — между Талаиром и Миравалем, и Синь догадывалась, что история Эврарда Люссанского и Соресины де Бауд непреодолимо влекла к себе Бертрана в его бесконечном, самоубийственном плавании.

Действительно, это восхитительная сплетня. Беатриса уже прислала тайком повествование о том, что сделал Маллин де Бауд, похитив обиженного поэта с острова Риан. Ей следовало впасть в ярость от этих вестей, понимала Синь — и Беатрисе, конечно, тоже, — но было нечто настолько забавное в череде событий, и гостеприимство хозяев острова по отношению к поэту явно иссякло к тому моменту, когда явились кораны и увезли его.

Большинство жителей Арбонны так и не узнало ничего об этом. Маллин едва ли желал распространения слухов о своем неблагочестивом поступке, именно поэтому он, несомненно, не возглавил этот поход лично, а Эврард Люссанский едва ли пришел бы в восторг, если бы народу стало известно, как его выключили ударом по голове и доставили, будто мешок с зерном, назад, в замок, из которого он бежал в таком глубоком возмущении.

С другой стороны, рассказ о публичном раскаянии Соресины, о том, как она встретила поэта на коленях, с распростертыми объятиями, несомненно, разносится сейчас по всем замкам и городам. Эту часть истории Эврард будет изо всех сил выпячивать. Интересно, подумала Синь, уложил ли он все-таки эту женщину в постель? Это возможно, но не имеет большого значения. В целом, как это ни невероятно, похоже, эта история может закончиться к всеобщему удовольствию.

Однако это оптимистичное мнение не учитывало настроений и капризов эна Бертрана де Талаира, который по каким-то своим причинам в данный момент оказывал честь своим присутствием несомненно преисполненной благоговения молодой чете замка Бауд. Маалин де Бауд, как говорят, был человеком честолюбивым. Он хотел возвыситься, войти в круг сильных мира сего, а не оставаться запертым в своем горном гнезде среди овец, коз и террас с оливами фамильного поместья. Ну, сильные мира сего, или один из них, во всяком случае, сейчас приехал к нему. Маллину, вероятно, предстояло осознать некоторые последствия своей мечты.

Синь покачала головой. У нее не было сомнений, что во всем этом замешан какой-то глупый каприз. Бертран часто затевал самые безумные эскапады именно весной; она уже давно это поняла. С другой стороны, как она полагала, лучше пускай он занимается тем, что увлекло его на высокогорные пастбища у перевалов Аримонды, чем убийствами, как в начале этого года.

Во всяком случае, у нее не так много свободного времени, чтобы размышлять о подобных вещах. Ариана теперь правит Двором Любви. Синь предстоит разбираться с Гораутом, с опасным мирным договором, подписанным на севере, и еще с очень многими вещами. И ей придется теперь делать это в одиночку, руководствуясь только памятью — «жатвой и мукой моих дней» — о голосе Гибора в качестве руководства на все более узких тропах управления государством.

Среди молодых трубадуров и дворян появилась новая мода, и она даже подумала, что Ариана, возможно, ее одобряет: они теперь писали и говорили, что любовь жены к собственному мужу — это признак дурного воспитания и дурного вкуса. Истинная любовь должна свободно зарождаться на основе добровольного выбора, а брак никогда не заключается в результате такого свободного выбора мужчин и женщин в том обществе, которое им известно.

Мир меняется. Гибор посмеялся бы над этим новым самомнением вместе с ней и сказал бы откровенно, что он об этом думает, а потом обнял ее, а она запустила бы пальцы ему в волосы, и они доказали бы, что в этом молодые ошибаются, как и во многом другом, погрузившись в интимный, зачарованный, а теперь разорванный круг их любви.

Она отвернулась от окна, от реки внизу, от воспоминаний о прошлом и кивнула двум молодым девушкам. Пора одеваться и спускаться вниз. Робан уже ждет, со всеми неотложными делами настоящего, настойчиво требующими заняться ими, заглушая, словно грохот реки в половодье, шепот голосов вчерашнего дня.

Конечно, там, где он выбрал место для наблюдения, света не было, хотя на стенах площадки имелись крепления для факелов. Это было бы пустой тратой освещения: никому не нужно было подниматься по этой лестнице после наступления темноты.

Блэз устроился на одной из скамеек в оконной нише, ближайшей к площадке третьего этажа. Он мог видеть лестницу и слышать любое движение на ней, а сам оставаться скрытым от глаз любого, кто поднимался. Некоторые предпочли бы оставаться на виду, даже освещенными светом факелов, во время дежурства, чтобы их присутствие было явным и служило предостережением любому, вздумавшему подняться сюда. Блэз так не считал: по его мнению, лучше выявить подобные намерения. Если кто-то собирается пробраться в спальню Соресины де Бауд, пусть попробует, чтобы он мог увидеть и узнать, кто это такой.

Собственно говоря, он точно знал, кто будет этим человеком сегодня ночью, если такая попытка состоится, и Маллин де Бауд тоже знал, поэтому Блэз и стоял здесь на страже, а Ирнан, пользующийся не меньшим доверием и столь же не склонный болтать, стоял за стенами замка под окном баронессы.

Бертран де Талаир имел двадцатилетнюю репутацию исключительно решительного и находчивого человека на поприще совращения женщин. А также удачливого. Блэз не сомневался всерьез, что если герцог-трубадур Талаира ухитрится пробраться к постели Соресины, ему окажут совсем не такой прием, какой был оказан Эврарду Люссанскому в этом же году.