Отречение от благоразумья

Из глубин особняка донеслись приближающиеся голоса, по стенам часовни запрыгали радужные блики — изволили прибыть молодые с сопровождающими их приятелями и подружками, несущими крохотные фонарики с цветными стеклами.

— Почему бы просто не зажечь все свечи? — недоуменно шепнул я отцу Алистеру. — Неужели они боятся, что их заметят с улицы?

— Скорее, опасаются, как бы кто из присутствующих не разглядел того, что ему не следует видеть, — туманно отозвался Мак-Дафф и вдруг изумленно присвистнул, что напрочь не вязалось с его обликом почтенного пожилого доминиканца.

Обернувшись, я едва не последовал его примеру, и было от чего.

Пара, которой через несколько мгновений предстояло стать мужем и женой, чинно шествовала по узенькому проходу меж скамей навстречу утвердившемуся за алтарем его преосвященству Маласпине. Она — очаровательная брюнетка в синем платье, вежливо улыбающаяся гостям, но мыслями явно пребывающая вдалеке, и он — молодой человек в ослепительно роскошном черном камзоле с серебром... и в маске. Золотой маске венецианского карнавала, изображающей бесстрастную физиономию солнечного диска, обрамленную блестящими шипами лучей.

В дверях часовни возникло какое-то лихорадочное копошение и, оторвавшись от изумленного глазения на сеньора Аллесандро делла Мирандола, прибывшего на собственную свадьбу в столь странном облике, и сеньориту Андреолу Фраскати, я покосился на источник невнятного шума. Хотя вечер еще только начинался, мне представилась возможность еще раз серьезно удивиться.

Припожаловала моя мечта во плоти — панна Домбровска. Сия прекрасная девица рьяно пыталась войти в часовню, в чем ей не менее усердно противодействовали несколько человек — юная дама аристократического вида, имевшая определенное внешнее сходство с невестой, молодой человек, в коем я признал барона Джулиано Орсини, а также женщина, выглядевшая как зажиточная горожанка. Если первые двое отчаянно пытались сохранять необходимую вежливость, то разбитную рыженькую бюргершу великосветские условности не беспокоили. Шипя, как разъяренная змея, она без труда вытеснила робко протестовавшую панну Маргариту в коридор, после чего с торжествующим видом захлопнула двери и встала возле них с видом неподкупного часового. Для полного сходства не хватало только заряженного мушкета, и я не сомневался, что стервозная полноватая особа, отзывавшаяся на имя Либуше Кураже, отлично сумела бы управиться с этим новомодным и жутким оружием. Лючия Фраскати (я наконец сообразил, почему она напоминает мне стоявшую у алтаря Андреа) и Орсини переглянулись, облегченно вздохнув. По неизвестным мне причинам они явно не желали, чтобы панна Домбровска находилась в числе гостей.

Да в чем дело-то? Нич-чего не понимаю!

Венчание тем временем благополучно одолело все надлежащие преграды, включая верное произношение всех титулов жениха и невесты, отзвучали положенные вопросы и ответы, и, наконец, кардинал Маласпина крайне торжественным тоном провозгласил давно ожидаемое: «Именем Господа и Святой нашей Матери Римской Церкви объявляю вас мужем и женой! Ступайте, дети мои, и живите в мире. Аллесандро, можете поцеловать свою законную супругу». Грянул орган и ненадолго часовня погрузилась в феерию волшебных звуков райского песнопения.

Для совершения приятной процедуры супружеского поцелуя господину послу, естественно, понадобилось сдвинуть маску. Впрочем, через несколько мгновений он вообще предпочел от нее избавиться, небрежно сунув кому-то из слуг. Под равнодушным солнышком с надутыми щеками скрывалось вполне обычное человеческое лицо без каких-либо изъянов: в меру привлекательное, умеющее порой складываться в ослепительную улыбку, которая, правда, совершенно не задевала выражения глаз, остававшихся настороженными, очень внимательными и тронутыми непреходящей грустью. М-да, вот таков, оказывается, господин посол блистательной Венеции...

Ритуал продолжался — настало время искренне-фальшивых поздравлений, поклонов и жеманных поцелуев, но делла Мирандола ловко свалил обязанность выслушивать перлы изысканного красноречия на супругу, каким-то непостижимым образом очутившись возле уже распахнувшейся двери и проворно выскочив наружу. На пороге он оглянулся, выискивая кого-то, увидел нас и призывно махнул рукой. Отец Алистер на всякий случай изобразил на лице недоуменное уточнение — «Это вы нам?»

— Идемте, идемте, — рядом, как чертик из табакерки, выскочил неугомонный отец Бенедикт и легкими подталкиваниями направил нас к выходу. — Сеньор Мирандола поручил мне пригласить вас на небольшую вечеринку по поводу его свадьбы. Надеюсь, вы не откажетесь?

Отец Алистер разлился в ответной благодарности, а я подумал — с какой это радости никогда не имевший с нами дела посол, по слухам, недолюбливающий церковников любой разновидности, вдруг воспылал к такой привязанностью к представителям всеевропейского пугала — инквизиции? И что за подозрительная манера — венчаться в маске? Да, и с какой целью приходила мадемуазель Домбровска и куда потом делась? Когда мы вышли из часовни, ее, разумеется, и след простыл.

Под готовящуюся вечеринку отвели одну из комнат посольства, где уже заманчиво возвышался накрытый стол и отражения свечей вытягивались на выпуклых бутылочных боках. Приглашенных оказалось немного — человек пять или шесть, да еще мы с отцом Алистером, скромно державшиеся в сторонке. Пили мало, больше изощряясь в цветистости поздравлений, намекавших на прощание господина маркиза Кьянти с холостяцкой свободой, и понимающе ухмылялись. В какой-то миг к нам присоединилась диковинно смотревшаяся на сборище утонченных аристократов бюргерша — панна Кураже, вручившая виновнику торжества подарок: небольшой замшелый кувшин весьма почтенного вида, лежавший в тростниковой корзине. Мирандола без долгих раздумий выковырял наманикюренными ногтями залитую темной смолой пробку, восхищенно принюхался к тонкой струйке аромата и, отхлебнув прямо из горлышка, пустил подарок по кругу.

Такого вина мне пробовать еще нигде не доводилось — бархатное, горьковатое и, если так можно выразиться о вине, отдающее непролитыми слезами. Гости, отведав, немедля замолкали, задумчиво глядя куда-то внутрь себя...

Кувшин пошел по второму кругу, когда сидевший справа от Мирандолы кардинал Маласпина судорожно схватился за горло, качнулся вбок и, хрипя, тяжело опрокинулся набок. Падая, он вцепился в край скатерти, увлекая ее за собой, и короткие пронзительные удары отметили бесславную гибель нескольких свалившихся тарелок и графинов. Панна Кураже ахнула, делла Мирандола взвился с места, отшвырнув стул, оказался подле кардинала, слабо подергивающегося на ковре посреди разноцветных лужиц расплескавшегося вина и недоеденных закусок, и свистящим шепотом распорядился:

— Заприте двери! Никого не впускать! Никому ни слова! Лекаря, быстро! Это падучая!

Кто-то из гостей стрелой вылетел за дверь. Священник посольства, отец Бенедикт, похоже, обладавший некоторыми познаниями в мудрой науке медицине, присел рядом с Маласпиной, издающим малоприятные животные звуки, и захлопотал над ним, бормоча что-то успокаивающее. Слегка ошалевшие и на глазах трезвеющие гости сбились в кучку в дальнем углу комнаты, и тут инициативой внезапно завладел воспрявший от обычного меланхоличного состояния Мак-Дафф.

— Двери закрыты? — резко осведомился он. — Где бутылка, из которой мы пили?

— Здесь, — изрядно растерянный Орсини протянул ему кувшин, на дне которого еще плескалось немного божественной влаги. Отец Алистер подверг глиняный сосуд долгому тщательному изучению и грозно вопросил:

— Где та особа, что его принесла?

— Мы туточки, — говорливая рыжая мещанка в присутствии грозного инквизитора несколько присмирела.

— Откуда вы взяли это? — отец Алистер помахал кувшином перед носом отпрянувшей бюргерши.

— Оно с наших виноградников, — вдруг зачастила мадам Кураже, словно базарная торговка, расхваливающая залежавшийся на прилавке товар. — Это хорошее вино, доброе вино, мы выделываем его уже несколько десятилетий и все наши покупатели всегда оставались довольны!