Скелеты в шкафу

– Кто это сказал?

– Кто сказал что? – удивилась она.

– Здесь есть мужчина? – спросил Чарли. Мейзи хихикнула:

– Только ты, Чарли.

В плечо мальчику когтями впились чьи-то пальцы. Над ним нависала бабушка Бон.

– Живо говори, что именно ты слышал, – потребовала она.

– Голоса, – выдавил Чарли. – Наверно, глупость, но… они вроде как раздавались вот из этой фотографии.

Бабушка Бон кивнула:

– И что они говорили?

– Вы ведете себя нелепо, мадам Бон! – вмешалась Мейзи.

Та одарила ее испепеляющим взглядом.

– Ничего подобного, – отчеканила она.

Чарли заметил, что мама почему-то притихла. Она беззвучно придвинула себе стул и сидела молча, бледная и встревоженная.

Мейзи двинулась по кухне, бряцая кастрюльками и сковородками и во всеуслышание бормоча:

– И нечего потворствовать всей этой ерунде. Я не…

– Чшшш! – зашипел Чарли. Он услышал, как плачет младенец.

Тот незнакомый женский голос заговорил вновь:

Ты ее расстроил. Погляди в объектив, Мостин. И постарайся улыбнуться. А то у тебя слишком мрачный вид.

А чего бы ты хотела? – поинтересовался мужчина.

Фотоаппарат щелкнул.

Готово. Сделаем еще один снимок?

Поступай как знаешь.

В один прекрасный день ты мне еще спасибо скажешь, – проговорила женщина за кадром. – Если ты и впрямь решился, то ничего, кроме фотографии, у тебя на память о ней не останется.

Хм.

Тут Чарли заметил, что из-за стула, на котором сидел мужчина с младенцем, выглядывает кот. Кот был рыжий, и не просто рыжий, а необычайно рыжий. Как начищенная медь. Как пламя.

Откуда-то издалека до Чарли долетел мамин голос:

– Давай я отнесу фотографию обратно, а, Чарли?

– Нет, – прошептал Чарли. – Пока не надо.

Но похоже, фотографии больше было нечего ему поведать. Младенец жалобно хныкнул и замолк. Мрачный мужчина молча смотрел в объектив, а кот… кажется, кот мурлыкнул. Но Мейзи так грохотала кастрюльками, что заглушала все остальные звуки.

– Тише вы! – велела бабушка Бон. – Мешаете Чарли слушать!

– Ерунда, – буркнула Мейзи. – Я просто не понимаю, Эми, как ты можешь спокойно сидеть и терпеть чушь, которую несет твоя дорогая свекровь. Бедняжка Чарли! Он самый обыкновенный мальчик! Да у него нет ничего общего с этими чокнутыми Юбимами!

– В его жилах течет их кровь, – еле слышно произнесла мама Чарли. – Против этого ничего не возразишь.

Мейзи возражать не стала. Она сжала губы в ниточку.

Чарли был изрядно озадачен. Еще утром он считал себя самым обычным мальчишкой. Волшебная палочка его не касалась, и по голове он тоже не получал. Если не считать каштана, но каштан ведь спружинил. И током его, Чарли, не било, и с подножки автобуса он не шлепался. И отравленных яблок, насколько ему помнилось, тоже вроде не ел. И вот на тебе – он, Чарли, слышит голоса, которые издает листок фотографической бумаги.

Чтобы немножко успокоить маму, Чарли сказал:

– Да ну, это мне померещилось. Я… я все придумал.

Бабушка Бон надвинулась на него еще ближе и прошипела:

– Ночью держи ухо востро. После полуночи кое-что действует куда сильнее.

– К вашему сведению, после полуночи он будет спать, – тотчас вставила Мейзи, у которой слух был не хуже, чем у охотничьей собаки. – Ерунда все это.

– Ха! – парировала бабушка Бон. – Вы еще увидите! – И она выплыла из кухни, оставив после себя отчетливый запах нафталина и лаванды.

– Я ничего не слышал, – сказал Чарли, как только она скрылась.

– Точно? – встревоженно уточнила мама.

– Честное слово. Я просто хотел… хотел подразнить бабушку Бон. – Чарли пытался убедить не только маму, но и самого себя.

– Чарли, Чарли, ну что ты за проказник такой! – довольным голосом пожурила его Мейзи и с размаху обрушила тесак на кусок мяса.

Мама с облегчением выдохнула и развернула вечернюю газету. Чарли сунул фотографию обратно в оранжевый конверт. Почему-то он ужасно устал. Телик, что ли, посмотреть? Но скрыться он не успел – раздался звонок в дверь, а потом голос бабушки Бон в прихожей:

– Ах, это ты, Бенджамин Браун? Чарли на кухне. А этого своего немытого Гороха, будь так добр, оставь за дверью.

– Он не Горох, он Боб, – обиженно возразил голос Бенджамина. – И как я его оставлю за дверью? Погода ужасная.

– Собаки любят ненастье, – отчеканила бабушка Бон.

Бенджамина с псом впустили в кухню. Бенджамин был щуплый бледный мальчик с волосами цвета мокрой соломы, а Спринтер-Боб представлял собой длинномордого здоровенного пса с шерстью того же цвета. Почему-то другие мальчишки Бенджамина постоянно изводили – то таскали у него разные мелочи, то дразнили, то подставляли ножку. Чарли все старался ему помочь, но иной раз помогать и смысла-то никакого не было. На самом деле Чарли казалось, что Бенджамин в упор не замечает, как его дразнят. Он жил в своем собственном мире.

Почуяв запах мяса, Спринтер-Боб тут же ринулся под ноги к Мейзи, стараясь лизнуть ей щиколотку.

– Да отстань ты! – прикрикнула та, хлопнув пса по носу.

– Ты ведь придешь ко мне на день рождения? – спросил Бенджамин у Чарли.

– Ну конечно. – Чарли сразу почувствовал себя виноватым, что не приготовил открытку.

– Здорово! У меня как раз есть одна игра, там нужно два игрока.

Тут Чарли понял, что больше на день рождения у Бенджамина никаких гостей не ожидается. Ему стало еще тоскливее. Спринтер-Боб заскулил – будто догадался, что на поздравительной открытке ему не красоваться.

– Приду-приду, – сказал Чарли как можно бодрее.

Подарок он тоже приготовить не успел. Придется сгонять в магазин, прежде чем отправляться на поиски. Так, стоп, на поиски чего? Чарли показалось, что в голову ему навязчиво лезет какая-то мысль.

– Может, пойдем погуляем с Бобом? – с надеждой в голосе предложил Бенджамин.

– Ладно.

Мейзи еще что-то кричала им вслед насчет ужина, но Чарли с Бенджамином толком не расслышали, что именно, потому что за порогом бабушкины слова заглушил раскат грома, а в ушах у мальчиков завыл ветер. Спринтер-Боб жалобно взвизгнул – его стукнуло по носу каштаном. Бенджамин наконец заулыбался.

Мальчики и пес побрели против ветра. Листья летели им в лицо, цеплялись к одежде и путались в волосах. На улице Чарли сразу стало гораздо легче. Наверно, ему и впрямь почудилось. И никаких голосов он не слышал, просто вбил себе в голову всякую чушь и ерунду, а бабушка Бон его подначивала, чтобы вывести из себя Мейзи и маму.

– Полная ерунда! – радостно выкрикнул Чарли.

– Ага, всякой ерунды тут полно. И листьев, – согласился Бенджамин, решивший, что Чарли говорит это про мусор, летевший по улице.

– И ли-и-истьев! – пропел Чарли.

Навстречу ему на всех парусах неслась газета, и он выставил ногу, чтобы ее поймать. Но внезапный порыв ветра взметнул газету так, что она обернулась вокруг Чарли, как юбка. Он отодрал от себя газету, и тут в глаза ему бросилась фотография на первой странице.

Она изображала угрюмого юношу на крыльце мрачного серого здания. У юноши было худое, узкое лицо, а над тонкими губами пробивались усики. Длинные, расчесанные на пробор волосы были связаны в хвост.

– Это еще что? – заинтересовался Бенджамин.

– Не знаю, просто какой-то парень, – отозвался Чарли, вовсе не уверенный, однако, что это просто какой-то парень.

Бенджамин прочитал через плечо приятеля: «Семнадцатилетнего Манфреда Блура спасли вчера из огня во время пожара в академии Блура. По словам Манфреда, он чудом остался в живых».

– Нет, – едва дыша, сказал Чарли.

– В каком смысле – нет? – удивился Бенджамин.

– Ничего такого он не говорил, – прошептал Чарли и вдруг сполз наземь, проехавшись спиной по стене. Газету он держал в вытянутой руке – такое отвращение ему внушали слова, которые ползли с фотографии.

Кое-кто за это еще поплатится.

– А как ты?.. – начал было Бенджи.

– Тихо ты, Бен! – прикрикнул на него Чарли. – Я слушаю.