Любовь сильнее меча

Барон прошел в отведенные ему графом комнаты, запер за собой на щеколду дверь. Открыл тяжелый сундук, достал одежды, разложил на аккуратно заправленной постели — без него в комнату входила лишь служанка, боязливо смахивающая пыль и перестилающая камыш, чтобы все всегда было готово к приезду барона. Он медленно снял перевязь с мечом, распахнул промокший камзол. Руки двигались сами, без участия головы.

Что его встревожило, в конце концов? Почему он не с женой, когда появляется на свет его первенец? Первый ребенок! Хотя он живет на свете больше двух столетий, он и мечтать не мог об отцовстве — он, Хамрай, достигший пределов магической мощности…

И в тысячный раз вспоминаешь и проклинаешь все: Моонлав, Алвисида, Великую Потерю Памяти, о которой сейчас говорят как о чем-то далеком-далеком, нереальном, ушедшем в предания минувших лет. И никто уже не представляет себе ужас тех дней…

Хамрай (тогда его еще звали иначе — Динант, сын французского рыцаря Бильора-Высокого) сбежал из родного замка до Великой Потери Памяти с заезжим колдуном, невесть чем соблазнившим восьмилетнего мальчишку.

Хамрай не помнил уже почти никаких подробностей. Вообще все, что было до Великой Потери Памяти, подернуто странной дымкой — словно было во сне.

Что Хамрай отчетливо вспоминал, так это как он с одиннадцатью другими такими же мальчишками жил в загаженной пещере в диких горах и как чародей, прививший ему первые магические навыки, издевался над ними. И Хамрай (так его прозвал колдун, имя которого мальчишка тысячи раз проклял и даже мысленно, после стольких лет, старался не называть) не выдержал унижений, отвратительных тварей, населявших пещеру, и тяжких ежедневных работ.

Он бежал, боясь преследования и превращения в какую-нибудь отвратительную тварь, вроде гадюки безрукой. Он заблудился в горах, чуть не умер с голоду, потом прибился к добрым людям. Приютившие мальчишку горцы оказались разбойниками — людьми грубыми и жестокими даже друг с другом. Они постоянно подшучивали над мальчишкой и зачастую эти забавы были для него очень болезненны…

Но среди них был колдун, не маг даже, а так на уровне деревенских знахарей — почувствовал способности мальчишки и как мог развивал их; если бы не он, Хамрай бы сразу ушел от разбойников.

Куда бы он ушел? В том возрасте не задумываются над вопросом «куда?», важно «зачем?». Или «от кого?»…

Хамрай жил с ночными повелителями горных троп почти три года, возмужал, огрубел… Хотел даже внешне походить на главаря.

Ансеис усмехнулся, вспомнив как долго потом отучался от идиотских привычек, что набрался от предводителя разбойников — человека сильного, жестокого и отчаянного, но недалекого и много о себе возомнившего.

Однажды разбойники решили взять штурмом горный городок, но кто-то заранее предупредил стражу и была устроена засада. Почти все нападавшие погибли, а оставшихся в живых солдаты искали по окрестностям и на главной площади сажали на кол. Хамрай единственный уцелел: раненый, голодный, с одним кинжалом в руках, в горах… Уцелел чудом…

Сколько чудесных спасений было в его жизни? Разве все вспомнишь, память — коварная подруга, подбрасывает тебе давно потерянные детали когда их не ждешь, а другие надежно скрывает под завесой забвения.

Но как он после встречи со снежным барсом едва дополз до входа в пещеру, где был оборудован чей-то дворец и дверь случайно (случайно ли?) оказалась заперта не до конца, он не забудет никогда в жизни. Никогда… Потому, что это оказалась пещера богини Моонлав, ее уединенное пристанище, она в нем даже и не жила почти.

Может, молодой колдун-недоучка, отлежавшись, и поспешил бы прочь от странного места, но Хамрай не мог уйти — огромный зал занимали книги. Книги, привезенные со всех сторон света, лежавшие стопками и даже сваленные в огромные кучи. Бесценное сокровище — как в прямом так и в переносном смысле.

А потом появилась в его жизни Моонлав. Богиня, вместе с четырьмя братьями родившаяся в хаосе Великой Потери Памяти.

Хамрай смутно помнил первую встречу, когда Моонлав застала его с раскрытым манускриптом в руках — все, что запомнилось, это страх. Но на ее вопросы отвечал безумно дерзко, поэтому, наверное, и остался жить. И служить ей. И даже написал для нее директорию Моонлав, где всячески прославлял ее и принижал Алвисида, которого Моонлав терпеть не могла.

Позже Хамрай стыдился своего опуса, но, слава Силам Космическим, никто не знал об его авторстве, и Хамрай перестал каждый раз вздрагивать и краснеть, едва услышав слова священного почти для всей Азии писания.

А потом что-то в отношениях Моонлав и Хамрая неуловимо изменилось. Может быть, он ей наскучил как мужчина, хотя и видел-то ее редко — он читал древние фолианты. Так или иначе Моонлав привезла Хамрая к шаху Балсару, которому покровительствовала и с которым делила постель.

Там, во дворце — тогда столицей шаха был ныне совсем разрушенный и превратившийся в развалины маленький городок Оркчебад — Хамрай продолжил свое обучение: какие-то знания брал из книг, что-то освоить помогла Моонлав… Даже Алвисид, с которым Хамрай познакомился позднее, когда у его покровительницы вдруг на короткое время потеплели с ним отношения, помог в совершенствовании его магической силы.

Но потом вражда между четырьмя богами и Алвисидом, основателем алголианской церкви, вспыхнула с новой силой. И Алвисид наложил на любимцев Моонлав — Балсара и Хамрая — страшное проклятие: едва они вступят в связь с женщиной, превратятся в жутких монстров.

Хамрай неоднократно имел возможность лицезреть на магических двойниках шаха, что происходит при попытке преступить заклятие. Моонлав обещала заставить Алвисида снять заклятие.

Четыре бога, дети Алголовы, дали решающий бой Алвисиду. Никто не знает, что там происходило — в высях заоблачных.

Через несколько дней Моонлав вызвала Хамрая к себе, в горную пещеру, была вся изранена и аж вся черная от измождения, но гордо сказала, что Алвисида больше нет, он расчленен на девять частей и каждая частица спрятана далеко и надежно — в разных уголках мира.

А ночью Моонлав исчезла. Навсегда. Утром Хамрай искал ее по всей округе, даже выходил в магическое подпространство. Но больше никто никогда не слышал ни о ней, ни о ее братьях — коварный (или предусмотрительный?) Алвисид расставил им всем смертельные ловушки…

Хамрай вернулся к шаху Балсару. Жизнь продолжалась. Шах завоевывал все новые и новые территории, мудро управлял своей страной, мощь его крепла и влияние росло — Моонлав знала, на кого делать ставку. Бежали годы, десятилетия. Богиня в отместку Алвисиду, сразу после наложения на Хамрая и Балсара заклятия, одарила их вечной молодостью: двенадцать лет, отражались на шахе и его придворном чародее, как один год.

Хамрай после исчезновения Моонлав целиком ушел в изучение магии — он уже прошел первые тайлоры и ему, в общем-то было не до женщин. Шах удовлетворял свои желания с красивыми юношами. Но через какое-то время — до чего стремительно летят годы, сливаясь в десятилетия, и за это «какое-то время» человек успевал родиться и дать жизнь другому — могущественный и великий владыка полумира шах Фаррух Аль Балсар захотел наследника. Его бесила сама только мысль, что государство, которое он строил всю жизнь, попадет в чужие руки.

Хамрай с помощью своей магии пытался снять заклятие. Он перепробовал все, что возможно и невозможно. Он работал много и жадно, порой от бессонницы и недоедания (просто забывал об еде) чуть не падал во время важного чародейства. Но в конце концов понял — снять заклятие может лишь сам Алвисид. Выход прост: надо собрать разбросанные по миру части поверженного бога и возродить его. Но сделать это мог только Наследник Алвисида — один из многочисленных потомков любвеобильного бога, имеющий его Силу.

Наследник Алвисида…

Как оказалось, не один Хамрай был заинтересован в том, чтобы возродить Алвисида.

О первом Наследнике Алвисида Хамрай узнал почти случайно. Сломя голову он бросился в далекую Британию, чтобы уговорить Наследника собрать поверженного бога. Но — увы, Наследник уже принял священный христианский сан, посвятив жизнь Богу. Ни о каком Алвисиде он и слышать не хотел. Хамрай больше года угрохал на уговоры, опустился даже до угроз — тщетно. Тогда-то Хамрай и познакомился с верховным координатором алголиан — Фоором.