Вечный мент или Светоч справедливости

Между тем, провокации со стороны святых случались регулярно. Взять хотя бы заключенное по инициативе бога семьсот семьдесят шесть земных лет назад пари с Люцифером. Со стороны Князя Тьмы было чистейшим безумием согласиться на столь опасный спор…

Впрочем, говорить об опрометчивости данного поступка в адских кругах не решался никто. Прогневив Сатану, можно подвергнуться телесной метаморфозе, пыткам, низвержению, а то и чему похуже – фантазия Лучезарного почти безгранична, не зря же он покровитель всех земных искусств, включая живопись, скульптуру и главенствующую над другими родами искусства литературу.

– Вы абсолютно правы, герцог. Почему, собственно, не подписать? – пошел на попятную Гаармиит. – Сделает этот человечек дело или не сделает, разницы для нас нет. Все равно ниже уже не сошлют. – И распахнул громадную пасть, зевая. Им снова начинали овладевать лень, скука и уныние.

– Ты понимаешь, что мелешь, червь?! – Велиал побелел от гнева. – Мне оказана честь этим назначением!

– Ну да – ну да, это конечно, – отозвался Гаармиит и многозначительно покрутил пальцами в слуховых отверстиях – ушами мясистые отростки, торчащие из неровного черепа, не осмелился бы назвать даже художник-абстракционист.

– И потом, – продолжал Велиал, – если пари будет проиграно, святые получат преимущество, которым непременно воспользуются… Этого нельзя допустить.

– Какое преимущество, ваше мракобесие? – немедленно заинтересовался управитель.

– Не твоего ума дела, – проворчал герцог. – Я и сам не знаю, что им толк в таком преимуществе, но какой-то определенно имеется. Советники у пресветлого бога семи пядей во лбу. Что есть, того не отнять. К сожалению…

– Не думаю я, ох, не думаю, – Гаармиит мелко захихикал, – уж Его темнейшество найдет, как их обхитрить. Как их вот так вот вокруг пальчика обвести, а затем в рот положить, прожевать и проглотить.

Велиал скривился – что может понимать этот болтливый недоумок. И решил больше в диспуты с подчиненным не вступать. Вернулся на трон и занялся самосозерцанием. В этом занятии он находил успокоение. Почти такое же благоприятное воздействие на него оказывало массовое сожжение грешников под музыку Бетховена.

Композитор, к несчастью, достался Адрамелеху.

– Вечно ему все самое лучшее, – пробормотал уязвленный Велиал, вспомнив застарелую обиду. За Бетховена он в свое время предлагал Адрамелеху сотню мелких бесовок, фигуристых и весьма искушенных в плотских утехах, правда, иногда засыпающих очень некстати – что взять с несовершенных созданий Предела уныния. Но герцог седьмого круга, погруженного в гордыню по самый свод, решительно отверг это выгодное предложение. Многочисленные попытки договориться с Адрамелехом так ни к чему не привели. Ему, видите ли, доставляло искреннее удовольствие беседовать с великим Бетховеном о музыке, а затем лично заставлять гения переживать кошмары последних лет жизни – немощь и глухоту.

Проворный бес Кухериал вскоре влетел в приемную Лучезарного. Секретарша Сатаны, бесовка Исиола, одарила земного беса-искусителя безразличным взглядом – к тем, кто обретался среди людей, многие обитатели адских пределов относились с пренебрежением. В следующее мгновение бесовка заметила бумагу, всю в росчерках когтей герцогов адских кругов, и переменилась в лице. Губки ее дрогнули, верхняя поползла вверх, обнажив мелкие, подпиленные на манер племенных людоедов зубки, по последнему слову адской моды.

– Сам на месте?! – рявкнул Кухериал. Несмотря на старательную улыбку, первоначальное настроение секретарши от внимательного беса не укрылось. Недостаточное почтение со стороны населяющих ад существ вызывало у него острые приступы раздражения, граничащего с желанием кого-нибудь замучить до смерти.

– Сейчас доложу.

«Вот ведь лярва, – подумал Кухериал, – они мне все тут пятки лизать должны за то, что я из своего человека сделал закоренелого грешника, достойного внимания адской канцелярии. А она на меня смотрит, как на шваль бесовскую, что в аду испокон веков без дела ошивается, по игорным домам и пыточным чертогам. Попробовала бы, как мы, – на передовой! Среди людей! Где в любое мгновение, неровен час, перекрестить могут, а то и святой водой окропить»…

К удивлению беса, Люцифер принял его уже через час. Что само по себе было удивительно. сатана любил, чтобы посетитель как следует промариновался в приемной – пару– тройку адских суток, а то и недель. А уже затем, утомленного и подавленного, гостя приглашали в тронную залу.

Лучезарный выказал мне расположение, понял бес, и чуть не прослезился от счастья. Подумать только, ему, простому бесу-искусителю, и вдруг такая честь. Сам властитель ада принимает его без проволочек. В то время как гений [5] тьмы Гарфанкул, поговаривают, так и не дождался аудиенции – скончался прямо в приемной, к искреннему удовольствию зловредной секретарши.

сатана поднялся с высокого трона, взял Кухериала за тощие, покрытые черным волосом плечики, приподнял, прижал к широкой груди, совсем как родного сына Антихриста, и проговорил рокочущим басом:

– На тебя вся надежда, бес. Земных часов осталось совсем мало. А святые все торопят и торопят время, вращая земную ось. Как будто не знают, что этим исполненным суетности действом приближают Апокалипсис. – сатана замолчал. Стал, загибая длинные пальцы, подсчитывать что-то про себя. Всякий раз, когда речь заходила о Последней битве, Князь тьмы впадал в математическую задумчивость. – Не подведешь? – проговорил он, наконец. Прошло не меньше получаса. К этому времени бес уверился в мысли, что о нем окончательно забыли, и помышлял только о том, как бы незаметно покинуть кабинет Лучезарного, чтобы не навлечь на себя сатанинский гнев. Неожиданный вопрос заставил парнокопытного искусителя вздрогнуть.

– Не сомневайтесь, Ваше темнейшество! – выпалил он. – Я в своем человеке уверен! – Несмотря на патетику заявления, голос беса заметно дрожал. Имея дело с сильными мира сего, обитающими за пределами онтологической иллюзии, как здесь называли мир людей, созданный богом, он начинал утрачивать врожденный артистизм. Общаться с самим Сатаной – это вам не заносчивых бесовок осаживать. – Великий грешник! Великий! Без всяких преувеличений. Видели бы вы, как он людей убивает из винтореза. Бах – и готов. Бах – и еще один улетел на тот свет. У меня каждый раз от гордости челюсти сводит. Чуть не плачу, глядя на моего родимого душегуба. – Скороговоркой поведал Кухериал и уронил скупую слезу. Она сползла по покрытой жесткой щетиной щеке и затерялась в густой козлиной бородке.

– Молодец, – одобрил Люцифер. – Всем бы твое рвение, бес, мы бы святым давно шеи посворачивали, как… – сатана замялся. – Как…

– Как умелый сантехник вентиль, – подсказал сравнение бес.

– Где бумага? – Лучезарный посуровел, тон его сделался деловым и Кухериал понял, что со сравнением оплошал.

– Вот, – он поспешно передал в когтистые лапы свернутый в трубочку пергамент.

Князь тьмы развернул документ и углубился в изучение, покусывая тонкие губы. Бес понял, что «его темнейшество» вновь охватили черные мысли, потому что кроме росчерков герцогских когтей в документе ничего не было – ни единой буквы официально принятой в аду латинской письменности. К тому же, всякий раз, когда сатана делался мрачен, обуреваемый параноидальными идеями и математическими подсчетами, атмосфера рядом с ним густела и делалась настолько тягостной, что скрадывала дыхание.

– А вот скажи мне, бес, – пророкотал Люцифер, когда Кухериал стал понемногу задыхаться, – все ли подписали бумагу с охотой?

– Сомнения были… у всех, – ответил бес с готовностью, жадно сглатывая воздух, – наверное, боятся ответственности.

– Ну, это уже я буду судить, ответственности они боятся или что-то замышляют. А что Мамон?!

– Думал дольше всех.

– Так я и знал! – Черные глаза Люцифера полыхнули алым. – Никакого уважения к высшей власти. Прибрал к рукам все золото ада. И думает, всё у него под контролем, всё ему можно. На мое место метит, паразит.