Черный клан

И я со вздохом сказал то же, что обычно говорил:

— Просто я не желаю участвовать в этих крысиных бегах, понимаешь? У меня другие цели в жизни!

— Ах ты не желаешь? Ах у него цели в жизни! — привычно начала заводиться Ленка. — А дочку кто кормить будет?

Тут мне невыносимо захотелось взять свой верный двуручный меч, надвинуть забрало поглубже и выйти на большую дорогу. Или уплыть в крестовый поход. Главное, подальше от Ленки. Начиналась самая противная часть разговора — о деньгах.

Вообще-то я честно предлагал отдавать ей четверть зарплаты, как положено, но зарплата у нас в НИИ такая, что Ленка заявила, что я над ней издеваюсь, и вообще отказалась от «подачки». И теперь колола мне этим глаза.

— Как тебе вообще не стыдно жить на свете, зная, что твоего ребенка содержит другой мужчина!

— Так ты же не берешь от меня денег!

— Потому что это не деньги, а кукушкины слезки!

— А почему я должен давать тебе больше, если ты Ваську даже по воскресеньям ко мне не хочешь отпускать?! — рявкнул я, потеряв терпение.

— Да потому что не хочу, чтобы она стала на тебя похожа! И хватит называть ее Васькой!!

Дочку вообще-то звали Василиса. Ленка назвала ее этим наимоднейшим в позапрошлом сезоне именем — разумеется, не посоветовавшись со мной. Заметьте, я промолчал. Только и рассказал ей анекдот: «Вышла Василиса Премудрая за Ивана-Дурака, и стала она Василиса Дурак». Ленка юмор не заценила. А я все равно звал малявку Васькой, и, между прочим, она откликалась.

Моя внебрачная баронская дочь. Наследная принцесса захудалого королевства…

— И все ты врешь, и нет у тебя никаких «других целей», — не унималась Ленка. — И вообще целей нет. Пока все люди зарабатывают деньги, стремятся добиться успеха, ты плывешь, по течению как… как бревно!

«Спокойно, — приказал я себе. — Сократ своей жене деньги платил, чтобы она его оскорбляла, и тем самым тренировал дух… Или не жене? А, неважно».

Если бы Ленка на секунду замолчала, стали бы слышны питерские весенние звуки: шум, шелест, шипение, плеск воды, звонкие редкие удары капель по жестяному подоконнику. Капли бежали по стеклу, как строчки японской скорописи или загадочные символы на экранах компьютеров Сиона в «Матрице». Казалось, они несли послание, которое я пока не могу прочитать. Даже если оно адресовано лично мне. Потому-то я и жду. Но чего?

— Допустим, я плыву по течению, — терпеливо согласился я. — Но не как бревно. Я присматриваюсь. Объясни, почему я должен прилагать усилия, чтобы плыть туда, куда мне не хочется, да еще наперегонки со всякими придурками?

— А что тебе хочется? Ты сам-то знаешь?

— Ты опять права, — сказал я кротко. — Да, я не знаю, куда плыть и зачем. Да, я вообще не знаю, зачем живу.

Сказал, чтобы подразнить ее, — и вдруг понял, что так оно и есть.

И вокруг сразу все словно осветилось холодным, безжалостным светом. Так всегда бывает, когда случайно признаешься себе в чем-то неприятном, что от себя долго скрываешь.

— А пора бы уже узнать!

Тут Ленка принялась меня поучать и понесла такие банальности, от которых меня просто затошнило.

— Жизнь — жестокая штука, Леша. Все мы в ней — хищники или жертвы. Или ты — или тебя. Другого выбора нет. Ты не будешь прятаться от нее всю жизнь за родительской спиной. Пора уже повзрослеть, стать мужчиной… Хотя нет, тебе это не грозит. Настоящий мужчина — это хищник, он зубами вырывает из жизни все, что хочет. Это то, на что ты не способен…

«Побить ее, что ли? — лениво подумал я. — Вожжами!»

Шум ливня снаружи усиливался. Ленке приходилось повышать голос, чтобы перекричать дробный грохот воды, падающей с крыши на подоконники. Окно словно заливалось слезами. На его нижнем крае налипло сантиметров пятнадцать талого снега. Первый весенне-зимний ливень весело выбивал азбукой Морзе таинственное послание, которое я не могу прочитать. Потому что не знаю кода. Нужен код. Но как его отыскать, когда тут из тебя насильно пытаются сделать хищника?!

«Хищник, настоящий мужчина! — обозлился я вдруг. — Господи, какие пошлости! И где она их понабралась? Наверно, от этого своего хмыря на „крайслере“!»

— А ты кто, Ленка? — спросил я. — Хищник или жертва?

— Я?

Ленка растерялась. Похоже, сама себе она этот вопрос никогда не задавала.

— Хочешь, я тебе скажу? — предложил я.

Холодная ясность сознания, сошедшая, когда я сам себе в глаза сказал горькую правду, еще не покинула меня, и я отстраненно взглянул на Ленку.

И тут как будто лопнула последняя связывавшая нас нитка, и я увидел Ленку со стороны, как чужого человека. Даже не как человека — а как чуждое существо другого вида. Не моего — уж точно.

— Ты — хищница, — сказал я, точно зная, что угадал. — Мелкая такая, вертлявая, с маленькими, но острыми зубками. Типа хорька или куницы. Большим, настоящим хищникам ты, конечно, на один перекус, но какого-нибудь беззащитного птенчика вполне сможешь загрызть… Довольна?

Ленка испуганно смотрела на меня, почему-то не пытаясь в своем духе перебить на полуслове. Я вдруг почувствовал, что больше совсем не жалею, что мы расстались. Даже из гордости.

А потом тем же просветленным, холодно-отстраненным взором я посмотрел на себя самого и понял последнее, самое важное.

— А вот я — не хищник. И знаешь, я этому рад!

Что-то звякнуло прямо над головой. Вокруг резко стемнело. На стол с нежным звоном посыпались осколки стекла. Ленка, взвизгнув, вскочил а на ноги. В нашу сторону снова с любопытством обернулась вся очередь у раздачи.

— И чего орать? — спокойно спросил я. — Ну, лампочка лопнула.

— Хорошо хоть не потолок рухнул! Скоро наша шарашка вообще вся развалится, — с отвращением сказала Ленка. — Блин, прямо в стакан стекло попало, пропал компот… Я пошла отсюда!

— Покедова, — я небрежно помахал ей рукой.

Ленка ушла, цокая каблучками по облезлому паркету. Сразу стало так тихо, будто институт вымер. Где-то гудели галогенные лампы, кто-то звякал посудой в пищеблоке. Из плачущего окна на меня глядело мое отражение. Прямые русые волосы — светящимся ореолом вокруг лица. Я вздрогнул — на миг показалось, что лицо чужое. Или что-то в нем не так. Встал и, хрустя подошвами по битому стеклу, пошел в свой отдел.

На рабочем месте все было по-прежнему. Никаких перемен к лучшему. Комп висел. Техники ушли — видимо, за подмогой. По экрану текла все та же зараза.

Я сел за стол и мрачно уставился на ползущие капли таинственных знаков, пытаясь постичь «послание из иных миров» с помощью интуиции, если уж логика не помогла.

В голове вертелся разговор с Ленкой. Кажется, было сказано что-то важное. Но что? Теперь, вспоминая все сказанное, я не мог понять, что именно так меня зацепило.

Ну да, я не хищник. Я не злой, не агрессивный. За себя постоять могу, но бить людей по лицу мне неприятно.

Но кто я?

Получается, если я не хищник — значит, я жертва? Иногда я себя ощущал жертвой, когда какие-нибудь престарелые акулы из бухгалтерии запускали в меня свои пожелтевшие клыки.

Говорят, есть особое самосознание жертвы. Некая аура страха, по которой ее безошибочно вычисляют хищники. Маньяки, насильники и прочие уроды, для которых поглумиться над слабым — наслаждение. Но не просто над слабым — а над тем, кто покорно принимает свою роль. И отдает право тем самым хищникам делать с собой все что им угодно. Отношения хищника и жертвы — это симбиоз, если хотите.

Я фыркнул. Нет, это не про меня. Иначе бы мы с Ленкой спелись. Она меня выбрала не потому, что искала себе мальчика для битья. Она ошибочно принимала меня за хищника, тьфу на него…

Хм… Может, я все-таки хищник, только ленивый и без целей в жизни?

И снова я ни то ни се. «Не от мира сего», — как выражается матушка. Жертвой я себя не воспринимаю, а хищником не хочу быть абсолютно. Хищник… Есть в этом какая-то ограниченность. Шаг вниз. Когда некто считает себя вершиной эволюции только потому, что может убить и съесть любого конкурента, — это не тот идеал, к которому хочется стремиться. Вершина пищевой цепочки — пожалуй.