Дракон и Джордж

Он тяжело вздохнул и задумался: из-за чего начался весь сыр-бор? Джим чувствовал себя виноватым, что вспылил из-за сущей ерунды, о которой и говорить-то нечего…

– Как бы то ни было, – продолжал он, разгоняя Оглоеда по автостраде в направлении трейлер-корта, о котором ему по секрету рассказал Дэнни Кердак, – нам, пожалуй, действительно стоит снять этот трейлер. Завтра же мы поженимся, а когда станем жить вместе, денег будет уходить меньше. Тогда ты сможешь бросить халтуру у Гроттволда, а может быть, и ассистентство на кафедре английской литературы.

– Джим, – усмехнулась Энджи, – знаешь, дырявый карман денег не экономит.

– Зашьем! – уперся Джим.

– На нитках разоришься. Посмотри сам: вместе с жидкой похлебкой и двухъярусными кроватями в спальнях общежитие стоит нам по сто двадцать монет в месяц. Какой бы угол мы ни сняли, дешевле он не будет. А уж меньше, чем за обед в студенческой столовой, с нас нигде не возьмут. Так что работу у Гроттволда я не брошу. Но, конечно, иметь свой угол и жить вместе неплохо. Я охотно поселюсь с тобой в трейлере или в маленькой квартирке, только не надо морочить и себе, и мне голову насчет дешевизны.

– Но ведь можно на первых порах отказаться от удобств и пожить по-спартански?

– Даже спартанцы не ели руками! Нам в любом случае понадобится кое-какая утварь. Надо в чем-то готовить еду, чем-нибудь ее есть. Нужен обеденный стол, за который не страшно сесть, нужен еще и письменный стол, за которым мы будем проверять работы студентов. Нужно еще минимум четыре стула, потому что два ты сразу завалишь книгами и тетрадями. На полу я спать не согласна, так что учти, потребуется еще матрас и платяной шкаф.

– Стало быть, я возьму дополнительную работу и куплю все необходимое.

– Ни в коем случае. А вот я брошу свою диссертацию. И не спорь! Ты должен бомбить академические журналы статьями до тех пор, пока тебя не начнут печатать. Уж тогда-то Шорлз подыщет тебе что-нибудь поинтереснее работы с нерадивыми студентами.

– Черт возьми! – воскликнул Джим. – Мне уже кажется порой, что я никогда нигде ничего не напечатаю.

– Не крути! – в голосе Энджи вдруг зазвучала угроза.

– Да я не о том, – пристыженно оправдывался Джим. – Понимаешь, последняя статья просто сама ложилась на бумагу, так что, если бы мне не пришлось тащиться на эти дурацкие занятия…

Профессор Тибальт Шорлз, глава кафедры всеобщей истории, выказывал откровенное недовольство, когда ассистенты пропускали занятия, которые вел лично он. Джиму прихоти начальства не нравились, они были лишним довеском к стандартной ежедневной работе: проверке учебных текстов для студентов, посещениям библиотеки с заказами книг по очередному курсу и прочая, и прочая, и прочая… Нелепая причуда шефа добавляла к рабочему времени Джима шесть часов в неделю, но жалованье – сто семьдесят пять долларов в месяц – не увеличивалось ни на цент.

– Он что-нибудь сказал? – спросила Энджи. – Или ты опять не решился спросить его о ставке преподавателя?

– Он был явно не в духе.

– Он? А может, ты?

Джим растерянно заморгал. В прошлом году в Чикаго, на семинаре Ассоциации историков Шорлз долго и подробно беседовал с Джимом и наконец пообещал ему должность преподавателя на возглавляемой им, Шорлзом, кафедре всеобщей истории. Вдохновленная открывшейся перспективой, Энджи отложила работу над диссертацией и подала документы на кафедру английской литературы Ривероук-колледжа, где был объявлен конкурс на замещение вакантной должности ассистента. Джим и Энджи познакомились на последнем курсе Мичиганского университета, однако Джим успел защититься еще три года назад. К их общей радости, Энджи дали место ассистента, несмотря на то что она еще не удостоилась докторской степени.

Итак, они устроились в одно академическое учреждение; казалось бы, их будущее практически обеспечено, однако, когда они прибыли в Ривероук-колледж, от их радужных планов не осталось и следа. Шорлз огорошил Джима, сообщив ему, что из-за неожиданно возникших финансовых трудностей Джим не получит место преподавателя по крайней мере до начала весеннего семестра. Тем не менее ставка оставалась вакантной и по сей день…

Джиму понадобилась пара недель, чтобы уяснить себе истинную природу «финансовых трудностей» Шорлза. Кафедра истории Ривероук-колледжа (как, впрочем, и любое другое академическое учебное заведение) представляла собой мишень, которую до состояния дуршлага изрешетили внутренние интриги разного калибра. Две равные по силам фракции сталкивались лбами буквально по любому вопросу, а сам Шорлз, не примкнувший ни к одной из них, уже четыре года только и занимался тем, что ловко уворачивался от перекрестных выстрелов, но команды прекратить огонь не давал.

Так что, случись Джиму получить место преподавателя, равновесие сил могло нарушиться, то есть лодка перевернулась бы, а в этом случае первым утонет Шорлз.

Козлом отпущения в каждой схватке выступал заместитель Шорлза профессор Теодор Н.Джеллами. Одна из фракций поддерживала его, поскольку Джеллами всегда в открытую выкладывал собеседнику все, что он о нем думает. Соперничающая же фракция всячески протестовала против человека, который постоянно ходит в замшевой куртке и считает мотоцикл единственным достойным средством передвижения. Поговаривали, что Джеллами собирается перед началом весеннего семестра покинуть Ривероук-колледж.

Впрочем, это были только слухи. Тем не менее Шорлз слишком опасался за собственную безопасность, чтобы включить в игру нового человека, тем более молодого и ретивого, а стало быть, непредсказуемого.

– Извини, Энджи, – с искренним раскаянием произнес Джим. – Я вынужден битый час сидеть на его занятиях, бездельничая и делая вид, что мне интересно слушать его байки. Потом, я ни на секунду не могу забыть, как он обошелся с нами. Так что, когда звенит звонок, мне страшно подойти к нему, чтобы заговорить. Если он откажет, я попросту выбью ему зубы.

Недолгая, холодная и тяжелая, как ледяная глыба, пауза повисла в салоне мчавшейся машины. Джим уставился в какую-то далекую точку за лобовым стеклом и с облегчением почувствовал, что пальцы, вцепившиеся в руль, немного ослабили хватку.

– Все нормально, Джим, – подбодрила его Энджи. – Если тебе действительно хочется выбить зубы Шорлзу, то ты справедливо одергиваешь себя. Как-нибудь тебе еще представится случай поговорить с ним с глазу на глаз в Спокойной обстановке.

Они опять замолчали.

– Кажется, здесь, – Джим кивнул вправо и чуть в сторону от дороги.

2

Одного мельком брошенного взгляда на трейлер-корт Бельвью оказывалось достаточно, чтобы отбить у проезжающих мимо любопытных автомобилистов желание взглянуть на загон для трейлеров во второй раз. Ничего удивительного: последние лет двадцать ни один из прежних хозяев даже на попытался изменить к лучшему внешний вид трейлер-корта.

Нынешний в свои пятьдесят был внешне столь же «упитанным», как Джим Эккерт. Отличие состояло в том, что с годами некогда упругая плоть свалялась, а кожа съежилась в складки и морщины и, стянувшись к лицу, лишила его физиономию даже намека на выразительность. Тройной подбородок снизу подпирался воротником – рубашка берлинской лазури раздувалась пузырем вокруг колышущегося, как студень, торса. Черный ремень, как немой садист, жестоко стягивал на талии выгоревшие темно-бордовые штаны; пояс так глубоко впивался в живот, что брюки скорее напоминали модную юбку со сборками. Дышал менеджер как тот пес: мало того, что утомлен длительной бессмысленной погоней за муляжной уткой, так еще и пахло от него так, будто перед самым разговором он закусил рокфором с чесночной приправой. В прогретом солнцем небольшом объеме автоклетушки, которую он шепеляво нахваливал Джиму и Энджи, это его сомнительное достоинство было невероятно трудно игнорировать.

– Хоромы! Настоящие хоромы! – приговаривал морщинистый менеджер, театрально взмахивая руками и очерчивая тесное пространство. – Я на некоторое время оставлю вас наедине: смотрите, советуйтесь, решайте. Когда созреете, милости прошу ко мне в офис.