О дружбе (СИ)

Через полчаса он стал счастливым обладателем сразу трёх произведений, как он попросил, "о приключениях" — на его взгляд, этот жанр больше всего соответствовал характеру Тхар. Книги были достаточно толстые, первые страницы — многообещающие, и Ллио радостно думал, что их должно хватить надолго. Со дня неудачного падения Тхар прошло уже достаточно времени, и девушка чувствовала себя гораздо лучше. Плечом она по-прежнему шевелила с опаской, но уже могла сидеть и реже жаловалась на боль. Больше всего Тхар мучилась от скуки и невозможности двигаться. Поэтому, увидев покупки, она радостно воскликнула:

— О, Ллио, я тебя обожаю! То, что надо бедной больной девушке!

— Я буду читать, чтобы тебе глаза не напрягать, — тут же вызвался Ллио: Риан советовал ей как можно чаще лежать с закрытыми глазами.

— Ты лучше расскажи, как там на ярмарке? — потребовала Тхар, и не отстала от эльфа, пока он не пересказал все детали, не ответил на все вопросы, не выслушал все сетования на её неподвижность и не пообещал на следующий день принести знаменитых сейкальских булочек.

Обоз задержался в Сейкале: дела у Радега шли неожиданно хорошо, он что-то продавал, покупал и перепродавал, телеги с товарами пустели, а сундучок с деньгами — тяжелел. Но, как бы орк ни был занят, он всегда находил время прийти к Тхар, поговорить с ней, подбодрить и развлечь. Узнав, что она приходит в восторг от местных булочек, он договорился с булочницей и вечерами приносил свежие, только с противня рулетики и завитушки. Дирелл брался за заваривание чая — кто лучше эльфов знает, как правильно это делать! — и вся компания неожиданно мирно сидела вместе, пока не приходило время спать.

Дорога из Сейкалы удлинялась почти вдвое, так как Радег на всякий случай предпочёл обойти города в карантине: не только из-за болезни, но и потому, что там и не переночуешь, и не поторгуешь, и припасы не пополнишь. По приблизительным подсчётам, они должны были оказаться в Заречном где-то через две с половиной — три недели.

От нечего делать Ллио бродил вокруг Сейкалы — на следующий день они шли дальше, обоз постепенно собирался, но Ллио уже давно собрал всё, что надо. Нельзя сказать, что настроение было особо радужным у находящихся в Сейкале людей, орков и прочих. Ллио заметил нескольких сородичей и даже хмурого гнома, на которого таращился неприлично долго — ведь видел представителя его племени первый раз в жизни. Таращился, пока тот не осведомился строго: "В чём дело, дитя лесов?", и смущённое "дитя" не забормотало извинения, пытаясь затеряться в толпе.

Оставаться на месте эльф уже не мог. Тхар вынужденное бездействие сделало крайне раздражительной. По её собственным словам, она наотдыхалась на сто лет вперёд, и неподвижность просто убивала её. Рассудив, что наперебой хлопочущие возле девушки Дирелл, Гаисхаш, Радег, Мирела, Тиля и Риан найдут, чем её развлечь в его отсутствие, и позаботятся обо всём необходимом, Ллио отправился побродить. Даже его терпеливый характер начал сдавать от постоянного ворчания, жалоб и нытья. Он прекрасно понимал, насколько тяжело лежать пластом деятельной Тхар, но боялся, что вот-вот начнёт огрызаться. А поскольку грубить девушке, да ещё и подруге — это просто верх дурного воспитания, эльф предпочёл исчезнуть на время, чтобы потом с новыми силами быть ей опорой и поддержкой.

Он не заметил, как забрёл в кочевье сахези. На него смотрели с интересом, но достаточно дружелюбно, хотя сами по себе люди выглядели хмурыми и подавленными. Ллио бездумно огибал одну кибитку за другой, когда его внимание привлек плач. Тонкий, захлёбывающийся и безнадёжный — с таким отчаянием мог плакать только ребёнок, ведь в детстве обиды и разочарования ранят вдвое больнее. Тут же послышались усталые утешения, эльф не сдержался и заглянул за полог. В застеленной коврами и завешанном яркими тканями кибитке сидела женщина, прижимая к себе девочку лет десяти-одиннадцати и мягко похлопывая её по плечу. Заметив Ллио, она бросила на юношу раздражённый взгляд и потянулась задёрнуть полог.

— Гаци, дорну, — поспешно сказал Ллио, вспоминая, что этими словами Тхар приветствавала сахези три недели назад.

Женщина чуть насмешливо улыбнулась, оставив полог, и заговорила на сахези.

— Извините, я только эти слова знаю, — смутился Ллио. — Я просто хотел спросить, может, я чем-то могу помочь? Ваша дочь так плачет…

Женщина вздохнула и покачала головой. В завораживающем движении колыхнулись в такт огромные круглые серьги, касаясь смуглых щёк.

— Болела она, — сказала сахези печально и почти без акцента. — Её в больницу забрали, прямо у меня из рук вырвали, — она взмахнула тонкими кистями, усеянными браслетами и кольцами. — А там её обстригли.

— Там всех стригли, — неожиданно подала голос шмыгающая носом девчушка. — Сказали, чтобы вшей не было, а у меня их никогда не было! У меня таки-и-ие ко-осы бы-ыыли-иии… — снова заплакала она, утыкаясь залитым слезами лицом в уже потемневшую кофту матери.

— До земли, — со вздохом подтвердила та, обнимая дочь. — Несколько лет растили. Я тому гаду лекарю едва нож под рёбра не воткнула, когда увидела.

Ллио поперхнулся утешениями, а женщина продолжила:

— А у тасарези женщин только из-за позора стригут. Вот их мальчишки её и обижают. А уйти мы пока не можем — несколько наших в тюрьме сидят, суда ждут.

— А кто такие тасарези? — вырвалось у Ллио.

За что сородичи говорившей сидят в тюрьме, он предпочёл не уточнять.

— Светлокожие, оседлые, — пояснила сахези и внимательно посмотрела на него: — А откуда ты знаешь те слова, что сказал, и почему при этом не знаешь про тасарези?

— Тхар сказала. Это моя подруга, она кочевала с Галеро… — начал Ллио и увидел, как расплывается в улыбке сахези:

— Тхар! Как она? Давно её не видела. Слышала, она ушла от Галеро.

— Да, а вы, случайно, не Сури? — предположил Ллио.

— Нет, — покачала головой сахези. — Я Риаци. А это Мирхети, — указала она на девочку.

— А я Ллио, — представился эльф.

— А Тхар здесь? Пусть приходит, — оживлённо предложила сахези.

— Да, только она… болеет, — признался Ллио. — Она упала с лошади и не встаёт.

— А чего ты тогда здесь сидишь? — нахмурилась сахези. — Тоже мне, мужчина! Женщина не встаёт, а он ушёл! А если ей воды подать надо будет?!

— Да, я сейчас пойду обратно, — смутился Ллио, сползая с края повозки, на который присел в процессе разговора, и чувствуя, как краска стыда заливает щёки, хотя в распоряжении Тхар был добрый десяток рук, способных поднести воды.

— Да я тебя не гоню, — усмехнулась сахези. — Вот моя Хети даже плакать перестала, всё на тебя смотрит. Эльфов она раньше не видела.

— Мама хотела чужие волосы мне приделать, но они все от мёртвых тёток, — шмыгнув носом, вставила девочка, неловко вытирая слёзы, обиженная тем, что про её горе забыли.

Риаци кивнула.

— Мы с подругой жену лекаря этого поймали и хотели обстричь, а у неё на голове три волосины, — с детской непосредственностью пожаловалась сахези. — Так бы сходили к цирюльнику, парик сделали. И были бы снова косы у моей Хети, пока свои не отрастут.

Девочка снова шмыгнула носом и прерывисто вздохнула, грустно потянув на лоб край обмотанного вокруг головы платка.

И Ллио осенило.

Он наклонился к девочке, перекидывая через плечо собственный хвост, перевязанный зелёной лентой, и спросил:

— А мои — хочешь?

После смерти Ллан, в знак траура, Ллио ополовинил спускавшиеся почти до талии волосы, но за прошедшие месяцы они отросли, и из них вполне можно было заплести приличные косы.

Но девочка помотала головой:

— Они же белые!

— Правда, — кивнула сахези. — Спасибо, но куда ей светлые? Мы все черноволосые.

Ллио задумался на секунду, и его осенило второй раз за пять минут (определённо, это был весьма подходящий день для просветлений!):

— А не совсем чёрные, тёмно-каштановые подойдут?

— Тхар тебе этого не простит! — засмеялась Риаци.