Звезда Судьбы

К полудню они оказались на краю огромного кратера, размером превосходящего даже диаметр их зиккурата. С трудом удерживая равновесие на оплавившихся камнях, обожженных, еще хранивших тепло небесного огня, внизу они увидели камень, — размерами он был не больше человеческого роста, казался раскаленным добела и извергал дым и искры.

Как завороженные, взирали на это чудо жрецы, и внезапно из затянутых тучами облаков послышался гром. Подул сильный ветер, и начался дождь, охладивший потные лица людей и обратившийся в пар, едва лишь он достиг горячего кратера и камня, покоившегося внутри.

С посохом в руке, Тха-Бнар сделал пару шагов по склону кратера. Пару раз он едва не оступился на толстом слое пепла и обломков, и все же эта звезда внизу притягивала его неудержимо, и сейчас он не в силах был отвести от нее глаз, сознавая, что, наконец, были услышаны и получили подтверждение молитвы многих поколений его предшественников, как и его собственные…

Немного погодя, он обернулся к своим спутникам.

— Пусть несколько человек спустятся сюда и вытащат камень. Используйте веревки и шесты, которые мы прихватили с собой. Поторопитесь! Дождь скоро достаточно охладит камень!

Две дюжины юных аколитов, которые не знали, чего им опасаться сильнее, — этой странной Звезды в кратере или гнева колдуна, — нерешительно начали спускаться по склону ямы мимо Тха-Бнара, волоча за собой длинные дубовые шесты и тяжелые шелковые веревки, которые принесли с собой из зиккурата.

Тха-Бнар вновь вскарабкался на край кратера, и теперь молча и завороженно наблюдал за усилиями юных жрецов. Пот блестел на его лысой голове, и он взволнованно поглаживал свою темную раздвоенную бороду; время от времени по мощному телу жреца пробегали волны дрожи. Он прошептал одному из членов своей свиты, что стоял рядом с ним:

— Ты чувствуешь? Ты чувствуешь это?

Тот изумленно уставился на Тха-Бнара:

— Что чувствую, господин?

На лице Тха-Бнара появилась усмешка. Он не повернулся к своему спутнику, продолжая глядеть на Звезду в кратере.

— Сила, — прошептал он скорее себе самому, чем в ответ на вопрос жреца. — О, эта сила! Боги дали мне ответ…

Ближе к вечеру под моросящим дождем Теринас вместе с остальными четырьмя старейшинами и четырьмя сотнями самых крепких воинов приблизились к зиккурату; по пятам за ними следовали еще триста вооруженных мужчин. Теринас намеренно разделил своих последователей на два отряда. Они миновали возделанные поля, перешли вброд реку, отделявшую их от окрестностей зиккурата, и уверенным шагом двинулись вперед. Они распевали древние воинские гимны, чтобы подстегнуть свою отвагу, и начали подъем по склону к возвышавшемуся на севере пирамидальному строению.

— Все это зло, зло! — бормотал себе под нос Теринас, старясь шагать как можно тверже, как если бы одной поступью своей рассчитывал напугать обителей зиккурата. — Проклятое зло! Всех этих ублюдков следовало стереть с лица земли еще при жизни моего деда, но теперь мы уничтожим их и принесенное ими зло. Я перебью всех этих собак!

По мере их приближения к зиккурату дождь пошел еще сильнее. Несмотря на владевшую ими злость и страх, Теринас и его люди были потрясены громадой пирамиды. Всю свою жизнь они взирали на нее лишь с другого берега реки, но теперь, подойдя ближе, увидели перед собой подобие одетой в камень небольшой горы или города. Зиккурат был выстроен в форме ступенчатой пирамиды, на многочисленных уровнях его были возведены дополнительные стены, что понижались и возвышались, восходя по спирали к самой вершине, где пирамиду венчал небольшой, — по крайней мере, на таком расстоянии он казался небольшим, — храм или какое-то иное жилище. Казалось, зиккурат строили в несколько приемов: основа его состояла из чернейшего базальта, но чем выше, тем больше появлялось коричневых, серых и даже зеленоватых камней.

По мере того, как Теринас приближался к пирамиде, становилось очевидно, что каждый из камней, составлявших ее, был высотой по меньшей мере в рост человека. Зиккурат возвышался, затмевая небо, и огромная тень его ложилась на всю землю. И, подобно тому, как сам зиккурат казался незначительным рядом с горой, на склоне которой он вырос, так и рядом с этой пирамидой люди, приближавшиеся к нему, делались похожими на муравьев.

Вокруг не слышалось ни единого звука, ника-

кой жизни, — ни птиц, ни полевых зверьков, ни лаже змей или кротов. Не росло здесь злаков, не было протоптанных дорожек или следов случайного каравана… Лишь гора, зиккурат и повсюду, насколько хватало глаз, бескрайнее море травы. Оказавшись совсем рядом, Теринас со своими людьми невольно задался вопросом, как сумеют они одолеть такую громаду, и даже просто взобраться на нее. Никто из них не был искушен в искусстве осадной войны. Люди начали встрево-женно перешептываться между собой, — и внезапно один из огромных камней у основания пирамиды со скрежетом ушел внутрь, обнажая темный проход.

Потрясенный, Теринас скомандовал своим воинам остановиться. Прямо перед ними, лицом к лицу, стоял бледный худощавый мужчина в длинном синем одеянии. Несколько томительно долгих мгновений шум ветра оставался единственным слышимым звуком, но никто не произносил ни звука, но затем жрец в синем балахоне нарушил молчание.

— Что вам здесь нужно? — вопросил он не громким, но звучным голосом. Он стоял, скрестив руки и пряча кисти в широких рукавах, в то время как пламенный взор его словно насквозь прожигал собравшихся перед ним селян.

Теринас, вдохновленный сердитым ропотом за спиной, сделал шаг вперед и обнажил свой старый клинок.

— Мы хотим знать, что за звезда упала ночью на землю?

Жрец взирал на него с таким видом, словно счел вопрос старосты слишком дерзким.

— Тебя напугала Звезда, дикарь? Ты страшишься ее еще больше, чем даже тени этого храма?

— Я не дикарь! — выкрикнул Теринас. — Вы, псы, что прячетесь среди камней, зачем вы призвали эту звезду на наши земли?

— Глупец! — сплюнул жрец. — Убирайся прочь, возвращайся на тот берег реки, и ничего дурного не случится с тобой.

Но теперь уже вокруг во множестве слышались испуганные и злобные крики, которые заглушили последние слова жреца в синем балахоне. Прежде, чем Теринас успел призвать своих людей к порядку, кто-то положил стрелу на тетиву и выстрелил из лука в жреца.

Он промахнулся… Либо того окружала некая незримая защита. Стальной наконечник ударился в базальтовый камень, высекая искры.

— Недоумки! — выкрикнул колдун.

Если бы спутники Теринаса хоть немного лучше владели собой в этот миг, они поняли бы, что храмовый жрец не меньше их самих боится упавшей звезды, но теперь, после первого выстрела из лука, была утрачена всякая надежда восстановить мир. Полетели новые стрелы, — и лучники били так часто и наугад, что самому Теринасу и нескольким его спутникам, стоявшим впереди, пришлось пригнуться пониже, чтобы их не задело.

Колдун, напротив, отважно выступил вперед из прохода. У него за спиной маячило еще с полдюжины мужчин в синих балахонах, безоружных, державшихся гордо и с достоинством. Они принялись выкрикивать какие-то слова на неведомом языке, совершая при этом безумные жесты, словно пытались отпугнуть селян одними лишь воплями и телодвижениями.

Одна из выпущенных стрел неожиданно поразила жреца прямо в грудь. С пронзительным визгом он рухнул на колени, а затем вырвал стрелу, с негодованием швырнул ее на землю и сам повалился набок.

Осознав, что наступил решающий момент, Теринас вскинул клинок и устремился к проходу пирамиды. Жрецы поспешили отступить, бросив раненого товарища, дабы закрыть каменную дверь прежде, чем пострадает кто-то еще и обезумевшие воины проникнут внутрь зиккурата. Со стоном и скрежетом начала закрываться тяжелая каменная плита, и раздосадованные селяне обрушили свой гнев на раненого жреца, забивая его ножами, дубинками и мечами.

Постепенно день сменился сумерками. Дождь прекратился, и люди Теринаса встали лагерем на равнине, решив, что теперь имеют полное право находиться на этой земле. Кое-кто не переставал кричать, что колдуны все безумцы, и напрасно люди так страшились этого храма на протяжении многих поколений. Уж, конечно, тот жрец, которого они прикончили, не сумел противостоять толпе ни с помощью заклятий, ни каких-либо магических чар. Однако, по мере того, как садилось солнце, отбрасывая длинные пурпурные тени на порыжевшую степь, настроение толпы менялось. Внезапно на первом уровне зиккурата в проеме появилась высокая фигура, облаченная, подобно остальным жрецам, в синий балахон. Теринас со старейшинами уставился на этого человека, который пронзительно возопил: