Буря

Троун, как и подобает государю в таких случаях, не как не проявил своих чувств, но спокойно и даже величественно поднялся, и положил сильную свою руку на рукоять клинка. В вихре появилось три контура — одна из них была Аргония, второй — Маэглин; и, наконец, третий — почти сливался с этой тьмою.

Все-таки, прежде всего, государь внимательно на свою дочь взглянул: удостоверился — все ли с ней в порядке; нет ли ран. Маэглина словно и не заметил, но спокойным, невозмутимым ликом взглянул на темного, ожидая, что тот скажет, какие выдвинет условия…

Темный безмолвствовал — Аргония бросилась к своему отцу, однако, стоило ей только прикоснуться к той черте, где вихрящийся, темный воздух переходил в наполненное аромат нутро повозки, как почувствовала, как некая могучая сила, против которой ее собственная физическая сила ничего не значила — оттягивает ее назад. Тогда девушка, уже понимая, что на этот раз к Троуну не вырваться, проговорила:

— Отец, рядом ли с вами этот… Одноглазый!

Троун отвечал незамедлительно:

— Если ты говоришь про Робина, так знай, что он с твоими братьями отправился к Самрулу, мстить за…

Аргония побледнела больше прежнего, и выкрикнула:

— Вы немедленно — слышите: немедленно должны поворотить свое войско! Этот мерзавец ненавистный задумал погубить и вас и ваших сынов! Да, да — знайте, что это колдун! Это он ударил клинком Варуна, и тот… я не знаю, как так получилось, но вы должны знать — ваш старший сын еще жив, хоть и в ином обличии, он томиться где-то на севере, а этот колдун, чтобы вернуть свое тело назад, вошел к вам в доверие, и я уверена, что и над братьями верх взял! Немедленно возвращайтесь — верьте мне!

— Я видел в Робине только друга. Пусть внешность у него была, как у чудовища, но в глазах искренность…

— Это могучий колдун! Он такой притворщик! Я, Аргония, уверяю вас: поворотите немедленно войско и спешите за колдуном!..

На некоторое время воцарилось молчание, и даже вихрь крутился бесшумно. Впрочем, снаружи повозки доносились какие-то крики, но они были такие отдаленные — словно бы из иного мира. Что бы там не случилось — проникнуть вовнутрь они не могли, так как проход зарос какой-то непроницаемой, темной материей.

Все пребывали в некотором замешательстве, и ожидали, что же заявит на все это темный контур, однако, и тот безмолвствовал — выжидал что-то.

Маэглин испытывал такую муку, какую никакие палачи — рабы Троуна не смогли бы придумать. Ему страстно хотелось, что то сделать — ведь, не зря же его взяли, вместе с Аргонией, но, в то же время, он не знал, что делать, не понимал своей во всем этом роли. В то же время, вот, рядом с ним была девушка, которую он так сильно, так долго любил, и сдерживало эту девушку какое-то чудище темное — и вот мысль его без всякого порядка, лихорадочно металась из стороны в сторону; все пытался он отыскать хоть какой-то выход — не стоять же, право, так без всякого движенья! Вот и совершил Маэглин то, что ожидалось, и было «темному» столь очевидно, что он даже не завладел его сознанием.

Маэглин рванулся к Аргонии, и почувствовав необычайную, во всем теле легкость, смог не только высвободится от длани темного, но и подхватить девушку, но и отлететь с нею в сторону, вглубь вихрящегося туннеля. Девушка попыталась высвободится, однако несчастный безумец держал ее с такой отчаянной силой, что это у ней не удалось — между тем, никем уже не удерживаемые, они неслись неведомо куда, по этому стремительному темному коридору. Воительница пришла в ярость от того, что этот «уродец», повлек ее куда-то, оторвал от столь важной беседы, и теперь она, высвободив руки нанесла ему несколько сильных ударов — Маэглин отскочил в сторону, но тут туннель перед ними, распахнулся и полетели они в стремительной круговерти снежинок куда-то вниз, во тьму…

Между тем, перед Троуном оставался один темный контур. Король, видя, как была унесена его дочь, выхватил двуручный свой клинок, и замахнувшись, так, что перебил одно из деревянных перекрытий повозки, нанес могучий удар — из воздуха, точно из гранита, посыпались искры, и только благодаря небывалой силе, королю удалось удержать орудие в руках.

А из тьмы послышался вкрадчивый голос:

— Как все запуталось, не так ли, государь? Сколько всего на вашу голову — и сын жив, и дочь унесена, и изменник рядом с сыновьями, а тут и еще одна беда нахлынула… Где тут не потерять голову? Послушаетесь ли моего совета?

— Смотря какой совет! — пророкотал король, но в чуть дрогнувшем голосе его можно было прочесть, каким потрясением стали для него все эти события.

— Совет мой очень прост: послушайся дочери, поворачивай войско от стен Треса, и что было сил гони на север, за этим Ненавистным! Он могучий колдун, но от меня ты получишь такую помощь, что ему не устоять. Потратишь время под этими стенами, и не видать тебе своих сынов: всех потеряешь, когда как сейчас еще все живы.

— Значит, Варун действительно жив. Хорошо же, но сначала я должен знать: где моя дочь.

— Я вижу, что в скором будущем вам предстоит встреча. Главное — поверни войско…

Сказавши так, «темный» взмахнул своими дланями, и туннель этот захлопнулся столь же неожиданно, как и появился. И все осталось неизменным: на столе так же, стояла тарелка с аппетитным борщом, еще какой-то котел, испускал приятный аромат в углу, а на сковороде уже пережаривались румянейшие блины. Фалко был здесь же — все время этого разговора хоббит простоял молча и в стороне, но теперь — подошел к государю, и проговорил:

— Только не слушайтесь его. Не в коем случае не поворачивайте войско. Что бы этот колдун вам не советовал — вы делайте обратное, потому что иначе из короля превратитесь в пешку. Разве же вы не чувствуете: ведь — это все некий злой рок, все это ведет нас к некой мрачной цели, и мы должны противостоять, у нас ведь есть воля и разум!..

Троун пребывал в задумчивости — он был сосредоточен, густые его брови сошлись на переносице, а само лицо застыло в напряжении, словно бы вовсе и не лицом живого человека было, но каменным изваянием, в этой задумчивости, едва ли отдавая отчет, что говорит, он высказал вот что:

От этих слов, Фалко даже передернулся, начал было дальше убеждать Троуна, однако тот, велел ему замолчать, а сам стал прислушиваться к тем звукам, которые доносились снаружи повозки. А там, действительно кричали, вопили, временами раздавались пронзительные вскрики, которые никто, хоть раз побывавший в битве, никогда бы не спутал с иными звуками.

Государь бросился к выходу, однако, тот оставался затянутым темной материей, и вновь он замахнулся клинком, и нанес столь сильный удар, что лезвие, распоров материю, вонзилось и в пол, пробив в нем значительную борозду. Между тем, на образовавшийся проем, обрушился удар, и две половины материи, словно створки дверей, распахнулись в сторону. В повозку, взвыв пронзительно, ворвалась целая волна из стремительных темно-серых снежинок; за их движеньем ничего нельзя было разглядеть, но вот метнулся стремительный, массивный контур — Троун вновь занес клинок, вновь обрушил его, и вот перерубленный волк, все еще дергаясь, истекая кровью, покатился по полу…

— Мы выслали к ним наших посыльных, с поручением о мирных переговорах, и что же: посыльные напали на их след, и вот уж тря дня, как исчезли без следа, тогда как в точности было условленно: они, ежели только останутся в живых, вернуться в тот же день — все, что требовалось — передать послание, и условиться с их главарями о месте встречи.

Так говорил один почтенный лесной эльф, государю своему Тумбару, в час закатный, когда они вместе с многотысячным эльфийским войском стояли на западной опушке Ясного бора. Вдаль простирались заснеженные поля, по которым от самых Серых гор протягивались уже темно-голубые тени; сами же Серые горы зубчатой стеною выделялись над горизонтом. Было довольно-таки холодно, хотя воздух оставался недвижим, и вообще ночь обещалась быть спокойною, ярко-звездной.