Наследие. Трилогия (ЛП)

Мерзавка Эн, паршивый газовый шарик, ответила тем, что сделалась красной и принялась на глазах раздуваться. Она собиралась взорваться, словно такой конец лучше медленной смерти от голода. Я застонал.

Йейнэ закатила глаза.

– Истерику закатывает, – сказала она. – Хотя чему удивляться. С кем поведешься, от того и наберешься.

Она покачала головой и присела на корточки, задумчиво озираясь. На мгновение ее серовато-зеленые глаза потемнели, наполнившись непроглядными тенями густого влажного леса, и чертог планетария внезапно опустел. Пропали все мои сломанные игрушки, а с ними и Эн. Я ощутил укол внезапного сожаления.

– Я приберегу их для тебя, – сказала она, проводя ладонью по моим вихрам, как делала всегда. Я закрыл глаза и расслабился, отдавшись знакомым ощущениям и ненадолго притворившись, что все хорошо, а я по-прежнему маленький. – До тех пор, – продолжила Йейнэ, – пока ты не сможешь вернуться к ним и лично препроводить по домам.

Я благодарно вздохнул, несмотря на горечь, которую вызвали у меня эти слова. Она очень болезненно воспринимала возвращение мертвых вещей к жизни: это насиловало ее природу, ибо было надругательством над циклом бытия, который при самом начале жизни установила Энефа. Йейнэ исключительно редко что-либо возрождала, и мы никогда ее не просили об этом. Но… Я облизнул губы.

– Йейнэ… То, что со мной происходит…

Она вздохнула, вид у нее стал грустный и встревоженный, и я запоздало сообразил, что спрашивать не было нужды. Будь в ее власти обратить вспять мое превращение в смертного, она уже сделала бы меня прежним, невзирая на цену, которую ей пришлось бы заплатить… Однако возникал вопрос: если уж богиня, обладающая высшей властью над всем смертным, не могла остановить мое сползание в смертность, то… Что вообще творится?

– Будь я постарше… – проговорила она, и я почувствовал себя виноватым в том, что она в себе сомневалась. Она потупилась и стала казаться маленькой и ранимой, как та смертная девушка, сходство с которой сохраняла. – Знай я получше собственные силы… Может, я и сумела бы отыскать какое-то решение.

Вздохнув, я повернулся на бок и устроил голову у нее на коленях, не без труда выпутавшись из вездесущих волос.

– Может, это вовсе за пределами нашего совокупного понимания? – предположил я. – Раньше ничего подобного никогда не случалось. Ну и что толку сетовать на такое, с чем все равно ничего поделать нельзя? – Я нахмурился и добавил: – Вот это уж точно уподобило бы тебя Итемпасу!

– Нахадот очень переживает, – сказала она.

Я решил, что она надумала переменить тему, и вздохнул:

– Нахадот чрезмерно заботлив.

Она снова погладила меня по голове, потом взяла спутанные лохмы и начала их перебирать. Я закрыл глаза, убаюканный ритмичными движениями.

– Нахадот любит тебя. Когда мы только нашли тебя в нынешнем состоянии, он отдал столько сил, пытаясь изменить тебя, что сам пострадал. И все равно…

Она замолчала, лишь воздух между нами едва не потрескивал от напряжения.

Я нахмурился, обеспокоенный и ее описанием поведения Нахадота, и незаконченной фразой.

– Что – все равно?

Она вздохнула:

– Я не уверена, что ты готов рассуждать об этом более здраво, чем Наха.

– Ты о чем, Йейнэ? – Конечно же, я ее понял и, как она и предсказывала, рассердился безо всякой причины. – Боги и демоны, ну конечно! Ты хочешь все обсудить с Итемпасом!

– В его природе – сопротивляться переменам, Сиэй. Не исключено, что он может сделать то, что не вышло у Нахадота, – удержать тебя от дальнейшего превращения, пока я не найду лекарства. А если мы воссоединимся и вновь станем Тремя…

– Нет! Для этого вам придется освободить его!

– Да, придется. Ради тебя.

Я нахмурился, сел и раздельно выговорил:

– Мне. На это. Плевать!

– Знаю. И Нахадоту, как ни удивительно, тоже.

– Наха… – Я заморгал. – Что?

– Он готов пойти на что угодно, лишь бы спасти тебя. На что угодно, кроме одного-единственного средства, которое как раз и может сработать. – В ее голосе неожиданно тоже зазвучал гнев. – Когда я обратилась к нему, он сказал, что скорее даст тебе умереть!

– Ну и правильно! Он знает, что я лучше сдохну, чем попрошу этого гада о помощи! Йейнэ… – Я затряс головой, но заставил себя договорить. – Я понимаю, почему тебя к нему тянет. Хотя мне это и не нравится. Люби его, если тебе так хочется, но не проси об этом меня!

Она ответила грозным взглядом, но я не опустил глаз, и спустя некоторое время она, вздохнув, отвернулась. Ибо правда была на моей стороне, и она знала об этом. Она еще была так молода, в ней столько еще сохранилось от смертной… Она знала историю, но не видела сама того, что Итемпас некогда сотворил с Нахадотом. Да, она расхлебывала последствия – как все мы, как всякая живая тварь во вселенной до скончания века, – но могло ли это сравниться с личным присутствием!

– Ты такой же вредный, как Нахадот, – сказала она наконец. Она была больше встревожена, чем разгневана. – Я ведь не призываю тебя к прощению. Мы все отлично знаем, что ему за содеянное никакого прощения нет и быть не может. Да и прошлого не перепишешь. Однако настает день, когда нужно оставить прошлое и двигаться дальше. Делать то, что необходимо и этому миру, и нам самим.

– Мне вот необходимо позлиться, – капризно проговорил я, но все-таки заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть. На Йейнэ я злиться совсем не хотел. – Ладно, уговорила. Когда-нибудь я, может, и захочу жить дальше. Но не сегодня.

Она покачала головой, но потом взяла меня за плечи и потянула вниз, вновь уложив мою голову себе на колени. Это не оставило мне особого выбора, кроме как блаженно расслабиться, что я с удовольствием и сделал. Я вздохнул, закрывая глаза.

– В любом случае это пустые разговоры, – сказала Йейнэ. В ее голосе чуть слышно проскальзывали ворчливые нотки. – Мы не можем его найти.

Говорить про Итемпаса мне не хотелось, но во мне зашевелилось любопытство.

– Это еще почему?

– Не знаю. Вот уже несколько лет, как он пропал без вести. Когда мы пытаемся нащупать его присутствие в мире смертных, нам ничего не удается уловить. Вообще-то, мы не очень беспокоимся… пока.

Я поразмыслил над услышанным, но ничего дельного не придумал. Даже пребывая в единстве, Трое никогда не были всеведущи, а Йейнэ с Нахадотом – это далеко не Трое. Если Итемпас подыскал писца и тот сотворил для него, скажем так, ширму… Но зачем ему могло такое потребоваться?

«А затем же, зачем он все остальное творит, – решил я наконец. – Задница он, вот и весь резон!»

– Я – нет, – помолчав, негромко произнесла Йейнэ. Я непонимающе нахмурился. Она вздохнула и снова погладила меня по голове. – В смысле, я его не люблю.

Я подумал о том, сколько недоговоренного таилось в ее словах. «Пока» было среди них самым очевидным. Еще пробивалось «ни в коем случае, потому что я не Энефа», хотя я в это не особенно верил. Ее уже к нему определенно тянуло. Я услышал еще кое-что важное: «…пока ты тоже его не полюбишь». А вот с этим я точно не смогу жить.

– Ну и правильно, – вздохнул я, вновь ощущая навалившуюся усталость. – Потому что я тоже его не люблю.

Потом мы долго молчали. Она начала трогать мои волосы то тут, то там, отделяя прикосновениями слишком длинные пряди. Я закрыл глаза, благодарно принимая ее заботу и одновременно спрашивая себя, сколько еще раз мне доведется так наслаждаться прежде, чем я умру.

– Ты помнишь? – спросил я. – Помнишь последний день своей человеческой жизни? Ты еще спрашивала, что будет, когда ты умрешь.

Ее руки на мгновение замерли.

– Ты тогда ответил, что не знаешь. И что смерть как-то не особенно занимала твои мысли.

Я опустил веки, в горле почему-то застрял комок.

– Я соврал…

– А я знаю, – очень тихо сказала она.

Йейнэ разделалась с моими волосами и собрала обрезанное в горсть. Я на мгновение ощутил напряжение ее воли. Потом она поднесла ладонь к моему лицу, показывая, что сделала. Мои волосы превратились в плетеный шнурок как раз подходящей длины, чтобы повязать на шею, и на него была нанизана небольшая светло-желтая бусина. Невзирая на разницу в размерах и материале, я узнал вложенную в нее душу: это была Эн.