Черные боги, красные сны

Гийом подхватил ее сильными, жесткими руками, и до нее донесся его ликующий, невыносимый смех. Он наклонил к ней голову, чтобы сорвать поцелуй с ее губ, которые она сама ему подставила. Должно быть, он заметил, перед тем как их губы слились, дикий блеск победы в ее глазах. Взгляд этот его удивил, но не остановил, туг же его губы с силой впились в ее губы.

О, это был долгий поцелуй. Джирел почувствовала, как тело Гийома словно застыло, окаменело. Губы его похолодели, а тяготившая ее ноша постепенно становилась все легче и легче и вскоре окончательно исчезла, полностью освободив ее помутившееся сознание. Жизненные силы мощной струей наполнили ее тело, и весь мир для нее ожил и засиял всеми своими красками. Джирел освободилась из ослабевших объятий Гийома и отступила назад, не сводя ликующих глаз с его лица.

Она видела, как со щек его сбежал румянец, а изрезанное шрамами лицо окаменело. Одни лишь глаза еще горели жизнью, и в них читалось невыносимое страдание и понимание того, что произошло. О, как она была рада! Ведь ей так хотелось, чтобы он узнал, во что ему обойдется поцелуй хозяйки Джори. Джирел усмехнулась, глядя в его страдальческие глаза. Она увидела, как что-то холодное и чуждое проникло в него и всю его душу охватила неведомая боль, которую до него вряд ли кому из людей доводилось испытывать. Ей-то хорошо было известно, что это такое, какая боль сверкает в этих прекрасных глазах, боль, неведомая ни телу, ни душе человеческой. Непреодолимое отчаяние сковало его, как кандалами. Лишь существам, обитающим в серой пустоте преисподней, подобные муки привычны, земному же человеку переносить их не по силам. Даже Джирел содрогнулась, видя, какое страшное, холодное уныние поселилось в его глазах. Она смотрела на него и думала о том, как много на свете еще чувств, страхов и радостей, недоступных человеческому пониманию, и что многим суждено испытать их и жить дальше. Она мрачно наблюдала, как неведомые муки захватили его целиком и все тело его содрогнулось от этого немыслимого груза.

Облик его стал меняться. Джирел пришла в ужас, поняв, какую страшную силу несла она в своем теле, в своей душе. Вот они, плоды этой жуткой силы. Теперь ее не удивляло, что под грузом этой ноши сердце ее билось с таким трудом. Гийом стоял неподвижно, руки его все еще были полусогнуты, будто он не заметил, что она уже выскользнула из его объятий. И вот он вздрогнул, его образ словно заколебался в неровном свете факелов. Подобно некому серому демону, стоял он в железных доспехах, и глаза его были наполнены страданием. На лбу выступил пот, изо рта потекла струйка крови, словно он прикусил губу в агонии этого нового для него, страшного страдания. Вот тело его сотрясла последняя судорога, он откинул назад голову, его кудрявая бородка задралась к потолку, мускулы на могучей шее напряглись, и с губ слетел долгий, тихий стон. Было в нем что-то нечеловеческое, отчего у Джирел кровь в жилах застыла, и она заткнула уши, не в силах вынести этот жуткий звук. Ужасное, невыносимое страдание слышалось в этом стоне, но это было не страдание горя, не страдание отчаяния или гнева, нет, в нем звучало неведомое человеку, противное самой его сущности чувство, некая бесконечная, вселенская печаль. Длинные ноги Гийома подкосились, и он, как был в доспехах, с грохотом упал на каменный пол замертво.

Все сразу поняли, что он умер,— так могло лежать только мертвое тело. Джирел, оцепенев, смотрела на него, и ее не покидало странное чувство, будто теперь, когда его не стало, весь мир погрузился во мрак. Вот только что он стоял перед ней, могучий и полный жизни, такой великолепный в свете факелов,— она все еще чувствовала прикосновение его губ к своим губам, горячее объятие его сильных рук...

И вдруг до нее дошел ужасный смысл содеянного. Так вот почему, стоило ей только подумать о Гийоме, ее охватывало такое неистовство, что кружилась голова, вот почему дух света в ее собственном обличье так зло смеялся над ней. Теперь она узнала цену подарка демона. Джирел поняла, что со смертью Гийома все для нее в этом мире утратило смысл.

Отец Гервас мягко положил руку ей на плечо, но она нетерпеливо сбросила ее. Встав на колени, она наклонилась над Гийомом; рыжие волосы упали ей на лицо, спрятав от стоящих вокруг нее воинов ее горячие слезы.

 Тень Черного бога

© Перевод В. Яковлевой. 

Сквозь сон Джирел услышала отдаленный крик. Открыв свои желтые глаза, она какое-то время лежала в темноте неподвижно, напряженно всматриваясь в полумрак комнаты, расположенной на самом верху башни, пытаясь понять, что ее разбудило. Джирел слышала привычные ночные звуки, доносившиеся со стен башни над ее головой. Там взад-вперед ходил часовой, тихонько поскрипывая железными доспехами и мягко шаркая ногами по соломе, специально расстеленной для того, чтобы заглушать звуки шагов и не тревожить сон хозяйки замка Джори.

Вдруг на нее вновь нахлынули старые, беспрестанно мучившие ее воспоминания. Она вспомнила, как тело ее крепко обняли сильные руки в доспехах, а в ее губы впились нахальные губы, обрамленные кудрявой бородкой... Она тихонько выругалась и залилась горючими слезами, не в силах справиться с собственной слабостью.

Этой ночью ей не хотелось прогонять воспоминания. Перед глазами стоял, как живой, Гийом-завоеватель: его красивое лицо, его статная фигура в блестящих доспехах. Отвратительный в своем величии, вот он стоит в парадном зале замка, где на окровавленных флагах лежат ее мертвые солдаты, и, глядя на нее свысока, презрительно улыбается. Вот руки его крепко сжимают ее тело, его губы впиваются ей в губы. Даже сейчас в душе ее вспыхнул гнев при одном воспоминании о том надменном и презрительном поцелуе победителя. И все же неужели это были лишь гнев и ненависть? Об этом она узнала только тогда, когда он мертвым упал к ее ногам. Тогда ей стало ясно, что вовсе не ненависть кипела в ее груди при воспоминании о его наглых объятиях. Нет, причина была даже не в том, что он разбил наголову ее войско и захватил непобедимый замок Джори. Ведь она была хозяйкой самой неприступной крепости во всем королевстве и никого не признавала своим господином. Больше всего на свете Джирел гордилась тем, что замок Джори неприступен и что ни один мужчина не посмел прикоснуться к ней против ее воли.

Нет, вовсе не ненависть загорелась в ее душе в ответ на невыносимое высокомерие Гийома. Хотя огненная, ослепляющая ярость и взбудоражила ее душу. Не раз в ее жизни вспыхивал огонек чувства — неужели не могла она разглядеть любовь в этой буре ярости еще до того, как стало слишком поздно? Ну что ж, теперь ничего не изменишь.

По тайному пути, известному только ей и еще одному человеку, она спустилась в мрачный, жуткий ад, куда открывался доступ лишь тому, кто снимет с себя нательный крест. Она переступила границу, за которой сам Господь Бог уже не властен, ибо это не его владения, и кто знает, что за неведомые, ужасные силы правят тем миром? Ей вспомнился звездный мрак, голоса, стенавшие в завываниях ветра, и ощущение исходившей откуда-то неведомой опасности. Лишь нестерпимая — что... ненависть? — могла заставить ее пройти дорогами ада, и только эта неистовая страсть поддерживала ее во тьме, куда она спустилась в поисках смертельного оружия, которое могло бы погубить Гийома.

Что ж, ей удалось его найти. Обратно она принесла с собой поцелуй Черного бога. Джирел вернулась с ледяным грузом в сердце, тяжесть которого ощущала той частичкой своей души, которая содрогнулась и сжалась от соприкосновения с этой ношей. Груз этот осквернил ее душу, но догадывалась ли она, какую страшную силу таит в себе подарок демона, могла ли знать, что выйдет из этого поистине адского желания погубить человека, которого она, сама не отдавая себе отчета, любила?

Она нашла как раз такое оружие, какое и искала. Джирел кисло улыбнулась, вспоминая, как все было, как она вернулась, с каким торжеством он, ничего не подозревая, принял от нее адский поцелуй... Вновь перед ее глазами возникла ужасная картина мести. Она вспомнила, как, едва их губы соприкоснулись, ледяная ноша перетекла из ее души в его душу. Джирел вновь увидела, как неведомая адская боль, которая только что мучила ее, охватила все его существо, как он содрогнулся всем телом — плоть его не смогла вынести охватившее его неизбывное отчаяние.