Потерянный. Трилогия (СИ)

потому что с ним нужно справиться, отсечь, как эту опухоль. Так что ты тоже будь очень

счастлив. Бай.

Ханас ответил ей через семь минут еще одним сообщением:

Привет, Карлота! Почему ты так мне отвечаешь? Почему говоришь “думала”? Ведь мы

и были счастливы. Мы были очень счастливы, будь уверена. Рядом с тобой я был самым счастливым на свете человеком, ты навсегда оставила во мне свой след, я никогда не смогу забыть тебя. Не сомневайся в том, что я был счастлив рядом с тобой, это было бы ошибкой. Больше того, вероятно, рядом с тобой я мог бы быть счастлив всегда... Я не пытаюсь убедить тебя в этом, просто говорю то, что думаю.

Она:

Пойми, Хонас, вопросы веры я не оставляю даже на воскресенья. Дело не в убеждении, а

в единстве людей. Ты был так счастлив, что ушел, не оставив следа? Ты был так

счастлив, что не мог поговорить со мной, чтобы рассказать, о чем думал? Ты был так

счаслив, что решил начать новую жизнь? Что-то в этой историии у меня не сходится, так

что самое лучшее нам расстаться. А если когда-нибудь тебе захочется мне все объяснить,

а мне захочется все выслушать, мы выпьем кофейку. А пока наслаждайся по полной своей

холостяцкой жизнью, как я наслаждаюсь своей. Обнимаю тебя крепко, и катись ты на хрен!

Карлота – решительная. Она всегда была такой решительной. Возникает желание ей

зааплодировать.

Вчера Карлота отмечала день рождения. Это был самый грандиозный в ее жизни,

праздник, по крайней мене, из тех, что я помню. Пятьдесят гостей, море выпивки и еды, вдоволь музыки – и Карлота в наряде двадцатых годов, лишившая нас дара речи.

- Как ты думаешь, она скучает по Хонасу? – спросила меня Рита, когда Карлота

отплясывала чарльстон с французом, следовавшим за ней повсюду с завидным постоянством.

Я посмотрела на колышущийся плюмаж из перьев, прикрепленный к сверкающей диадеме

на ее голове.

- Не очень-то заметно, правда.

Сегодня у нас воскресное похмелье.

Глава 7. Ната и Фортуната.

Я задаю себе вопрос, в чем же больше правды – в том, что люди видят снаружи на моем

лице, или в том, что я чувствую внутри, в своей душе? Я задалась этим вопросом, потому что все попали в самую точку, сказав, что Альберто никогда ко мне не вернется, и единственным

человеком, который ошибся, была я сама. Пока я была уверена в том, что он вернется, и мы

расстались лишь на время, остальные были уверены в обратном.

Ната не перестала существовать в обычном мире, но в своем собственном странном мирке Фортуната бездыханна, она мертва.

Сердце первой бьется, сердце второй заледенело.

Ната всегда окружена людьми, Фортуната – одинока.

Выходя из дома по утрам, я – Ната, а лежа в кровати по ночам, – Фортуната.

Ната шумная, суматошная, а Фортуната одинокая и опустошенная.

Я тебя ненавижу, Бето, ненавижу за то, что ты со мной сделал. Я ненавижу тебя всем сердцем, всей душой. Лучше бы тебя никогда не было, и я никогда бы не познакомилась с тобой! Господи, хоть бы ты никогда не родился на свет, не был отличником, и твои родители никогда не послали бы тебя в Мадрид! И пусть бы ты никогда не появлялся на том празднике по случаю окончания университета, и твой друг не представил бы нас, а ты не попросил бы у меня телефон и не позвонил бы мне, чтобы пригласить на ужин. Хоть бы ничего этого не произошло. Ты мог бы не появляться в моей жизни, заодно избавив меня от своего исчезновения три года спустя. Тогда теперь мне не пришлось бы учиться тому, что значит быть удрученной, подавленной, уничтоженной, что значит грустить и тосковать, желая наорать на тебя, ударить, избить за то, что ты разбил мне сердце, разлюбил и бросил меня. Я никогда не прощу тебя, Бето, пройди хоть тысяча лет. Клянусь, я не прощу тебя, потому что верила тебе, верила в твою любовь, пока однажды вечером ты не появился со своим проклятым бульдозером, чтобы разрушить все, не задавая вопросов. Я ненавижу тебя, Бето, и желаю тебе самого худшего.

- Не переборщи, Ната, – улыбаясь, говоришь ты.

- Бето!.. Что ты здесь делаешь?

- Думаешь, ты одна можешь летать на кровати?

Я подбегаю, чтобы обнять тебя. Боже, как же я тоскую по тебе! Как же мне не хватает той

спокойной, упорядоченной и размеренной жизни рядом с тобой. Теперь все совершенно иначе... Я скучаю по тем временам, когда я приходила затемно, и ты был дома. Я входила и видела, как ты валяешься на диване, смотришь телевизор, или слушаешь музыку, а в пепельнице было полно окурков, и стоял стакан на столе. Ты ничего не делал, просто ждал меня. Ты прятал лицо на моей шее, когда я подходила поцеловать тебя, и шептал мне на ушко, как сильно я задержалась, что вечер без меня тянулся целую вечность, и как же хорошо, что я уже дома. Ты поднимался с дивана, чтобы взять сумку, относил ее в комнату, и возвращался ко мне с домашними тапочками. Как же я хочу снова и снова видеть это. Хоть бы еще раз ты опустился на колени, чтобы снять мне сапоги и надеть тапочки, придвинул кресло, встал за моей спиной, чтобы заплести мне волосы в косичку, и начал расспрашивать, как я провела время.

- Отлично, – отвечаю я. – Я опоздала, как всегда, все уже были на своих местах, и мне досталось место на краешке стола, но мне было все равно, потому что я была с приятелями, с которыми прекрасно провела время. Мы говорили о знаках зодиака и о разных глупостях. Ужин прошел довольно забавно, поскольку мы болтали только о всякой ерунде, никому и в голову не пришло говорить о работе, о рекламе, о других агентствах. Никто не касался больных тем, чтобы не омрачить вечер.

- Здорово, что вы отвлеклись на время от своих проблем, но я не верю, что за весь вечер никто и словом не обмолвился о рекламе, – подкалываешь ты меня.

- Ладно, – соглашаюсь с тобой я, – поговорили, но совсем чуть-чуть, и только в самом начале, а потом мы об этом забыли.

Ты повторяешь то, что уже говорил и спрашиваешь, пропустили ли мы по бокальчику после ужина.

- Ну, конечно же, – отвечаю я. – И кроме того, завалились поплясать на танцплощадку в нижней части ресторана.

- И что же, все танцевали? – интересуешься ты.

- Нет, не все, – рассказываю я, – но руководство танцевало. Знаешь, было очень смешно смотреть, как они танцуют. Капли пота стекают по лицу, рубашки вылезают из брюк, но пиджаки они не снимают.

- Хуже некуда, – смеешься ты, и я опять соглашаюсь.

- Верно, хуже некуда, – но, если бы ты был со мной, все было бы очаровательно, я была бы в восхищении.

- Да ни за что на свете, – говоришь ты, – лучше послушаю твой рассказ.

- Мауро пришел? – спросил ты, нежно гладя меня по волосам.

- Мауро?

- Ну да, тот самый Мауро, с которым ты познакомилась однажды на похожем ужине, и с которым потом попивала пивко.

- Ах, Мауро! Мауро... Конечно же нет, он не пришел, но сейчас, раз ты так говоришь, это было бы хорошо..

Я вскочила на ноги и принялась наворачивать круги по комнате, разговаривая вслух. Я не виделась с Мауро с того случая. “ А что бы произошло, не смойся я тогда неожиданно из бара. Уверена, что ничего. Ничего бы не произошло, а, возможно, что и все. А, быть может, сначала ничего, а потом все. Или, наоборот, сначала все, а после ничего.

Ты смеешься и говоришь, что я в своем репертуаре, остаюсь такой же, как всегда, и кажется, будто и не было времени, проведенного без меня.

Глава 8. Не лучшие времена

Мы остались пообедать у Альвара и Бласа. Решив купить на десерт пирожные, я подошла к булочной и увидела висящее на двери объявление “закрыто”. Мне пришлось пройти вниз три улицы, пока я не отыскала другую кондитерскую.

- А что, Курро сегодня куда-то ушел, у него закрыто? – спросила я, поднявшись к ребятам.