Император Крисп

Пальцы Фостия скользнули по оструганным доскам. После шершавых кирпичей гладкое дерево оказалось очень приятным на ощупь. У того, кто находился по другую сторону двери, был, должно быть, невероятно тонкий слух, потому что, едва коснувшись досок, Фостий услышал женский голос:

– Войди, друг, да благословит тебя владыка благой и премудрый.

Он нашарил защелку и поднял ее. Дверь плавно повернулась на петлях.

Комнатку освещала единственная лампа, но его изголодавшимся по свету глазам она показалась яркой, словно полуденное солнце. Но то, что он увидел, заставило его усомниться, можно ли доверять собственным глазам: на постели лежала прекрасная молодая женщина, призывно простирая к нему руки.

– Войди, друг, – повторила она, хотя Фостий уже находился внутри. Голос у нее был низкий и хрипловатый. Фостий почти непроизвольно шагнул к женщине и ощутил аромат ее духов. Если бы запах обладал голосом, он тоже был бы низким и хрипловатым.

Приглядевшись повнимательнее, Фостий увидел, что женщину нельзя было назвать совершенно обнаженной: ее тонкую талию обвивала узкая золотая цепочка.

Ее блеск заставил Фостия приблизиться еще на шаг. Женщина улыбнулась и немного отодвинулась, освобождая ему место рядом с собой.

Его нога уже приподнялась, чтобы сделать третий – и последний – шаг, и тут он, почти буквально, взял себя в руки. Секунду он простоял на одной ноге, слегка пошатываясь, но третий шаг все же сделал назад, а не вперед.

– Ты и есть то испытание, о котором меня предупреждал Диген, – сказал он и тут же покраснел – таким хриплым и полным желания оказался его голос.

– Ну и что? – Девушка медленно пожала плечами, и от плавности ее движения у Фостия перехватило дыхание. Затем она долго и медленно потянулась – с тем же эффектом. – Святой отец сказал мне, что ты симпатичный, и сказал правду. Делай со мной, что хочешь, он все равно не узнает, как все было на самом деле.

– Почему же не узнает? – спросил Фостий, в котором теперь вместе с желанием проснулась подозрительность. – Если я возьму тебя, то ты обязательно расскажешь про это святому отцу.

– Клянусь владыкой благим и премудрым, что не скажу, – страстно произнесла она. Фостий знал, что верить ей нельзя, но все же поверил. Она улыбнулась, увидев, что добилась своего. Здесь только ты и я. Пусть случится то, что случится, и никто об этом не узнает.

Подумав, он вновь решил, что верит ей.

– Как тебя зовут? – Вопрос был задан не из любопытства, и девушка, кажется, это поняла.

– Оливрия, – ответила она. Ее улыбка стала шире, а ноги, словно приняв собственное решение, слегка раздвинулись.

Поднимая левую ногу, Фостий еще не знал, шагнет ли он к девушке или к двери. Он развернулся, сделал два быстрых шага, выскочил в коридор и захлопнул за собой дверь. Он знал, что если не сумеет отвести от нее глаз еще секунду, то не сможет с собой совладать.

Фостий прислонился к стене подземного коридора и попытался взять себя в руки, но и здесь его настиг голос девушки:

– Почему же ты бежишь от удовольствия?

Ясный ответ на этот вопрос пришел к нему только сейчас.

Испытание, которому его подверг Диген, оказалось чудом простоты: лишь совесть не позволила ему совершить поступок, который при всей своей приятности противоречил всему, о чем ему говорил священник. Но и проповеди Дигена, должно быть, тоже произвели своей эффект: независимо от того, узнает ли священник о его поступке, сам-то он будет про него знать. И, поскольку этого ему хватило, чтобы устоять, Фостий предположил, что выдержал испытание.

Тем не менее, он со всей возможной скоростью удалился от опасной двери, хотя Оливрия больше и не звала его.

Обернувшись, он уже не смог заметить пробивающийся из-под двери свет.

Выходит, проход все-таки изгибается.

Немного позднее он дошел до другой двери, за которой тоже горела лампа. На сей раз он прокрался на цыпочках мимо. Если кто-то в помещении и услышал его, то никак не проявил этого. И нечего лезть во все испытания подряд, сказал себе Фостий, пробираясь дальше.

Перед его мысленным взором, несмотря на кромешный мрак, все еще виднелось обольстительное тело Оливрии. Он не сомневался, что оба его брата насладились бы им без колебаний, позабыв обо всяческих испытаниях. И он сам, не прояви он подозрения к плотским наслаждениям именно потому, что они были ему столь доступны, вполне мог не выдержать, несмотря на все слова священника.

Блуждание в потемках заставила его осознать, насколько сильно человек зависит от зрения. Он не мог разобрать, спускается проход, или поднимается, и сворачивает ли он в сторону. Фостий уже начал гадать, не бесконечно ли тянется туннель под всем городом, и тут заметил впереди слабый свет. Он торопливо двинулся вперед и, отодвинув занавес, прикрывающий вход в туннель, вновь оказался в храме.

Несколько секунд он моргал, вновь привыкая к свету. Диген сидел на прежнем месте; казалось, за все это время он даже не шелохнулся. Кстати, как долго Фостий бродил в темноте? Ощущение времени словно отказало ему вместе со зрением.

Диген внимательно смотрел на Фостия. Взгляд его был столь острым и пронзительным, что Фостий начал подозревать, что священник способен видеть даже в темноте подземного туннеля.

– Истинно святой человек не убегает от испытаний, а с честью справляется с ними, – сказал Диген после краткого молчания.

Фостий невольно представил, как он с честью справляется с Оливрией, но тут же изгнал из сознания смущающую картину и ответил:

– Святой отец, я никогда не заявлял о своей святости. Я лишь тот, кто я есть. И если я не оправдал ваших надежд, то изгоните меня.

– Твой отец уже достиг в этом успеха – ты смирился с его волей. Но я должен признать, что для человека, не предназначенного судьбой стать одним из святой элиты Фоса, ты неплохо справился, – сказал Диген. В его устах это прозвучало как похвала, и Фостий с невольным облегчением улыбнулся. – Я знаю, добавил священник, – что молодому человеку непросто отвергнуть плотские утехи и связанные с ними радости.

– Это так, святой отец.

И лишь ответив, Фостий заметил, что интонации Дигена оказались очень похожими на отцовские. Его мнение о священнике сразу слегка понизилось. Ну почему пожилые люди вечно поучают молодых и указывают, как им следует поступать? Что они вообще в этом смыслят? Судя по их словам, их молодость прошла тогда, когда столицу империи еще не построили.

– Пусть благой бог укрепит тебя – и особенно в целомудрии – во время твоих странствий, юноша, и да запомнишь ты его истины и то, что узнал от меня в час испытания.

– Да будет так, святой отец, – отозвался Фостий, хотя и не понял смысла последней фразы Дигена. Разве не были его уроки истиной Фоса сами по себе?

Решив поразмыслить над этим потом, он низко поклонился Дигену и вышел из маленького храма.

Халогаи-телохранители, опустившись на одно колено, метали кости.

Победитель собрал выигрыш, и северяне встали.

– Возвращаемся во дворец, твое младшее величество? – спросил один из них.

– Да, Снорри, – ответил Фостий. – Мне надо подготовиться к отплытию на запад.

Охраняемый халогаями, он вышел из бедных кварталов города.

Когда они свернули на Срединную улицу, он спросил:

– Скажи мне, Снорри, тебе лучше от того, что твоя кольчуга позолочена?

Халогай изумленно обернулся:

– Лучше? Что-то я не понял тебя, твое младшее величество.

– Помогает ли тебе позолота сражаться? Стал ли ты из-за нее храбрее?

Предохраняет ли она звенья кольчуги от ржавчины лучше, чем дешевая краска?

– На все вопросы «нет», твое младшее величество.

Снорри медленно покачал массивной головой, словно полагал, что Фостий и сам мог это понять. Скорее всего, он именно так и думал.

Но Фостию было все равно. Вдохновленный словами Дигена и гордостью от того, что он отверг столь соблазнительное предложение Оливрии, он в тот момент не нуждался в материальной поддержке окружающего мира – во всем, что с самого рождения стояло между ним и голодом, лишениями и страхом. И, словно вооружившись рапирой логики, он сделал выпад: