Ряд случайных чисел [СИ]

— На кошке! — широко улыбнулся он. — Только Милль по пьяни не заметила, что кошечка не просто так под кустиком сидит! У нас теперь перед окном живая скульптура — «Писающая кошка»! Еще хорошо, что там склон такой небольшой, а то уже озеро полу… Ай!

— Ах, вот кто поиздевался над моей Лейри! — папа Эдиль цепко держал сына за ухо, вампира перекосило набок.

— Ай-ай, папочка, я больше не буду-у! Я не виноват, это все Милька пьяная, это она-а-а! Проснется — расколду-ует! Я ей записку оста-авил, чтобы не забы-ыла! Ну, пусти-и-и!

— А сам, конечно, не мог! — Эдиль в последний раз дернул сына за ухо, негодующе фыркнул и величественно удалился в комнату.

— Ну, пап, ты же знаешь, она меня теперь не любит! Я теперь ее боюсь даже! — Гран держался за ухо. — А снять — это ж совсем рядом встать надо! — Дора удивленно покосилась на вампира. — Что-о? — заметил он ее взгляд. — Лейри больше меня в два раза! Как лапой даст! Там когти — во! Зажить-то заживет, но ведь больно же!

— На, неси уже, — сунула ему Дора кувшин и задумчиво покачала головой, оставшись одна. Враги, да? «Папочка, я больше не буду» — твою мать! «Моя любимая кошечка», с ума сойти! Она взболтала баллон со сливками, изобразила что-то пышно-невероятное на останках вчерашнего вылизанного торта — сойдет! — взяла блюдца, ложечки и вышла в комнату.

— Это вот то самое, о чем ты мне говорил? — Эдиль заинтересованно отобрал стакан у сына. — Дай-ка… М-м-м? Бульк-м-м-м! Угу-м-м-м! М-м-м!

— Отдай-отдай! Это мне! Это мое! Дора, скажи ему! — отнимал вампир стакан у присосавшегося папы. Папа отмахивался и отворачивался, стараясь не выпустить соломинку изо рта, и пока успешно. Мда, подумала Дора, похоже, возраст значения не имеет.

— Э-э-э… Райнэ! — Дора разлила вино в три фужера. — Давайте, что ли, за знакомство?

— А? О! Э-э-э… Да! — с явным сожалением оторвался эльф от исследования вкусовых качеств молочной смеси. Храбро хлебнул вина, захлопал глазами…

— Так. Вина у вас, что ли, тоже нет? — дошло до Доры. Эдиль смутился. — Поня-атно. Слушайте, благословенный, что у вас коньяка нет — это еще понятно, я уже знаю, у вас с огнем взаимоотношения плохие. Но вино — это ж просто виноград! — Эдиль только плечами пожал. — А скажите-ка мне, райн Эдиль, что вы вообще о нас знаете? Вот мне Милль говорила, что у вас там люди живут — а впечатление такое, что Вы о нас не знаете практически ничего! Как это может быть?

— Нет-нет! — ужаснулся эльф. — У НАС люди не живут! Что вы! Бывает, появляется кто-нибудь с моря, но… — он замялся.

— Да брось, пап, Доре можно, она поймет, — подбодрил его Гран.

— Мы подсаживаем таким ложную память, — виновато сказал эльф. — С разными неприятными…э-э-э… обстоятельствами. Даже не столько память, сколько эмоции. Страх, отвращение… И отправляем обратно. Это, наверно, не очень хорошо с нашей стороны — навязывать плохие воспоминания, но нам же надо как-то отваживать незваных гостей! От них иначе отбою не будет! А там — глядишь, и жить негде! Так уже… м-м-м… один раз было, знаете ли, как-то больше не хочется.

— Так вот оно что! А я как раз хотела спросить — как же вы живете среди чудовищ! Ха! Здорово! Значит, это все выдумки, ложная память, нету никаких хищных растений, и…

— Почему же, есть! — перебил Эдиль. Дора заморгала. — Они мух едят, — объяснил он. — Очень удобно!

— Фу! — Дору перекосило. Перед глазами сразу появился гладиолус, с аппетитным хрустом пережевывающий жирную муху. Она даже потрясла головой, отгоняя видение чавкающей растительности. — А чудовища? Гигантские звери? Змеи?

— Помилуйте, райя, как можно? Мы же там живем! Кошечки, конечно, довольно большие — но они только играют…

— Ага, это они с вами играют! — обиженно вмешался Гран. — А на нас с Багом твоя Лейри шипела, как ненормальная!

— Она не со зла, она от недоумения! — расстроился Эдиль. — Она просто никак не может понять, почему ее старый знакомый ничем не пахнет! Глаза говорят одно, а нос другое, понимаешь? Вот…

— Райнэ, простите, что перебиваю, но… — решила оборвать содержательную дискуссию Дора. Папа и сын замечательно синхронно обернулись и заморгали. — Мне кажется, мы о чем-то совсем не о том говорим. Нет? — эльф смутился:

— Вы правы, райя. Как-то мы увлеклись… Так о чем Вы спрашивали?

— Я спрашивала, как получилось так, что вы практически ничего не знаете о людях?

— Видите ли, райя, с людьми в основном общались дети. Старшие, Стражи. Они, конечно, иногда рассказывали… всякое… Но, нельзя же верить всему… Дети такие выдумщики! Нет, когда они стали жаловаться, мы, конечно, вступились! Но мы просто постарались отодвинуть тех, кто обидел наших детей! Уверяю вас, ничто живое там пострадать не могло!

— Зашибись! А неживое? Райн Эдиль! Оглядитесь, пожалуйста! Это называется «дом» — и он весь неживой! И в нем до фига всякого разного, абсолютно необходимого для жизни или просто памятного — и оно тоже неживое! Но, при этом, все это — повела Дора рукой — часть меня, часть моей жизни! И довольно значимая часть! Я уже не говорю о том, что без папиных инструментов я не смогла бы спасти Вашего сына! Люди ж не зайчики и не эльфы, под елкой жить не могут! Отодвинули они! Ага, а потом еще немножко, а потом еще…

— Это дети уже сами, мы только один раз… Понимаете, песнь Созидания — это гармонические колебания, на которых основано все живое. Живому песнь дает новые силы, а разрушается то, что этой гармонии не соответствует, и не может измениться, чтобы соответствовать. Я-а… совершенно не представляю… как можно изменить… гармонию жизненной силы… — запинался заранее начавший зеленеть Эдиль, уже подозревая, что дальше услышит.

— Знаете, как звучит официальная версия происходящего? Вы злобные захватчики и проводите политику геноцида, собираясь стереть с лица земли все человечество! — дожала Дора. — Это война, понимаете, райн Эдиль? Война. Ваш сын уже был, как я понимаю, смертельно ранен, позавчера опять чуть не погиб — и, как я понимаю, он не одинок? Вам нужны еще доказательства? — эльфу явно было совсем плохо. Бледный до синевы, с погасшими волосами, он долго молча смотрел на Дору полными ужаса глазами, встал, покачнулся… Гран мгновенно оказался рядом, поддержал.

— Я ж тебе говорил, пап! — тихо сказал он. — А ты все «не выдумывай», да «этого не может быть». Может, коньяка ему? — взглянул он на Дору.

— А толку? Не! Отведи его в ванную, умой, а я сейчас таблеток принесу, — после таблетки фенобарбитала, отлакированной рюмкой настойки пустырника, закутанный в плед с головой, эльф затих на диване в состоянии полной прострации.

— Мы давно уже пытались им объяснить, как обстоят дела на самом деле, — тихо рассказывал Гран, пока папа приходил в себя. — Мы-то, как ты догадываешься, с людьми часто дело имеем. Но нас — таких — всего сотни полторы, от нас просто отмахивались. Эти — он кивнул на отца — вообще со своего берега не выходят, только в тот единственный раз и вылезли, когда им Стражи на людей нажаловались.

— Стоп. Давай по порядку, ладно? Кто «эти», кто «Стражи»? — Дора запуталась окончательно.

— Эти — 365 Перворожденных, от посева Жнеца Великого, — у Доры отвисла челюсть. Она, вопросительно задрав брови, кивнула на Эдиля. Гран покивал.

— Сколько же ему лет? — прошептала Дора. Гран пожал плечами и помотал головой. Дора искоса посмотрела на Эдиля, пытаясь представить его мироощущение — и поняла, что не может. Прожить века — и жить дальше, дальше, всегда… И вести себя, как ребенок, причем довольно маленький? А может, в этом и есть секрет — как жить вечно и не сойти с ума?

— А Стражи?

— Это их первые дети. Они старшие. Им всем по две с половиной тысячи лет.

— Они, что, все в один год родились?

— Слушай, это темная история, о ней никто, кроме них самих не знает. Там как-то замешаны люди и последний дракон. Нам не говорят ничего — мы младшие, а я теперь вообще вампир. Вот от нас и отмахиваются. Да что они, если даже до Милль что-то стало доходить только в последнее время! Я же дырку как получил? Милль прибежала: «Гран, они дерутся, сделай что-нибудь!» Она и ее приятели уже давно с оставшимися у нас людьми, как с домашними зверюшками возятся. Они их лечат, обустраивают, магии учат тех, кто хоть что-то может воспринять. Я и пошел. А там бандюки на хутор набежали. Так-то, в общем, ничего сложного — но у одного ножик серебряный оказался. Вот и… Может, Милль хоть теперь поймет, что не все люди такие симпатичные, как ее подопечные хуторяне, — воцарилось молчание, нарушаемое только хлюпаньем молока. Дора лихорадочно соображала, о чем спрашивать Эдиля, когда тот придет в себя, в свете новых сведений. К моменту выхода эльфа из ступора у нее было наготове несколько вопросов первоочередной важности. Правда, глаза у Эдиля почему-то стали совсем круглыми, он все время улыбался и странно растягивал слова, но Дору это не смутило, а Грана и вовсе привело в восторг.