Нарушители равновесия

ишка!

Улад хотел ответить, но Сварг внезапно криво усмехнулся и покачал головой:

— Твоя сероглазая-то… Бежала!

— Что? — Улад подался вперед. — Т-ты… Ты шутишь? К-как она могла бежать?

На лице брата появилось странное выражение:

— Действительно, как? Она и на ногах-то не стояла. Выпустили, конечно…

— К-кто?

— Стража была наша, сполотская. Приказать ей мог лишь я. Или ты — от моего имени. Есть такие приказы — выполнить — и молча умереть…

Улад хотел что-то сказать, но тут их глаза вновь встретились, и он понял

— оба они знают правду…

Сварг повторил: «Счастливо!», хлопнул младшего по плечу и, не оборачиваясь, зашагал к высокому дворцовому крыльцу. Молодой Кей вздохнул, вскочил на коня и уже хотел дать команду кметам, как вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за сапог. Улад удивленно повернулся, но удивление тут же сменилось гневом. Кобник!

— Чего тебе? — рука потянулась к плети. Угостить бы на прощанье наглого заброду.

Пегая борода дернулась. Чаклун быстро заговорил на своем непонятном наречии, и Улад нетерпеливо махнул рукой. Но Кобник, обхватив руками красный огрский сапог, повис на нем и закричал, громко, отчаянно:

— Кей! Кей! Луна кровью наливалась! Кровью! Берегись, Кей!

— О чем ты? — Улад поморщился, но внезапно ощутил страх. Бродяга еще ни разу не соврал!

— Не знаю! Не знаю, Кей! — в голосе чаклуна звучала растерянность, — Беда тебе грозит, но не от врагов и не от друзей! От кого — не ведаю!

— Объяснил! — Улад уже успел успокоиться. — Ты что, мало от брата получил? Не жди, не награжу!

— Не надо! Не надо, Кей! — Кобник мотнул нечесанной головой. — Ты меня, Кей, от смерти спас, я и без награды тебе служить буду! В дороге берегись, а если надо — меня кликни! Я — кобник, я помогу, помогу…

Улад не знал, что ответить, но странный бродяга низко поклонился и быстро засеменил прочь.

Дорога была узкой, длинные ветви так и норовили хлестнуть по лицу, и приходилось постоянно пригибаться, прижимаясь к горячей конской шее. Улад уже не помнил, какой это конь — третий? Нет, кажется, четвертый. Коней он менял каждый день, чтобы мчаться дальше, не сбавляя ходу. Ночевать приходилось где получится — на лесных полянах, в продымленных землянках — обиталищах хмурых лесовиков. Лишь один раз удалось провести ночь в доме перепуганного насмерть дедича, который не зчал, чем ублажить залетевшего к нему, словно ветер, молодого Кея. Но Уладу было не до толстяка-дедича и его рябой дочки, которую тот так и норовил уложить в постель к знатному гостю. Он не обращал внимания на ночной холод, на дикую усталость, на боль в занемевшей спине. Скорей, скорей! Савмат был уже близко, еще день — и он увидит каменные вежи Детинца.

Дорога стала шире, справа мелькнула полянка, на которой что-то темнело — то ли избушка, то ли старый идол— Улад не смотрел по сторонам — только на дорогу. Конь устал, надо быть внимательным, чтобы не сломать шею — и ему, и себе. Он знал, что впереди село, где можно сменить коней, наскоро перекусить

— и