Кембрия. Трилогия (СИ)

Впрочем, сперва огребла по морде от Анны и разослала санитарные команды к тем, кто еще дышал. По именам всю армию не знала, но короткого описания внешности, упоминания, где стоял, оказывалось достаточно. Когда желающие спросить закончились, попыталась думать. Выходило: она оказалась той песчинкой, что, покатившись под гору, вызывает обвал. Вот невысокое ушастое существо – еще не Немайн! – приходит в город. Собирается поселиться неподалеку. Потом приживается в предместье. Казалось бы, немного надо, полдюжины добрых знакомых, крыша над головой, планы на любимую работу. Являются разбойники, и мир показывает зубы, способные разгрызть даже крепкую скорлупу «Головы грифона». Ты начинаешь строить город, чтобы укрыть и защитить росток уютной жизни, – накатывается война, и те, без кого ты уже не видишь спокойной радости, уходят в бой, чтобы не вернуться.

Чужая память уверяет: войны непреходящи. Увы, какие бы высокие и прочные стены ты ни возвела, сколько б земли ни огородила – хаос снаружи всегда больше и сильней. Взять сражение: все сделано правильно. Без ошибок. Даже пение вышло против планов, но не против здравого смысла. Тогда почему? Над ухом воет Эйра. Чуть поодаль стоит Анна, присматривает. Счастливая: дети далеко, муж уцелел, клан прославился, на остальное наплевать. Ведьма! С детства приучена к тому, что вокруг мистический туман, из которого выплывают чудовища. Наверняка обдумывает эффект от песни Неметоны. А у самой Неметоны в голове пустота. Непривычная. Прежде любая неудача не губила людей сотнями. А здесь успех – и это. Цифры, успокаивающие разум, тонут в чувстве, как в омуте – триста человек, десять процентов. У саксов – ради того и старались – восемьдесят, к ночи будет девяносто. А к исходу недели… Шансы есть только у конницы. И то невеликие. Все барды будут петь славу королю. И ей. Пусть поют. Похоже, без песни больше камбрийцев легло бы рядом с этими тремя сотнями. Ради этого можно и не такое вытерпеть.

Но дальше что? Как смотреть в глаза Глэдис? Эйре, как проревется, – можно. Сама тут побывала, сама все видела. Не понимает, так чувствует. А что сказать Сиан? А их ведь триста лежит. У каждого друзья и родня. У Этайн, например, дети маленькие. Да ладно дети – людей и так не хватает! Кто будет жить в сверкающем граде? Вдовы и сироты?

Но самое страшное не это. Страшнее всего то, что все – совсем все – считают произошедшее громадным успехом. Почти невозможным. Даже Эйра. Оглядывается. Подходит. Гладит по голове.

– Майни, скажи хоть что‑нибудь. Не молчи.

А что тут можно сказать? Что все здешние предрассудки, понятия, мораль, способ мышления, видение мира нужно переломить об колено – и в камин? Если бы еще знать, чем их заменить. А кому знать, как не Хранительнице правды?

– Майни… Ты меня слышишь?

– Слышу.

– Тогда почему молчишь? Сначала ты хотя бы говорила, пусть и страшное. А до того, Харальд говорит, плакала. Теперь сидишь. И не моргаешь даже. Только глаза красные. Вот, посмотри на себя…

Сует зеркальце под нос. Ну, ужас. А сама? Нет, и так тоже нельзя. Больше крепость – трудней уследить за порядком внутри стен. А если не уследить – зачем отгораживать один мир боли от другого? Решения нет. А без него нет смысла вставать и делать хоть что‑то.

Пока Немайн изрекала окончательное – оттого многие шли на поле искать родню и друзей, не дожидаясь ее слов, – у Харальда нашлись иные заботы. О репутации. Подняла «Росомаху», голубушка, – изволь соответствовать.

Немайн горюет, Эмилий с Эйлет далеко, но запущенная машина тыловой службы крутится и даже идет вперед. Как корабль без экипажа с заклиненными намертво рулями. Роль клина исполнила аннонская ведьмочка. Девушка‑колокольчик, звонкая и бойкая, что осталась на складе главной над двумя подружками и парой охранников. Оставили ее ради учета новых поступлений и выдач. Главным поступлением ожидалась военная добыча, это ей Эмилий три раза объяснил. А Эйлет три раза спросила. Как уж тут забыть?

Как только Немайн смолкла, этот подарок свалился на больную голову Нион Вахан. Сразу вслед за круглой деревяшкой. Значит, Харальд еще рубится с Хвикке, конница добивает гвардию, колесницы ловят самых шустрых, кого крючат, кого стреляют, Луковка только‑только вложила в ножны кинжал, пригодный разве веревки резать – да себя, чтоб врагу не достаться. Тут ей заглядывают в глаза наивной синевой и интересуются:

– Когда пойдет добыча?

И все короткие рассуждения написаны на лбу. Немайн умолкла – значит, победа. Победа – значит, добыча. «Росомаха» – Харальд рассказывал – много добычи. Начальства нет. К богине на башню высоко и чуточку страшно, а к пророчице привычно. Еще по Аннону. Теперь даже проще стало. Без церемоний.

Нион потерла затылок. Не вскочила бы шишка… Начала понимать, каково в шкуре богини. Но девочка поступила правильно. Для почитателей Неметоны сбор трофеев – священнодействие. А Луковка, выходит, отлынивает от обязанностей. Пусть она теперь христианка, но прежние способности никуда не исчезли, наоборот, усилились. Пришлось бегом бежать к Немайн, вымаливать кивок богини – и Харальда, разбивать едва стоящих на ногах бойцов на трофейные команды. И все равно не успела.

Неупорядоченное мародерство уже началось. Пришлось наводить порядок – и полторы сотни гленцев с этим справились. Пятнадцать трофейных команд. На десяток одна трехосная повозка, в ней – приемщик. Пришлось повозиться, отыскивая грамотных. Войско‑то отборное, женщин и нет почти. Зато те, что есть, – благородные воительницы. Пусть коряво, но писать умеют. А большего и не нужно. Грабили, впрочем, не до исподнего, снимали сливки да пенки. Доспехи, оружие. Кошели. Рубили пальцы с кольцами. Во рты не смотрели, зубных врачей и в Диведе негусто. А монета за щекой – для сакса не метод. Да, наконец, Нион противно! Опять же вспомнила – и меркантильные заботы оставила на Харальда.

Зато велела всем, приметившим необычное, а особенно грамотки, немедля звать. На самом поле боя любопытного обнаружилось мало, разве тело в сутане, растерзанное колесничным крюком, а при нем свиток с письменами, которые Нион прочесть не смогла, хотя латинские буквы – спасибо дини ши, что приходили навестить больную Немайн, – узнала. Так что пришлось только послеживать, чтоб никто по старинке ничего себе без записи не брал. Ничего из оружия и доспехов – за мелочью не уследить, да и редкий кошель содержит цену доспеха или меча – саксы в походе не больно разжились.

Иные воины начали ворчать: жаль, что враги не погуляли в Гвенте как следует. Наверняка мошна б потолстела! Да и мы бы окопались получше. Нион проверила такую мысль логически. Вроде правильно. Заглянула в место богини. Ответ не сошелся. Спросить не у кого, пришлось искать ошибку самой. Нашла!

– Вот и гвентцы так подумали, – объявила, – и пропустили гадов… Нам понравилось? Небось долго смотреть в глаза не посмеют. Пока нынешнее поколение не перемрет. Или пока позор не смоют.

Притихли. Хотя жадность никуда не подевалась. И выплеснулась в саксонском лагере. По верхам обобранном конными лучниками. Да много ли влезет в чересседельную суму? До полагающихся им повозок – по одной на каждого! – рыцари Риса добраться не могли, от них все еще требовалась служба. Рассыпавшиеся завесой, они в любой момент были готовы дать сигнал о неожиданности. И не зря.

Скоро запели фанфары – не тревожно, приветно. Подошла армия Кейдрих. Принцесса с личной охраной направилась искать короля, прочие же воины решили почтить вражеский лагерь визитом. И напоролись на жесткую отповедь.

– Дело сделали мы. А вы – за барахлом, на готовенькое?

На это у лесовиков ответ был: головы, взятые по слову командующей.

– Ай, молодцы! – отвечали диведцы на похвальбу. – Бегущих рубили, да? Устали, наверное? Так подите отдохните. Или ждите. Мы не жадные. Нагрузимся как следует и вас пустим. Мы ж все понимаем. К вам саксы самые трусливые прибежали, обгадились по самую шею, кроме головы и не возьмешь ничего. Будете нахальничать – так и у вас штаны испачкаются. «Росомаху» видите? Догадайтесь, чье знамя?